Операция «Святой Иероним» - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/50
• Следующая

Спать он лег очень рано, но заснуть быстро Володе не удалось. То и дело из омута памяти всплывали лица бандитов, их угрозы, вспоминался привязанный к креслу человек с рубцами на теле и опущенной на грудь головой. Вдруг внезапно из-за поворота памяти выруливал на своем рычащем «коньке» Кошмарик и, сверкая кнопками на кожанке, кричал: «А ну, калики-моргалики, пити-мити! Гоните скорее бабки, а то всех вас облагодетельствую, кенты еловые!» И Володя думал сквозь слезы: «Ну зачем я ввязался в эту историю! Ходил бы себе в школу, встречался бы по вечерам с Иринкой, бегал бы с ней в кино и там, в темном зале, сидел бы, держа ее руку в своей руке. А теперь уже никогда, никогда я не позволю себе взять ее руку! Просто не смогу!» Но тут же в его душе из какого-то крошечного семечка вырастал безобразный злой урод, кричавший Володе: «Да и черт с ней, с этой монашкой! Скоро ты будешь так богат, что перед тобой будут ходить на цырлах все девочки города, страны! Ты станешь властелином Вселенной!» И все Володины тревоги утихали, и хотелось лишь одного — поскорее завладеть «Святым Иеронимом».

В школу Володя, понятно, не пошел. Ровно в одиннадцать он вышел на набережную Невы, серую, не льдистую, приблизился к красивому особняку, где помещался Институт археологии, и с трудом потянул на себя тяжелые дубовые двери. Раньше Володя мечтал стать археологом, чтобы ездить в экспедиции, на раскопки древних городов, а поэтому завидовал своей маме. Но теперь, проходя по коридорам института, где не раз бывал, он смотрел на выставленные здесь амфоры, обломки древних капителей, каменных саркофагов и удивлялся: «Да как же мне могла раньше нравиться вся эта дрянь? Для чего выставили здесь все эти ненужные, некрасивые, склеенные из кусков вещи? По-моему, люди, работающие здесь, просто спятили, если им нравится ковыряться во всем этом старом, уродливом барахле. Ну что от него проку?»

Он уверенно разыскал комнату, в которой обычно сидела мама, отворил дверь и сразу же увидел ее, удивительно помолодевшую, с короткой стрижкой, очень идущей ей, в новом, неизвестном Володе платье и благоухающую дивными духами, в которых Володя тут же узнал запах, уловленный им прошлой ночью в квартире Белоруса. В комнате, за столом, находился еще один археолог грузный бородатый мужчина в очках, сразу же поднявшийся, едва вошел Володя, и поспешно удалившийся из комнаты, пробормотав что-то невразумительное, и мальчик понял, что у мамы с этим типом была договоренность.

Едва бородач вышел, мама жарко прижала Володю к груди, несколько раз поцеловала в лицо, взъерошила ему волосы и жадно посмотрела в его глаза, словно не могла поверить в то, что снова обнимает своего сына. Ее глаза искрились слезами, и Володя едва не разревелся, потому что ему захотелось никогда больше не расставаться с мамой, так любившей его. Но оставаться с мамой без отца он не мог — он ведь и пришел сюда только затем, чтобы соединить их вместе снова, — а поэтому, чтобы не заплакать и не испортить все дело, освободился из объятий матери и, не спрашивая разрешения, развязно плюхнулся на стул рядом со столом, на котором лежали какие-то черепки.

— Ну и что важного ты хотела сообщить мне? — почти что нагло спросил Володя. — Может, ты хочешь предложить мне получить высшее образование где-нибудь в Оксфорде или в Болонье?

Володя видел, что красивые брови мамы медленно поднялись вверх, а глаза округлились, и ему было забавно видеть это. Он почувствовал, что попал в самую точку.

— Что, я прав? — насмешливо посмотрел он на мать. — А ты можешь поверить в то, что я совсем недавно, ну, после того, как ты ушла, внезапно обрел способности телепатировать и теперь могу читать мысли тех, кто со мной говорит. Меня осматривали специалисты, и все они признали, что такое бывает с теми, кто испытал сильное нервное потрясение. А ведь я его испытал, и мой папа тоже его испытал, только он не стал телепатом, а я стал...

Володя внимательно смотрел на мать и видел, как мучается она, и сейчас ему доставляло особое удовольствие продлить эти мучения.

— Вот я закрываю глаза, — и Володя на самом деле прикрыл глаза ладонью, а другую руку вытянул вперед, — и вхожу в одну комнату. Что это посреди ее? Да, да, это мольберт, закрытый легким покрывалом. Как я хочу отбросить это покрывало, чтобы взглянуть на картину, укрепленную на мольберте. Да, вот оно отброшено в сторону, и я вижу на полотне портрет молодой женщины, полунагой женщины. О, это очень красивая женщина! А еще рядом с диваном я вижу красивые туфли, турецкие туфли, расшитые шелком. Чьи же это туфли? О, я знаю...

— Да пе-рес-тань же! Перестань!! — услышал вдруг Володя приглушенный, но такой дикий, чужой, не мамин голос.

Он убрал руку, закрывавшую глаза, и увидел, что мама, вся бледная, с дрожащими губами, очень некрасивая, прижимая руку к груди, все шепчет одно и тоже: «Перестань, прошу тебя! Перестань, прошу тебя!»

Володя испугался. Он понял, что немного переиграл, а поэтому сказал уже безо всякой наигранной патетики:

— Ну и что такого? Сейчас многие обладают такими способностями. Но я, между прочим, один из выдающихся, и мне даже предложили поехать за границу, на несколько лет, так что я сам могу выбрать место своего обучения, без вашей помощи.

— Ты был в квартире Петруся Иваныча? — прямо спросила мама, постепенно приходя в себя, но вместо ответа Володя заговорил размеренно и твердо, желая сделать весомым каждое свое слово:

— Человек, к которому ты ушла, вор и негодяй. Если бы ты оставила меня и папу ради человека порядочного, я бы, может быть, заставил себя встречаться с тобой, но теперь...

— Да как ты смеешь так говорить! — с негодованием воскликнула мама. Петрусь Иваныч — великолепный, великолепный человек, и он очень любит меня! Ради меня он даже оставил свою очень выгодную должность директора Плоцкого замка! Ты можешь представить, какую жертву он принес?

— Никакой жертвы он не приносил! — выкрикнул Володя, желая перекрыть своим неустоявшимся голосом гневный голос матери. — Он не из тех, кто приносит жертвы!

Мама шагнула к Володе, попыталась взять его за плечи, но мальчик сбросил руки матери, а она говорила:

— Ах, как ты заблуждаешься, Володя, дорогой мой! В тебе говорит ревность, обида, я знаю! Но только ты узнаешь поближе этого человека, ты сразу очень полюбишь его — какой он добрый, умный, он так хочет стать тебе отцом!

— А куда же старого-то отца девать, а? — снова крикнул Володя, и мама озабоченно посмотрела на дверь, боясь, что кто-нибудь может услышать этот крик. — Ты говоришь, что я полюблю его? Нет, никогда не полюблю, не жди! И очень жаль, что я не ему, а его жене тогда в замке по чайнику алебардой съездил! А знаешь ли ты о том, что он и тебя продаст, при первой же возможности продаст, дорого, но все-таки продаст?! Не знаешь!

Все лицо мамы пылало от негодования. Ей было и стыдно, потому что страшные слова сына могли быть услышаны коллегами, и чрезвычайно оскорбительно выслушивать все это.

— Да замолчи же ты! — почти умоляюще, но и негодующе проговорила она. — Ну что за чушь ты несешь! Ты не знаешь, не знаешь этого прекрасного человека!

Володя громко, но неестественно расхохотался. Поднявшись со стула, он полунасмешливо сказал:

— Посмотрим, кто лучше знает этого человека: ты или я. Можешь прийти завтра в половине второго к нам домой. Ну, туда, где ты жила... Тебе, уверен, будет очень интересно услышать один разговорчик, смешной такой разговорчик.

Мама вспыхнула и снова стала очень красивой.

— Ты, наверно, хочешь подстроить мне встречу с папой? Прошу тебя, не делай этого. С ним я сама поговорю и все ему объясню.

— Да нет, — улыбался Володя, — папы дома тогда не будет, а придет один очень интересный человек. Я тебя посажу в своей комнате, приоткрою дверь, а мы с ним будем в гостиной. Послушай, о чем мы станем говорить. Повторяю тебе не будет скучно.

Мама с минуту колебалась, думая, что Володя хочет разыграть ее, но потом сказала твердо:

• Предыдущая
• 37/50
• Следующая