В начале пути - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/72
• Следующая

– Погоди. Семеновцами командует зять Долгоруких. И как он на то смотрит?

– Так ведь и служить кому-то потребно, а Глотов служака справный. Да в гвардии считай более половины ни в какие дела не лезут, мол, наше дело солдатское, прикажут – исполним.

Получается, не до конца сгнила гвардия. Но гнильца, один черт, есть, и с этим нужно будет решать, не то головной болью отзовется. Глотов. Ничего о нем не слышал. Ни дурного, ни хорошего. Но то, что служака, – это даже неплохо, значит, повеление государя исполнит не раздумывая. Опять же две роты эскорта, одна преображенская, другая семеновская, обе гвардии в наличии. Вроде все нормально. И отговориться можно легко, не дело окружать себя только преображенцами. И подозрений никаких не будет, так как капитан никакой из сторон приверженности не выказывает. И не должен, раскудрить твою в качель! Гвардия только одну сторону имеет – императора российского. Точка!

– Как стемнеет, нужно будет провести его ко мне. Сейчас давай сюда Измайлова, буду задачу ставить, чтобы через его посты провели, тишком от всех.

Господи, император, самодержец, а приходится вести себя как подсылу тайному. Один неверный шаг – и прямая дорога на дыбу. Это, конечно, вряд ли, но руки свяжут. А как оно дальше все будет – и не понять. Он сейчас окружен заговорщиками. Долгоруковы уже проявили себя в заговоре настолько, что по ним плаха плачет. Кстати, Иван не исключение.

Остерман и Головкин. Бог весть, как оно у них. Не исключено, тоже в чем-то замешаны. Хотя Андрей Иванович умен и таких прямолинейных притязаний, как у Долгоруковых, у него наверняка нет. Но свои интересы, все едино, имеют оба. По-иному и быть не может, при малолетнем-то императоре. Однако прямой измены не замышляют, в этом Петр был уверен.

Глотов был высок и статен, как и все гвардейцы, недомерков среди них не водилось. Взгляд прямой, открытый и уверенный. Петр без труда узнал в нем ветерана, не раз смотревшего в лицо смерти на поле боя. Прямо как с Трубецким. Юноша знал это, видел, вот и все.

– Ну здравствуй, Петр Иванович.

– Здравия желаю, государь, – вытянувшись во фрунт, произнес Глотов.

Голос густой, басовитый, под стать обладателю. Капитан не налегает на горло, блюдет тайну встречи. Петру это понравилось. Далеко не всегда рвение в службе означает обладание умом, как раз обратное и не редкость. Жить по определенному регламенту, когда за тебя уж все определено и на год, и на два вперед, не представляет никакой сложности, тут ума большого не нужно.

Живи согласно своду воинских законов, когда один день похож на другой как близнец. Разве только оказия какая случится, ну там пожар или война, но то дело привычное, на то и служба воинская. Дед прилагал большие усилия к тому, чтобы в гвардии офицеры имели хорошее образование и продолжали обучение даже во время службы. Но, как ни странно, по-настоящему образованных и разбирающихся далеко не только в военных вопросах среди них было немного.

– А что, Петр Иванович, поди, поешь-то знатно?

Капитан даже растерялся. Тайно вызвать к себе и тайно же провести через посты, чтобы поинтересоваться, поет ли он? Ничего не скажешь, важный вопрос. Потом вспомнилось, как рассказывали о том, что Петру Алексеевичу по нраву бивачная жизнь, посиделки у костра с вином и горячей, истекающей соком дичью, под песни соратников по забавам охотничьим.

По Москве прошел слух, мол, государь после болезни изменился сильно, повзрослел в одночасье и возмужал. Брехня. Худощав, хотя и высок для своих лет, двигается порывисто, словно боится куда опоздать, как и любой юнец в его возрасте. Разве только на лице заметны четыре язвы, обещающие оставить знатные рубцы. Ну да, могло быть и куда хуже, повезло все же парнишке.

– Не мне судить, государь, знатно ли я пою. О том нужно товарищей моих спрашивать, с коими в кабаках сиживаю.

– Только там и поешь?

– То так, государь. Только когда хмель в голову ударит, а такое лишь в кабаках, вне службы, и бывает.

– То, что вне службы, – это хорошо. Вино до добра еще никого не доводило.

Ой ли? Даже если забыть о том, что юнец поучает взрослого мужа, всем известно о пристрастии молодого императора к вину, и не то чтобы к легкому, а к крепкому голландскому. Подумать-то об этом капитан подумал, но виду не подал. Стоит как литой из бронзы, лишний раз не пошевелится. Юн император, зрел, умен или глуп, он, Глотов Петр Иванович, капитан лейб-гвардии Семеновского полка, России и этому мальчишке на верность присягал. А потому все просто – выполняй воинский долг и не задумывайся о лишнем.

– Чего молчишь, капитан?

– Так не спрашиваешь ни о чем, государь, вот и молчу.

– Ладно, не стану ходить вокруг да около. Через две недели я собираюсь отправиться по святым местам, дабы возблагодарить Господа за чудесное исцеление. Двор здесь останется. Сопровождать будут две роты гвардейцев. Тебе надлежит тайно держать свою роту в готовности, так чтобы в течение часа быть готовым к выступлению. Вместе с тем ни у кого не должно возникнуть подозрений по поводу специальной подготовки к походу.

– Государь, я известен как служака-педант. Так оно, по сути, и есть. Но я всегда знаю доподлинно, что предстоит моим парням. Прости, но вслепую я ничего предпринимать не стану, потому как от дел политических, а здесь, похоже, именно ими и пахнет, стараюсь держаться подальше. Я солдат, и мое дело простое – разить врага государства Российского нещадно и умеючи.

– Вот, значит, каков.

– Уж каков есть, государь.

– Добро. Тогда ответь мне, ведомо ли тебе, что происходит при дворе?

– Ведомо, государь. Не доподлинно, но ведомо.

– И?

– Долгоруковы всячески хотят тебя подчинить своей воле, окрутить с Екатериной и через нее подобраться к трону, дабы править Россией. Остерман пытается воспротивиться тому, имея свой интерес – рост собственного влияния. Ты, государь, не обращаешь на это внимания, пребывая в забавах. Но то меня не касаемо, потому как я человек не придворный, а воинский.

Коротко и четко, по-военному прямолинейно. А ведь не производит впечатления глупца. Получается, противна ему вся эта мышиная возня, потому как обида в голосе звучит неприкрытая. Не простой он служака, а с головой светлой. И от политики подальше держится не потому, что глуп, а как раз от ума немалого. Понимает: случись что, его, как разменную монету, первым бросят на съедение противникам.

– Что же, в общих чертах верно. А главное, честно и без прикрас. Но как бы тебе ни хотелось от дел политических в стороне держаться, оное не получится. Я понимаю, что юн и в этих играх мало что смыслю. Но знаю одно: волей Господа нашего я оказался на престоле, Его же волей гибели избежал, так как меня уж и соборовать успели. А посему просто стоять в стороне и смотреть, чья возьмет, не могу. Потому как тогда дела моего деда, на кои он жизнь положил и во имя чего не пощадил даже сына родного, батюшку моего, прахом пойдут. Долгоруковы верх возьмут – и откатится Россия назад или замрет на месте. Остерман окажется в победителях – иноземцы государство заполонят, и тогда все победы, доставшиеся большой кровью и беспримерным мужеством, будут напрасны, потому как Россию возьмут без боя. А потому, хочешь ты того или нет, остаться в стороне у тебя не получится. Говоришь, политика и интриги не твоего ума дело? Так тому и быть. Но присягу выполнить тебе придется. А присягал ты мне, юнцу безусому и пока разумность свою никак не проявившему. Так что скажешь, Петр Иванович?

– Долг свой исполнять моя прямая обязанность. Приказывай, государь.

– Сначала ответь на мой вопрос. Возможно ли изготовить твою роту, чтобы она была готова к походу в течение часа, и при том не вызвать подозрений?

– Можешь отдать приказ хоть сейчас, государь. Уже через час рота выступит в поход.

– Даже так?

– Точно так, государь. Все содержится в полной готовности, остается только собрать солдат, погрузить обоз и выступить. Часа более чем достаточно.

– В иных ротах так же?

• Предыдущая
• 18/72
• Следующая