Бывший Булка и его дочь - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/46
- Следующая
Мама что-то долговато возилась с пальто и сапогами. Лида, конечно, смотрела в книжку, но такие вещи можно увидеть и самым краешком глаза. Наконец мама разделась. Сейчас она сидела на стуле в прихожей.
– Добрый вечер.
Лида подняла голову, но в глаза ей смотреть не стала.
– Ужинать будем?
Лида пожала плечами.
– Ясно… Работай. А я тогда крикну тебя.
Были у неё в запасе такие особые словечки. Все, например, говорят: "крикну тебе", а мама: "крикну тебя". Лиде они нравились, и мама знала об этом.
Но сейчас Лида кивнула со всем нашедшимся у неё равнодушием. Словно фраза была самая простая, а не с секретом.
Ужин был готов минут через пять – десять. У них в доме не водилось моды "устраивать всяческие марципаны" (мамино выражение). Отварные сосиски, банку горошка на сковороду… Батяньке вообще-то требовалось есть поплотнее. Мама эту плотность устраивала ему не за счёт особых блюд, а за счёт количества. Лиде, например, две сосиски, а ему пять.
Сейчас они сидели за столом друг против друга – нож, вилка, спина прямая, локти прижаты к бокам. "Умение красиво есть откроет тебе многие двери" – естественно, мамины слова… Итак, они обе ели красиво, сидели прямо и всё тому подобное, словно бы находились не в крохотной кухоньке, а на приёме в посольстве и ели не сосиски с горошком, а нечто "вы меня извините"!
Молчание, однако, не может быть слишком длинным, и глаза тоже куда-то надо девать.
– Ну, Лида… что отец? Даже ничего не скажешь!
Лида наконец подняла на неё глаза, пожала плечами.
– Как он себя чувствует?
– Нормально…
– Так… А что доктор говорит?
Тут у неё по сердцу впервые пробежала тревога. До этого момента она всё была права, а тут…
– Ты спрашивала у него, Лида?.. Спрашивала о докторе?
– Нет…
– Хм… А ты узнала, что ему надо? Что ему принести?
Лида почти испуганно глядела на неё.
– Да ты что?.. Ты была у него?.. А когда операция? Как же ты догадалась не спросить о таких вещах?
Всё её здание справедливой обиды развалилось, грохнулось наземь, подняв клубы пыли. Она глотнула воздуху. Мама размышляла в это время, чуть хмуря красивые брови.
И всё-таки здесь было что-то не то. Потому что когда она уходила от батяньки, то… то что?
Тут её мысль больно прострочил телефонный звонок. Чтоб тебе! Всегда с этими телефонами…
– Але!
– Я хочу, чтоб ты меня выслушала!
Лида ничего не ответила, просто не сумела. Разве легко перелетать из одного разговора в другой? Да ещё чтоб получилось толково, строго… А Севка за две-три секунды её молчания, видно, завёлся уже до последнего предела:
– Лид! Ну что ж ты такая бесчувственная? Может, я болел, может, я умирал!
"Умирал"! Сильно ты умираешь!.. Надо было давным-давно это всё кончить.
Кончить так кончить! Она без всяких слов положила трубку… Господи! Какой вечер сегодня нехороший. Пошла к себе в комнату, села на диван.
– Лид, ну что такое там? Мы ведь ужинаем, кажется!
А голос был у неё такой уверенный, старший!.. Лида продолжала сидеть у себя на диване.
Главная обида, что она в своей правоте была не очень уверена. Пришла к батяньке, расселась, стала про Севку трепаться. А чтобы по делу человека спросить, так нет. Причём уж такие, кажется, вопросы элементарные, каждый дурак догадался бы!
Но тут она вспомнила его лицо, когда они расставались у стеклянных больничных дверей. Лида шла вниз по лестнице, на волю, а ему надо было идти в палату. И вот лицо у батяньки… он нисколько не обижался! Он просто радовался, что приходила Лида. Ему неважно – спросила, не спросила…
Она ему принесла облегчение, потому что она его дочь, его необыкновенная драгоценность.
Но про это Лида не сумела, конечно, подумать словами, а только почувствовала где-то глубоко-глубоко в душе…
Мама сидела над своей тарелкой. Она немножечко поела в Лидино отсутствие, а немножечко оставила, чтобы продолжать этот торжественный ритуал совместного поедания сосисок.
Лида села к столу, но есть не могла. Она вообще не была объедалой и обпивалой. А уж когда начинала психовать, когда её обижали или там перед контрольными – её буквально с души воротило от всякого съестного запаха.
Мама знала эту её манеру.
– Ну ешь, ешь. Я же тебя ни в чём не обвиняю…
А я тебя обвиняю! Но Лида, конечно, не сказала этих слов.
Их легко крикнуть в душе, а не на самом деле. Она молчала, глядя в стол.
– Ну хватит, – с улыбкой в голосе сказала мама, – хватит, распаяешься.
Это было батянькино слово. В старину пили чай из самоваров. И когда из них нечаянно выкипала вода, они распаивались: отваливался кран, ручки, ножки, ещё там чего-то.
Но дело не в том. Сейчас мама специально сказала это слово, чтобы объединиться… будто бы объединиться с батянькой. А Лида, мол, ребёнок, ну и тому подобное.
– Лида… Посмотри-ка на меня… Успокоилась?
– Нет, не успокоилась. Ты неправильно говоришь, мама. И… и я презираю тебя за это!
Всё. Сказано. Мама встала, отвернулась к окну. Лида испуганно смотрела ей в спину.
– Ты произнесла ужасное слово, Лида. И я не знаю, как мне тебя простить.
– Можешь не прощать!
– Не дерзи. Это уже пустое.
Потом долго тянулось молчание. Просто невероятно долго. Лида не отрываясь смотрела в спину матери. Наконец она провела рукою по лицу – то ли хотела стереть высыхающие слёзы, то ли на что-то решилась.
– Я не знаю, сможешь ли ты меня понять в таком состоянии… – Эти слова она произнесла тихо и как-то совсем слабо. – Лида, я тебе скажу, как я чувствую. А ты уж суди сама! Тебе кажется, я жестока, равнодушна, да? Это неверно!.. И ты же знаешь, я люблю его! – Они на мгновение встретились взглядами, и Лида сейчас же отвела глаза. – Что мне было бы жить с ним эти пятнадцать лет? Ох! Но ты должна меня понять… Отец сильный, волевой… А я, понимаешь… мне трудно, я боюсь, я не готова! У меня на себя одну-то… ну и на тебя, конечно… и то едва хватает сил… – Она остановилась как бы подумать, в глазах её опять были слёзы. – Отец лежит в хорошей клинике… я узнавала. – Вдруг она отчаянно посмотрела на Лиду: – Я не могу, понимаешь! Я боюсь. Я умру… Единственное моё спасение: я себе твержу, что ничего не случится…
Опять зазвонил телефон. Мама и Лида невольно переглянулись, мама пожала плечами: конечно, подойди. Лида пошла в прихожую: в конце концов может же позвонить кто-нибудь ещё!
Услышала Надин голос! Спокойный. Впервые услышанный за последние две недели… Подосланный.
– Да неужели же вы не понимаете, что я не буду с вами разговаривать! – и сейчас же разъединилась. Трубка осталась у неё в руках. Из крохотного динамика выползал длинный гудок, растекался по полу клейкой лужей.
В прихожую заглянула мама:
– Что-то случилось? – И потом, словно бы и правда ничего не случилось: – Ох, я устала сегодня безмерно…
Такая обычная её фраза! Ну и уставай, пожалуйста. Батяньки нету – жалеть тебя некому!
Опустила наконец гудящую трубку, вошла в свою комнату. Даже непонятно, как это ей пришло в голову!.. Взяла бамбуковую палку для штор, вставила в дверную ручку. Заперлась, короче говоря!
Минута прошла в тишине. Лида стояла перед дверью и ждала. Сердце отдавалось в голове, в животе, где-то в коленках. Наконец мама сказала:
– Можно, Лида?
– Нельзя! – Разговаривать через дверь было намного легче – как по телефону.
– Это ещё что такое? – Она дёрнула дверь, но бамбуковая палка её не пустила. – Ну-ка не дури! Ты думаешь, что? Без отца…
– Это ты думаешь, что без отца! А я-то с отцом! Я-то его не предавала. Уходи отсюда. Не буду с тобой разговаривать!
Выкрикнув это, она села на диван, закрыла лицо руками.
– Лида! Перестань сейчас же! – Она ударила ладонью в дверь. Удар получился звонкий, но слабый – палка едва шевельнулась. Потом Лида услышала, что она плачет. – Лида!.. Лида! Ну я не могу сейчас одна.
- Предыдущая
- 30/46
- Следующая
