Первый дон - Пьюзо Марио - Страница 43

• Предыдущая
• 43/87
• Следующая

В хорошо обставленных комнатах везде лежали книги и бумаги. Они прошли в кабинет. В камине горел огонь.

Макиавелли скинул книги с одного из стульев, предложил гостю сесть. Чезаре огляделся. Здесь ему определенно нравилось, он чувствовал себя, как дома. Макиавелли наполнил две чаши вином, одну протянул Чезаре, сел на другой стул.

– Вы в опасности, кардинал, – предупредил Макиавелли. – Ибо Савонарола уверен, что выполняет божественную миссию, что Господь поручил ему сместить с престола Папу и уничтожить всю семью Борджа.

– Я в курсе его обвинений. Он полагает нас язычниками, – усмехнулся Чезаре.

– Савонароле открывается будущее, – гнул свое Макиавелли. – Он увидел падающее с неба солнце, и тут же умер Лоренцо Великолепный. Меч Господа, с севера, пронзил тирана, и последовало вторжение французов. Наши граждане в его власти, они боятся за себя и свои семьи, они верят, что у этого пророка есть дар предвидения. Он говорит, что милосердия можно ждать только от ангелов в белых одеждах, после уничтожения всех погрязших в пороке, когда добрые души будут следовать законам Божьим и покаются в грехах своих.

Чезаре признавал, что Савонарола действительно хотел спасти бессмертные души. Но ни один человек не смог бы выдержать требований монаха. Что же касается его видений, то Чезаре их не принимал, потому что они отрицали свободу воли. Если в мире правила судьба, то какую роль играл в нем человек? Он не желал участвовать в игре, где все заранее предопределено.

Чезаре оторвался от раздумий.

– Папа уже запретил монаху проповедовать. Раз он не подчинился, Александру не остается ничего другого, как казнить его. Другого способа заставить монаха замолчать, похоже, нет.

Поздно вечером, вернувшись в гостиницу, Чезаре вновь услышал голос Савонаролы, вещающего с той же страстью:

– Александр Борджа – языческий Папа, который поклоняется языческим богам Египта! Он погряз в разврате, тогда как нам, истинно верующим, остаются одни страдания. С каждом годом кардиналы Рима богатеют, взваливая на нас все более тяжелую ношу налогов. Мы – не ослы, нельзя превращать нас во вьючных животных!

Чезаре уже засыпал, когда до него донеслась очередная яростная тирада монаха: «В первых наших церквях потиры были деревянные, зато добродетели священников – золотыми. В это темное время, с восседающими в Риме Папой и кардиналами, потиры из золота, зато добродетели священнослужителей – из дерева».

Как только Александр вошел в уютный загородный дом Ваноццы Катаней, на него сразу нахлынули воспоминания о годах, проведенных вместе с ней, о разделенных радостях. Вечерах, когда они ужинали в освещенной свечами столовой, теплых летних ночах, которые проводили в ее роскошной спальне наверху, когда запах жасмина вливался в раскрытые окна, заполняя темную комнату.

В эти ночи экстаза его вера в Господа достигала пика, именно тогда он давал обеты положить все свои силы на служение святой матери-церкви.

Ваноцца, как всегда, тепло встретила его. И Папа, улыбающийся, переполненный воспоминаниями, отступил на шаг, чтобы оглядеть ее с нежностью и восхищением.

– Ты – одно из чудес Господних. С каждым годом становишься прекраснее.

Ваноцца обняла его и рассмеялась.

– Но я уже недостаточно молода для тебя, Родриго, не так ли?

– Я теперь Папа, Ви, – голос Александра обволакивал. – Теперь все не так, как раньше, когда мы были моложе.

– А как же La Bella? – не упустила она возможности поддеть Александра. Тот побагровел, а Ваноцца широко улыбнулась. – Да ладно, Риго, я же шучу. Ты знаешь, я не держу зла ни на Джулию, ни на других. Нам было хорошо раньше, когда мы были любовниками, но еще лучше теперь, когда мы – друзья, а верные друзья встречаются куда реже, чем хорошие любовники.

Ваноцца повела его в библиотеку, наполнила две чаши вином.

Александр заговорил первым:

– Почему ты позвала меня, Ви? Виноградники и таверны больше не приносят дохода?

Ваноцца села напротив Папы.

– Наоборот, все обстоит прекрасно. И виноградники, и таверны дают неплохую прибыль. Не проходит и дня, чтобы я не благодарила тебя за щедрость. Однако я любила бы тебя, даже если бы ты ничего мне не дарил. И осыпала бы подарками, будь у меня такая возможность.

– Я знаю, Ви, – в голосе Александра слышалась искренняя любовь. – Но если дело не в этом, что тебя тревожит? Чем я могу помочь?

Глаза Ваноццы потемнели, лицо стало серьезным.

– Наш сын, Риго. Чезаре. Ты должен принимать его таким, какой он есть.

Александр нахмурился.

– Я и принимаю. Он – самый умный из наших детей.

Придет день, когда он станет Папой. Когда я умру, его изберут на мое место… иначе его жизнь, а может, и твоя будут в опасности.

Ваноцца выслушала его объяснения, но они ее не убедили.

– Чезаре не хочет быть Папой, Риго. Он тяготится даже кардинальской шляпой. Ты должен это знать. Он – солдат, пылкий любовник, мужчина, жаждущий полнокровной жизни. Богатство и любовницы, которые ты даешь ему, не заполняют его сердце. Он хочет сражаться с быками, Риго, а не издавать буллы.

Александр долго молчал.

– Он тебе все это говорил?

Ваноцца улыбнулась, пододвинула кресло ближе.

– Я – его мать. Ему нет нужды что-либо мне говорить. Я и так знаю, как должен знать ты.

Внезапно Александр помрачнел.

– Будь у меня полная уверенность, что его отец – я, возможно, знал бы…

Ваноцца Катаней склонила голову, словно в молитве, а когда подняла, глаза ее сверкали и голос зазвучал ясно и уверенно:

– Риго, я скажу тебе об этом только один раз, потому что у меня нет необходимости оправдываться. Но я чувствую, что ты должен это знать. Да, Джулиано делла Ровере был моим любовником до того, как я встретила тебя. Вернее, до того момента, как мое сердце аж подпрыгнуло, когда я впервые увидела тебя. И я не собираюсь утверждать, что досталась тебе девственницей, ибо ты знаешь, что это не так. Но, клянусь честью, под святым ликом Мадонны, Чезаре – твой сын, а не другого мужчины.

Александр покачал головой, взгляд его смягчился.

– Раньше я не был в этом уверен, Ви… ты это знаешь.

Не было у меня полной уверенности. Поэтому я не мог полностью доверять своим чувствам к этому мальчику… и его – ко мне.

Ваноцца взяла Александра за руку.

– Мы никогда не говорили об этом раньше. Для того чтобы защитить тебя и твоего сына, я не разубеждала Джулиано в том, что Чезаре – его сын. Но я клянусь Иисусом, что это ложь. Я солгала, чтобы связать Джулиано руки, потому что сердце у него не такое доброе и благородное, как у тебя. Уверенность в том, что отец Чезаре – он, защищала вас от его вероломства.

Александр какое-то время боролся с собой.

– Но как каждому из нас узнать, где правда? Где гарантии того, что его отец именно я?

Ваноцца медленно подняла руку Александра, развернула ладонью к глазам.

– Внимательно посмотри на эту руку, Риго. Всесторонне изучи ее. А потом так же внимательно взгляни на руку своего сына. Ибо с момента его рождения я жила в страхе, что кто-то заметит очевидное мне, и тогда все рухнет.

Вот тут Александр понял, отчего делла Ровере настроен столь враждебно, откуда в нем столько ревности и ненависти. Ибо он отнял у кардинала все, что тот уже считал своим: папский престол, любовницу, сына.

Для кардиналов не составляло секрета, что делла Ровере влюблялся только раз в жизни и души не чаял в Ваноцце. А когда Ваноцца ушла от него, стал злобен, ревнив, завистлив. Опять же, среди его детей не было сыновей, только дочери. Так Господь наказывал его.

Волна облегчения прокатилась по сердцу Александра, только теперь он понял, сколь мешали его отношениям с Чезаре сомнения в том, что тот – его сын. Если бы он так сильно не любил Ваноццу, если бы не восхищался ею, он задал бы этот вопрос раньше и уберег бы себя и Чезаре от лишних терзаний. Но он боялся потерять ее, а потому молчал.

• Предыдущая
• 43/87
• Следующая