Собрание сочинений в 12 т. T. 12 - Верн Жюль Габриэль - Страница 46

• Предыдущая
• 46/162
• Следующая

Саркани и чужестранка говорили по-арабски, вполне уверенные, что их здесь никто не поймет. Но они ошибались. Доктор прекрасно знал все восточные и африканские наречия, и ни одно слово из разговора Саркани и марокканки не ускользнуло от него.

— Ты получил в Сиракузах мою телеграмму? — спросила женщина.

— Получил, Намир, — ответил Саркани, — и мы с Зироне на другой же день выехали.

— А где Зироне?

— В окрестностях Катании; он набирает там новую шайку.

— Тебе, Саркани, надо завтра же съездить в Рагузу и повидаться с Силасом Торонталем.

— Съезжу и повидаюсь. Но ты не ошиблась, Намир? Мне действительно пора показаться?

— Конечно. Дочь банкира…

— Дочь банкира… — повторил Саркани таким странным тоном, что доктор поневоле вздрогнул.

— Да, дочь Торонталя!

— Как же так? Она дает волю своему сердцу, не спросясь моего согласия? — насмешливо продолжал Саркани.

— Тебя это удивляет? А между тем это так. Но ты еще больше удивишься, когда узнаешь, за кого хочет выйти Сава Торонталь.

— Верно, какой-нибудь разорившийся дворянчик, мечтающий поправить дела при помощи миллионов тестя.

— Да, — сказала Намир, — молодой человек очень знатного происхождения, но без средств…

— И как же зовут этого нахала?

— Петер Батори.

— Петер Батори! — вскричал Саркани. — Петер Батори собирается жениться на дочери Силаса Торонталя!

— Успокойся, Саркани! — сказала Намир. — Что дочь Силаса Торонталя и сын Иштвана Батори влюблены друг в друга — для меня это уже не тайна. Но, быть может, Силас Торонталь и не подозревает об этом?

— Это он-то! Не подозревает? — переспросил Саркани.

— Очень может быть. Да он ни за что и не согласится.

— Кто знает? — возразил Саркани. — Силас Торонталь способен на все… способен даже дать согласие на этот брак, — хотя бы для того, чтобы успокоить свою совесть, если только за эти пятнадцать лет у него пробудилась совесть. К счастью, я тут и постараюсь спутать его карты. Завтра же буду в Рагузе!

— Это хорошо, — одобрила Намир, видимо имевшая на Саркани большое влияние.

— Дочь Силаса Торонталя будет только моею, Намир, и благодаря ей я снова разбогатею.

Доктор узнал все, что ему было нужно знать, и дальнейший разговор чужестранки и Саркани его уже не интересовал.

Один негодяй приехал сватать дочь другого негодяя и будет домогаться ее руки. Вот он — суд божий! Теперь уже нечего опасаться за Петера Батори, ибо нависшую над ним опасность отведет не кто иной, как его соперник! Итак, незачем вызывать Петера в Катаро, незачем увозить человека, который добивается чести стать зятем Силаса Торонталя!

«Пусть эти мошенники породнятся и заживут одной семьей, — решил доктор. — А там мы посмотрим».

И он потихоньку ушел, подав Матифу знак следовать за ним.

Матифу не спрашивал, почему доктор Антекирт собирался похитить пассажира с «Саксонии»; не спросил он и о том, почему доктор теперь отказывается от своего намерения.

На другой день, десятого июня, в девятом часу вечера двери парадной гостиной особняка на Страдоне широко распахнулись, и лакей громко доложил:

— Господин Саркани.

Прошло уже четырнадцать лет, как Силас Торонталь покинул Триест и поселился в Рагузе, в роскошном особняке на Страдоне. Он был далматинцем и, естественно, уйдя от дел, решил вернуться в родные края.

Тайна была строго соблюдена. Вознаграждение за донос в точности выплачено предателям. Таким образом в руки Торонталя и его бывшего триполитанского доверенного попало целое состояние.

После того как двое осужденных были казнены в крепости Пизино, после того как граф Матиас Шандор, совершив побег, погиб в волнах Адриатики, последовала конфискация их имущества. Дом и небольшое имение, принадлежавшие Ладиславу Затмару, были проданы за бесценок, не осталось даже денег на содержание его престарелого слуги. После Иштвана Батори также ничего не осталось, поскольку он не располагал состоянием и зарабатывал на жизнь уроками. Зато замок Артенак и его богатые угодья, рудники и леса, покрывающие северные склоны Карпат, — все это достояние графа Матиаса Шандора представляло значительную ценность. Его разделили на две части: одна была конфискована государством и пошла на уплату вознаграждения доносчикам, другая секвестрована, и ее должны были выдать наследнице графа по достижении ею восемнадцатилетнего возраста. А если бы девочка умерла, не достигнув совершеннолетия, то капитал окончательно перешел бы в казну.

На долю доносчиков пришлось более полутора миллионов флоринов, которыми они могли располагать по своему усмотрению [5].

Сообщники решили, что им прежде всего надо разлучиться. Хитрому Саркани вовсе не улыбалось оставаться подле Силаса Торонталя. У последнего тоже не было ни малейшего желания поддерживать отношения со своим бывшим агентом. Поэтому Саркани уехал из Триеста, захватив с собою Зироне, который, не покинув приятеля в беде, тем более не был склонен оставить его в дни преуспеяния. Оба они куда-то канули, и банкир больше о них не слышал. Куда же они направились? Конечно, в какой-нибудь крупный европейский город, где мало интересуются происхождением человека, лишь бы он был богат, как не интересуются и происхождением его состояния, лишь бы он проматывал деньги не скупясь. Словом, в Триесте никто уже не вспоминал этих проходимцев; да знал-то их в сущности лишь один Силас Торонталь.

Когда они уехали, банкир с облегчением вздохнул. Он думал, что теперь ему уже нечего опасаться человека, который был замешан в его темных делах и всегда мог воспользоваться этим. С другой стороны, хоть Саркани и разбогател, полагаться на такого рода людей все-таки нельзя; легко доставшиеся деньги легко растрачиваются, а прокутив состояние, Саркани не постесняется вернуться к своему былому сообщнику.

Полгода спустя Силас Торонталь, предварительно поправив свои пошатнувшиеся дела, закрыл банкирскую контору и окончательно переехал из Триеста в Рагузу. Он не сомневался, что губернатор — единственный человек, знавший, какую роль сыграл банкир в раскрытии заговора, — безусловно сохранит все в тайне, но этого ему было мало: он хотел удержать за собою весь престиж и воспользоваться всеми благами, какие сулило ему богатство, куда бы он ни переехал.

Быть может, он принял решение покинуть Триест в связи с одним обстоятельством, известным лишь ему самому и его жене. Именно поэтому — только один раз — он имел дело с Намир, об отношениях которой с Саркани мы уже знаем.

Итак, своим новым местопребыванием банкир избрал Рагузу. Он выехал оттуда очень молодым; ни родителей, ни семьи у него не было. Его вскоре позабыли. С тех пор прошло лет сорок, и теперь он появился здесь как лицо, никому не известное.

Вновь прибывший богач встретил со стороны рагузского общества весьма радушный прием. О нем было известно только одно, а именно, что он занимал в Триесте очень видное положение. Банкир подыскал и приобрел дом в самом аристократическом квартале города. Он зажил на широкую ногу; прежних его слуг сменили новые, нанятые в Рагузе. Он устраивал приемы и сам был принят повсюду. О прошлом его никто ничего не знал, и он поистине представлялся каким-то баловнем судьбы.

Правда, Силасу Торонталю были чужды угрызения совести. И если бы не опасение, что гнусный донос в один прекрасный день выплывет наружу, ничто не тревожило бы его.

Однако возле него, как живой укор, находилась его жена.

Несчастная женщина, честная и прямодушная, знала об отвратительной интриге, в результате которой были казнены трое патриотов. Слово, случайно вырвавшееся у банкира, когда дела его пошатнулись, неосторожно высказанная им надежда, что ему перепадет часть состояния графа Матиаса Шандора, кое-какие документы, которые по его просьбе пришлось подписать госпоже Торонталь, — все это заставило его сознаться ей и рассказать, какое участие он принял в раскрытии триестского заговора.

• Предыдущая
• 46/162
• Следующая