Избранное. Том 1 - Кристи Агата - Страница 39

• Предыдущая
• 39/82
• Следующая

Я всегда считал, что закон должен ставиться во главу угла. Поэтому понятно, думаю, любой психолог поймет, что с таким психическим складом, как у меня, я избрал профессию юриста. Она удовлетворяла практически все мои инстинкты.

Преступление и наказание всегда меня завораживали. Я поистине наслаждаюсь, читая детективы и триллеры. Ради собственной забавы я придумывал самые разные изобретательные способы совершения убийства.

Когда в свое время я стал председательствовать в суде, стал поощряться другой мой инстинкт. Видя, как несчастный преступник извивается на скамье подсудимых, испытывая муки проклятых, я испытывал чувство, что рок подходит все ближе и ближе, и это чувство доставляло мне огромное удовольствие. Имейте в виду, я никогда не наслаждался, видя там невинного. По крайней мере, два раза я прекращал процесс, когда, по-моему, подсудимый был невиновен, указывая присяжным, что оснований, для суда нет. Однако благодаря честности и действенности нашей полиции большинство представших передо мной обвиняемых за убийство были виновны.

Таким было и дело Эдварда Ситона. Его внешность и манеры вводили в заблуждение, он произвел хорошее впечатление на присяжных. Но не только доказательства, которые были вполне определенными, хотя и неэффективными, но и собственные знания о преступниках убедили меня, что этот человек действительно совершил преступление, в котором его обвиняли, — зверское убийство пожилой женщины, которая ему доверяла.

У меня репутация вешающего судьи, но это несправедливо. Я всегда был честен и скрупулезен в своих суммированиях. Я лишь защищал присяжных от эмоционального эффекта, эмоциональных воззваний некоторых наших наиболее эмоциональных адвокатов. Я привлекал их внимание к истинным доказательствам.

Несколько лет я ощущал внутренние перемены — ослабление контроля, желание действовать, а не судить.

Я хотел — позвольте признаться мне искренне — сам совершить убийство. Я счел его желанием художника выразиться! Я был, или, точнее, мог бы быть художником в преступлении! Мое воображение, строго сдерживаемое рамками профессии, втайне разрасталось с колоссальной силой. Я должен… должен… должен… совершить убийство! И что больше — оно должно быть не обычным убийством! Оно должно быть фантастическим преступлением — чем-то сногсшибательным, необычным! Думаю, в этом смысле у меня по-прежнему, сохранялось воображение подростка.

Я хотел чего-то театрального, невозможного.

Я хотел убить… Да, я хотел убить…

Но… каким бы нелепым это ни показалось некоторым, меня сдерживала врожденная страсть к правосудию. Невинный не должен пострадать.

И потом совершенно неожиданно у меня появилась идея, ее породило случайное замечание, сделанное во время случайного же разговора. Я беседовал с врачом, каким-то обычным, ничем не выдающимся G. P.[32] Он случайно заметил, что, должно быть, очень и очень часто совершаются убийства, не подвластные законной каре.

И он привел пример: старую даму, свою пациентку, которая умерла совсем недавно. Он заявил, что убежден: ее смерть была вызвана тем, что семейная пара ее слуг, которые значительно выгадывали от ее смерти, сознательно не дали ей вовремя лекарство. Он пояснил, что доказать ничего невозможно, но тем не менее сам он совершенно уверен в своих выводах. Он добавил, что постоянно происходят подобные преступления — преднамеренные убийства, за которые невозможно покарать законным путем.

Вот так все началось. Я неожиданно понял, что мне делать. И решил совершить не одно убийство, а целую грандиозную серию преступлений.

Мне вспомнилась детская считалочка — стишок о десяти негритятах. Она завораживала меня в двухлетнем возрасте — своим неумолимым уменьшением, ощущением неизбежности.

Я начал тайно подбирать жертвы…

Не буду отнимать место описанием деталей того, как мне удалось этого достичь. Я разработал внешне рутинную схему разговора, который заводил практически с каждым встречным, и получил поистине изумительные результаты. Во время пребывания в частной лечебнице я натолкнулся на дело доктора Армстронга — сестра, фанатик трезвости, которая ухаживала за мной всеми силами, пытаясь мне доказать, какое зло причиняет алкоголь, рассказала о случае многолетней давности, когда доктор под воздействием опьянения убил пациентку, которую оперировал. Легкомысленный вопрос: где сестра обучалась, etс., и вскоре я заполучил необходимую информацию. Я без труда выследил упомянутых доктора и пациентку.

Разговор между старыми вояками-сплетниками навел меня на след генерала Макартура. Человек, недавно вернувшийся с Амазонки, дал мне сокрушительное resume[33] о деятельности некоего Филипа Ломбарда. Полная негодования мэм-сагиб[34] на Майорке поведала мне о пуританке Эмили Брент и ее несчастной девушке-служанке. Энтони Марстона я выбрал из большой группы людей, совершивших подобные преступления. Его бессердечие и неспособность чувствовать ответственность за погубленные жизни делали его опасным для общества и лишали права на существование. Экс-инспектор Блор попал в поле моего внимания совершенно естественно: некоторые мои коллеги яростно, и не стесняясь в выражениях, обсуждали дело Лэндора. Я самым серьезным образом отнесся к его преступлению. Полицейские как слуги закона должны быть непогрешимо чисты, так как их слову волей-неволей приходится верить ввиду их ремесла.

И последним я разыскал дело Веры Клэйторн. Это было, когда я пересекал Атлантику. Как-то поздно ночью единственными обитателями курительной оказались я сам и красивый молодой человек по имени Хьюго Хамилтон.

Хьюго Хамилтон был несчастен. Чтобы смягчить свое горе, он много выпил. Он пребывал в слезливом, доверительном состоянии. Не питая особой надежды, я начал свой рутинный разговор. Ответ был ошеломляющим. Я как сейчас помню его слова. Он сказал:

— Вы правы. Убийство совсем не то, как его представляет большинство. Совсем необязательно подбросить в еду горсть мышьяка или столкнуть кого-то со скалы, — он подался вперед, приблизив ко мне свое лицо, и сказал. — Я знал убийцу — знал ее, говорю вам. И что больше — я сходил по ней с ума… Бог мне поможет, иногда я и сейчас чувствую, что обожаю ее… Это ад, говорю вам, настоящий ад. Видите ли, более или менее она сделала это ради меня… Я никогда и не помышлял, женщины — дьяволы… настоящие дьяволы… С виду никогда о ней ничего дурного не подумаешь — приятная, честная веселая девушка — никогда в голову не придет, что она могла такое сделать, верно? А она отпустила ребенка в море и позволила ему утонуть. Вы, наверное, никогда и не помышляли, что женщина на такое способна?

Я спросил у него: «А вы уверены, что она это сделала?» Он ответил, и, похоже, слова неожиданно его протрезвили:

— Совершенно уверен. Больше никто не подозревал. Но я знал правду, как только посмотрел на нее, когда вернулся… после… И она поняла, что я знаю… Чего она не понимает, так это то, что я любил ребенка…

Больше он ничего не говорил, но мне было легко проследить историю и реконструировать прошлое.

Мне была нужна десятая жертва. Я нашел ее в человеке по фамилии Моррис. Он был сомнительным существом. Не считая других его противозаконных действий, он к тому же занимался распространением наркотиков и приучил к ним дочь своих друзей. Она покончила с собой, когда ей исполнился двадцать один год.

Во время поисков план постепенно формировался у меня в голове. Теперь он был завершен, и последним его штрихом стала беседа с моим доктором на Хэрли-стрит. Я уже упоминал, что перенес операцию. Разговор на Хэрли-стрит дал мне понять, что другая операция будет бесполезна. Мой медик очень мило подал информацию в туманных выражениях, но я привык докапываться до правды.

Я не сообщил доктору о своем решении сделать так, чтобы смерть моя не была медленной и мучительной. Нет, моя смерть наступит в огне возбуждения. Я буду жить перед тем, как умру.

• Предыдущая
• 39/82
• Следующая