Смерть в театре (сборник) - Куин (Квин) Эллери - Страница 58

Ночной сторож в театре «Темпест» был колоритной фигурой. Он уже три года работал в театре, но чтобы вспомнить его имя, Шансу пришлось заглянуть в финансовую ведомость. Все его звали Хемингуэем. Высокого роста, крепкий, с волосами, в которых уже мелькала седина, с квадратной челюстью под черной окладистой хемингуэевской бородой. На великого писателя он походил не только внешностью. Его отличали хороший вкус и широкий кругозор. Настоящее его имя — Лей Кинг.

Шанс предполагал, что в прошлом Кинг имел какое-то отношение к театру. Возможно, был актером или работал в дирекции, но только карьера его была погублена алкоголем. Однако за те три года, которые он прожил в маленькой комнатушке при театре, выполняя самые разные поручения, никто никогда не видел его не только пьяным, но даже нетрезвым.

Иногда, в самый разгар репетиции, Шанс чувствовал где-то в глубине кулис присутствие Хемингуэя. Опыт научил Шанса терпению и молчаливому ожиданию. Рано или поздно Хемингуэй чем-то выдаст себя, и не исключено, что это будет великолепно. Актеры давно заметили, что Хемингуэй был настоящей энциклопедией, когда дело касалось сценариев, особенно пьес Шекспира. Да и вообще выглядел он человеком культурным. С виду ему было лет пятьдесят. Однажды, когда они вдвоем во время репетиции пили кофе за кулисами, Шанс спросил у Хемингуэя о его прошлом. Тот с достоинством ответил:

— Если вы удовлетворены моей работой, мистер Темпест, то для чего вам знать мою родословную?

— Извините меня,— сказал Шанс и больше не возвращался к этому разговору.

Считаясь ночным сторожем, Хемингуэй в действительности имел множество довольно разнообразных обязанностей. По ночам он несколько раз обходил помещение театра, проверял замки, наблюдал, нет ли где признаков пожара. Его работа начиналась после закрытия театра, но на самом деле он был занят с утра до следующего утра. Для него весь мир ограничивался театром и маленькой закусочной напротив, где он обедал.

Случайно Шанс узнал, что Хемингуэй любит музыку, и предложил ему в свободное время подниматься к нему наверх и слушать магнитофонные записи. Постепенно ночной сторож стал как бы своим человеком в квартире директора театра, и поэтому Шанс ни капельки не удивился, когда, вернувшись в тот вечер домой, услышал Первую симфонию Брамса в исполнении Тосканини. Торжественные звуки наполняли всю квартиру. Как часто бывает у любителей музыки, Хемингуэй предпочитал громкое исполнение. Он не слышал, как открылась дверь и вошел Шанс, и остался сидеть на диване в гостиной с закрытыми глазами, позабыв о догорающей сигарете, которая вот-вот могла подпалить его седеющие усы.

— Тысячу раз благодарю,— сказал он.

— Приходите, когда захочется,— произнес Шанс.

— Вам несколько раз звонили по телефону. Я попросил службу связи записывать номера, так как не был уверен, что дождусь вашего возвращения.

Подойдя к дверям, он спросил:

— Ну, все сошло благополучно?

— Что именно?

— Но вы ведь должны были сообщить Тауэрсам новость, не так ли?

— Какую новость и откуда вы это взяли?

Хемингуэй рассмеялся. Несмотря на то, что он много курил, у него были великолепные белые зубы:

— У нас тут всякие новости распространяются с быстротой молнии.

Шанс недовольно посмотрел на Хемингуэя. Он-то прекрасно знал, что никому ничего не говорил. Может быть, мисс Дженсон подслушивала у дверей? В таком случае в будущем придется принимать меры предосторожности.

— Ожидаемый взрыв произошел,— сказал он.

— Для блистательной звезды сцены весьма неприятно иметь взрослого сына,— сказал Хемингуэй,— а если встанет вопрос о появлении внучат, тогда вообще хоть в петлю! Да, да, все стареют... с помощью Бога!

С этими словами он ушел.

Шанс взглянул на часы. Было без четверти семь. Он запросил у службы связи номера тех, кто ему звонил. Оказалось, что он срочно требовался Валери Волмеру и Джо Розену, Тэд Клавер приглашал его на коктейль. И, наконец, звонила мадам Тауэрс.

— Вероятно, мисс Тауэрс.

— Дежурил не я, но она назвалась не мисс, не миссис, а именно мадам.

— Хорошо, а когда это было?

— Минут десять назад.

— Это все?

— Некий мистер Хандлей просил позвонить ему в Нью-Каньон.

Джефа страшно интересовало происходящее, но Шансу не хотелось отчитываться по частям. Заглянув в записную книжку, он позвонил Элу Каравелу в Нью-Хавен.

С Элом они дружили еще с драматической школы в Йеле. Голос Эла звучал очень весело. Чувствовалось, он находится в помещении, где много народу. Шанс объяснил, что ему нужны сведения о Рексе Хандлее в бытность того в университете.

— Я сразу же могу тебе кое-что сообщить,— ответил Эл.— Любопытное совпадение: месяц назад ко мне обратился с такой же просьбой один из студентов, сын Рекса.

— Джеффри?

— Да. Ты его знаешь?

— Это сын Люси Тауэрс.

— Совершенно верно. А ведь она твоя лучшая актриса... Тебе сказать сразу же то, что мне известно, или тебе необходимы разные цифры? Их я могу сообщить только завтра.

— Больше всего мне хотелось бы встретиться с кем-нибудь из членов его семьи.

— Джеф тоже этого хотел. Мы обнаружили только одного живого родственника Рекса, его дядюшку Беверли Уотсона. Тебе известно это имя?

— Нет.

— Какой же ты невежда! Бев Уотсон был преподавателем истории здесь, в Нью-Хавене. Он давно уже вышел в отставку. Сейчас ему более восьмидесяти лет, живет он в Лаксвилле, штат Коннектикут. Старик он бодрый, энергичный, очень подвижный. Настоящий еж! Это брат матери Рекса Хандлея. Если не ошибаюсь, Джеф к нему ездил... Бев его единственный родственник со стороны отца.

— Спасибо тебе, ты очень любезен.

— Всегда рад тебе услужить... Между прочим, как идут дела с твоей новой постановкой?

— Нормально. Посмотрим, что получится...

Шанс повесил трубку, но тут же позвонил в справочное и попросил номер телефона мистера Беверли Уотсона из Лаксвилла. А через несколько минут старческий голос спрашивал его по телефону:

— Кто говорит?

— Вы меня не знаете, мистер Уотсон.

— В таком случае подайте это кушанье позаманчивее,— пробурчал старик.

— Я Шанс Темпест, директор театра в Нью-Йорке и друг вашего внучатого племянника.

— Джефа? Он славный парень. Месяц назад я познакомился с ним впервые... Если не ошибаюсь, от вас зависит карьера его матери?

— Да, но она не доставляет мне никаких неприятностей... Мне бы хотелось поговорить с вами о Рексе Хандлее.

— Ну что ж, говорите...

— Это не телефонный разговор, мистер Уотсон.

— Тогда приезжайте сюда. Скажите, где вы находитесь?

— В Нью-Йорке.

— У вас есть машина?

— Да, мистер Уотсон.

— Не будьте таким чертовски вежливым, это лишнее... На переезд уйдет немногим больше двух часов, если вы опытный водитель.

— Могу ли я приехать сегодня, это не слишком поздно?

— Когда вам будет столько же лет, сколько мне, вы перестанете расходовать время на сон. Мне и так уж остается немного от жизни. Вы что предпочитаете, «Бурбон» или джин?

— И то, и другое.

— Прекрасно, только положите-ка себе в багажник закуску. В нашей дыре нет ничего порядочного... Я жду вас после девяти часов.

Мистер Уотсон сказал все, что считал необходимым сказать, и повесил трубку.

Продолжая улыбаться, Шанс позвонил в свой коттедж в Нью-Каньоне. Никто не ответил. Поколебавшись, Шанс позвонил на квартиру Люси. Ее тоже не оказалось на месте. Тогда он отложил на завтра все дела и позвонил в гараж, чтобы ему подали машину.

В тот момент, когда он выходил из дома, раздался телефонный звонок. Он не стал задерживаться, зная, что служба связи все запишет.

Бев Уотсон на самом деле оказался симпатичным ежиком. Он ждал Шанса перед открытой дверью своего красного кирпичного дома рядом с парком института Хоткинсса, наблюдая, как Шанс ловко управляет белым «ягуаром».