Первая схватка за Львов. Галицийское сражение 1914 года - Белой Александр Сергеевич - Страница 4

По другую сторону границы, в Галиции, национально-классовые отношения сложились исторически совершенно иначе. Поляки пользовались там большой автономией, имели свой сейм, и господствующие классы Галиции, наряду с господствующими классами австрийских немцев и венгров, составляли одну из опор династии Габсбургов [24]. Националистической и австрофильской была и ориентация польско-галицийской интеллигенции, левое крыло которой, галицийские c.-д., с их вождем Дашинским (нынешний председатель польского сейма), имело значительное влияние на польских (а отчасти и украинских) рабочих и крестьян Галиции и находилось в близком идейном родстве с «правицей» ППС.

Масса украинского населения Галиции, несмотря на формальное равноправие, в значительной мере угнеталась правительством и господствующими классами Галиции, особенно в области политической и культурной. Но в то время, как часть украинского пролетариата и крестьянства примыкала к галицийской с.-д. партии, а большинство во главе с мелко-буржуазной интеллигенцией сочувствовало националистическим украинским организациям, мечтавшим (вместе с украинскими националистами в России) о независимой или автономной Украине, небольшая часть реакционной интеллигенции и мещанства во главе с православным духовенством тяготела к царской России и давно была объектом национально-политической пропаганды со стороны русских реакционных и великодержавных «панславистов». Наконец, еврейская буржуазия и мелкая буржуазия Галиции, пользовавшаяся (правда, в значительной мере, лишь юридически) всеми гражданскими правами, конечно, была настроена вполне лояльно по отношению к австрийской монархии и у бесправного еврейского мещанства русской Польши могла вызывать лишь чувство зависти.

В такой сложной социально-политической и национальной обстановке элемент политического разложения противника и политического обеспечения собственного тыла, элемент пропаганды приобретал значение важного военного фактора, без которого картина войны на Галицийском фронте была бы неполна.

И, действительно, мы видим, что последние годы перед мировой войной обе стороны начинают вести серьезную политическую подготовку ее. Оставаясь только в сфере данного, т. е. русско-австрийского театра будущей войны, можно указать на следующие наиболее выдающиеся моменты этой подготовки. С одной стороны, лидер русских националистов в 4-й государственной думе граф Бобринский, тот самый, который потом был назначен генерал-губернатором оккупированной русскими Галиции, возглавляет шумную и откровенную национально-политическую и церковную пропаганду в «Червонной» и «Прикарпатской Руси», во время которой, конечно, нащупывается почва и завязываются определенные деловые связи для будущей войны, с другой стороны, в эта же время на территории Галиции, при молчаливом попустительстве и даже негласном содействии местных властей, российский подданный, бывший организатор и глава боевой организации националистической ППС и нынешний диктатор Польши, собирает, организует, вооружает и обучает боевые дружины, зародыш будущего польского легиона, в которых участвуют и политические эмигранты из царской Польши.

Наконец, в первые же дни войны русский верховный главнокомандующий, как бы от своего имени, не связывая официально правительства, но, конечно, с его согласия и одобрения, выпускает знаменитый «манифест» к полякам, в котором торжественным и высокопарным стилем возвещает наступление «часа воскрешения польского народа и братского примирения его с великой Россией». – «Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ». Пусть «под скипетром русского царя» «возродится Польша, свободная в своей вере, языке и самоуправлении».

В подчеркнутых словах давалось неопределенное обещание автономии, в котором таился вполне определенный политический расчет – опереться на примиренчески настроенную польскую буржуазию и часть помещиков (выразителем этого блока была партия «народовых (национальных) демократов», имевшая своих представителей в Государственной думе) и при их помощи не только нейтрализовать весьма сильные пораженческие настроения в русской Польше, но и вызвать соответственный отклик по ту сторону границы.

Что касается «трезво» и «реалистически» настроенной буржуазии русской Польши, не разделявшей националистического романтизма мелко-буржуазной интеллигенции, то воззвание верховного главнокомандующего на первых порах в известной мере оправдало расчет царского правительства, создав политический перелом в этой буржуазии (равно, как в некоторых группах буржуазии Галиции), прекрасно понимавшей те экономические выгоды, которые сулит ей тесный союз с Россией.

Зато очень скоро, после первых же побед в Галиции, хозяйничанье там русских военных и оккупационных властей и те дикий произвол и насилие, которым они подвергали все местное население, не только создали атмосферу ненависти, несомненно облегчившую потом австро-германской армии изгнание русских из Галиции, но и в русской Польше рассеяли те надежды, которые питала буржуазия на автономию «под скипетром русского царя».

Русский план 1912 года

Несмотря на неблагоприятную внешнеполитическую обстановку для Германии и Австро-Венгрии, слабые экономические ресурсы последней и ее внутреннюю слабость, оба союзника были одного мнения, что в случае войны необходимо добиваться решения как можно скорее.

Намерение германцев использовать быстроту своей мобилизации и обрушиться главными силами на Францию, оставляя на этот период войны австрийскую армию для борьбы с русскими силами, учитывалось русским генеральным штабом при разработке планов войны и сосредоточения армий [25]. Считалось, что на восточной границе германцы оставят небольшое количество полевых войск, не свыше 3–4 полевых корпусов и 10–13 резервных дивизий, и что австро-венгерская армия, выделив для обеспечения своей сербской и итальянской границ до 3–4 корпусов, остальные вооруженные силы, в количестве 12–13 трех дивизионных корпусов, направит в Восточную Галицию для наступательных действий против русских армий.

Разведывательные данные 1907–1912 гг., имевшиеся в русском генеральном штабе, документально подтверждали эти предположения о развертывании австрийских сил, при чем считалось, что последние при благоприятной обстановке могли принять исходное положение к вечеру 15-го дня мобилизации.

По этим данным развертывание австро-венгерских корпусов намечалось в районе Нискоярослав-Львов-Каменка-Трембовля, т. е. в 1½ и 2½ переходах от бывшей государственной границы.

Применительно к имеющимся данным о развертывании австро-венгерских армий и считая в то же время, что политическая обстановка не исключает также возможности наступательных действий значительных сил германцев и на востоке, русский генеральный штаб по плану 1912 года признавал необходимым иметь два варианта стратегического развертывания [26]:

1) план «лит. А» – когда обстановка потребует направления большей части вооруженных сил России против Австро-Венгрии, и

2) план «лит. Г» – на случай необходимости развернуть большую часть армии против Германии, т. е. когда против России с началом войны будут направлены не только главные силы Австро-Венгрии, но и главные силы Германии.

Окончательное решение о принятии того или другого варианта должно было последовать не позднее 7-го дня мобилизации, когда первые эшелоны, меняющие направление перевозки по плану «лит. Г», прибывали на станции (на линии Смоленск-Брянск-Никитовка), с которых должны быть сделаны распоряжения об изменении перевозки, т. е. это решение в 1914 году должно было быть принято не позднее 7-го августа.

При сосредоточении по «лит. А» на австрийском фронте развертывалось 45 пех. дивизий, 3 стр. бригады, 18½ кав. дивизий, составляющих 3-ю, 4-ю и 5-ю армии; для действия против германцев оставлялось 29 пех. дивизий, 1 стр. бригада, 9½ кав. дивизий, образующих 1-ю и 2-ю армии германского фронта. Общая задача развертывания – «переход в наступление против вооруженных сил Германии и Австро-Венгрии с целью перенесения войны в их пределы».