Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Зимин Игорь Викторович - Страница 94

• Предыдущая
• 94/156
• Следующая

В. Л. Боровиковский. Екатерина II в Царскосельском парке. 1794 г.

Б. Чемесов. Портрет Екатерины II. 1762 г.

Эти заявления Екатерины II также отчасти были игрой, поскольку у императрицы имелись серьезные основания для того, чтобы верить в «науку» Роджерсона. В качестве примера приведем историю привития оспы. Зимой и весной 1767 г. по Петербургу прокатилась эпидемия оспы. Екатерина II прекрасно помнила, как перенесенная оспа обезобразила лицо ее мужа – императора Петра III Федоровича. Поэтому она написала российскому посланнику в Англии о своем желании срочно сделать инокуляцию (то есть прививку) оспы себе и своему сыну Павлу. Лондонское медицинское общество избрало для ответственной и почетной миссии одного из лучших врачей-инокуляторов – Томаса Димсдейла. 12 октября 1768 г. он провел инокуляцию императрице и наследнику престола, будущему Павлу I. Это была первая прививка оспы в России. Надо отдать должное и смелости самой императрицы, и ее вере в медицинскую науку.

Практика привития оспы прочно укрепилась в Зимнем дворце. Впоследствии всем многочисленным детям Павла I прививку сделали в положенные сроки. Поэтому Т. Димсдейл еще раз приехал в Россию, для того чтобы привить оспу внукам императрицы – Александру и Константину.

Барон Томас Димсдейл (1712–1800)

Ф. С. Рокотов. Портрет великого князя Павла Петровича в юности. Кон. 1760-х – нач. 1770-х гг.

Николай I в своих записках счел необходимым упомянуть, что «одновременно с сестрою Анною же нам была привита оспа, что по тогдашним временам представлялось событием необычайной важности, как совсем в обиходе не знакомое. Оспа у меня была слабая, у сестры же она была сильнее, но мало оставила следов».

Отметим, что в шуточных дискурсах о «медицине» Роджерсон не только не спорил с императрицей, но и подыгрывал ей. Убедив Екатерину II принять лекарство, он мог в хорошо рассчитанном «порыве радости» хлопнуть ее по плечу с криком: «Bravo, bravo, Madame!». Эти придворные «актеры» стоили друг друга, хорошо понимая, что подобные «случайные» сценки, впоследствии войдут в мемуары. Главное – то, что Роджерсон был предан своей хозяйке и Екатерина II об этом знала.

В обширной мемуаристике времен правления Екатерины II довольно много упоминаний медицинского характера. Например, один из современников вспоминал: «Она получила от природы весьма крепкое сложение, но часто страдала от головной боли, которая почти всегда сопровождалась коликами…»[642]; «Узнав, что г-жа Р…с мучилась в родах, поскакала к ней в чужой карете, надела там на себя передник и, сказав акушеру:

„Примемся за работу; мы здесь не что иное, как люди, обязанные помощию ближним“, способствовала родильнице, прислуживала и, забыв Императорское звание, отправляла должность повивальной бабки».

Роджерсон был человеком не без слабостей и странностей, но его медицинской квалификации доверяли, и он лечил весь чиновный и придворный Петербург. Княгиня Е. Р. Дашкова упоминала, что ее спасло от смерти только «великое искусство Роджерсона».

Конечно, у Роджерсона имелись враги и завистники, стремившиеся поколебать его положение. Так, доктор Вейкарт, в середине 1780-х гг. получив введенный «под него» пост «камер-медика» (то есть буквально «комнатного медика»), активно интриговал против Роджерсона. Однако когда заболел и умер фаворит императрицы Ланской, то вину за это Екатерина II возложила на Вейкарта, который его лечил. С этого времени императрица не желала видеть других врачей, кроме Роджерсона.

Если говорить о лечении императрицы, то Роджерсон, как правило, ограничивался кровопусканием и другими довольно простыми методами. Например, для возбуждения аппетита Роджерсон советовал Екатерине II выпивать перед обедом рюмку гданьской (данцигской) водки, что, конечно, по сей день полезно во всех отношениях. В мемуарной литературе упоминается, что императрица принимала холодные ванны и любила нюхательный табак, который поддерживал ее «бодрость духа и тела»: «Табак нюхала она рульной, коего при писании много употребляя, часто чувствовала головную боль, для чего лейб-медик Роджерсон присоветовал ей своего табаку не держать, и она требовала уже онаго от камердинеров, которые всегда имели для нея рульной»[643].

Во взаимоотношениях медиков и императрицы Екатерины II имелась и совершенно конкретная денежная составляющая. Все придворные врачи регулярно получали установленное жалованье, но если они оказывали императрице при ее недомоганиях медицинскую помощь, то за это медикам платился отдельный гонорар сверх жалованья.

Один из первых таких гонораров в истории Зимнего дворца уплатили медикам 8 августа 1762 г. Именно тогда состоялось высочайшее повеление «О выдаче вознаграждения лейб-медику Монсию, Шиллингу… по 1500 р., лейб-хирургу Фасад 1000 р., аптекарю Бришорн 600 р.»[644]. Выплата этих денег была связана с тем, что в апреле 1762 г. Екатерина II родила бастарда – сына от Григория Орлова, и только в августе, после переворота, у нее появилась возможность расплатиться с медиками.

17 февраля 1763 г. состоялось решение «О заплате в расход пожалованных в вознаграждение лейб-медикам Шиллингу и Гион по 1000 р. Презе – 1500 р., лейб-хирургу Фасад 1800 р. Всего 5300 р.»[645]. Как видим, и в то время медицинские услуги были вполне сопоставимы с расходами на бриллианты.

Императрица заботилась о своих врачах и после их смерти. Когда в начале июня 1763 г. умер лейб-медик Гион[646], императрица распорядилась оплатить его похороны (1040 руб.). Через неделю после похорон Екатерина II повелела «о произведении умершего лейб-медика Гиона жене по 1000 р. на год по смерть ея»[647].

Екатерина II, следуя традиции заложенной Петром I, годами пила для профилактики минеральные воды, которые доставлялись для нее из Медицинской коллегии. Об этом свидетельствуют счета по комнатной сумме: «В медицинскую коллегию за минеральные воды – 919 р.» (1773 г.); «В медицинскую коллегию за отпущенные ко двору в 1776 и 1777 гг. минеральные воды – 1876 р.» (1778 г.)[648].

Именно об этих минеральных водах императрица упоминает в своей переписке с европейскими корреспондентами-врачами. При всем своем «просвещенном скептицизме», императрица периодически не только консультировалась с ними, но и высказывала собственные суждения по поводу тех или иных заболеваний своих близких. Так, в письме к врачу И. Г. Циммерману (28 ноября 1787 г.) она высказывала опасения, что «врачи, хирурги и лекарства, которые она принимала, только ухудшили ее болезнь. Я не имею чести быть врачом, но мне кажется, что вначале было достаточно урегулировать те отправления, которые были расстроены, а этого, думается мне, можно было достигнуть, употребляя воду Спа или с помощью холодных ванн; по крайней мере, следовало испытать это; между тем одному Богу известно, сколько было приглашено врачей и сколько лекарств испробовано без всякого успеха»[649].

• Предыдущая
• 94/156
• Следующая