Что забыла Алиса - Мориарти Лиана - Страница 27

• Предыдущая
• 27/93
• Следующая

– Извините…

В дверь ванной кто-то стучался.

– Извините! Вы еще долго? Я просто умираю, как хочу в туалет!

Алиса медленно отступила. С лица у нее сползла краска. Что, сейчас опять затошнит, как вчера? Нет.

– Прошу прощения! – крикнула она в ответ. – Одну секундочку!

Она опустила руки в раковину и набрала жидкого мыла, чтобы отбить навязчивый запах духов. Головокружение возобновилось, как только она вдохнула пронзительный, приторный запах клубничной жвачки, смешанный с запахом обеззараживающего средства.

Не помню…

Не помню…

Не помню…

Когда я приехала, она уже оделась и ждала меня. Глаза у нее покраснели, под ними залегли круги, но волосы были аккуратно прибраны, а макияж – безупречным.

Она была так похожа на прежнюю себя, что я не сомневалась: память вернулась к ней и этот странный антракт в нашей жизни подошел к концу.

Я спросила: «Ну что, все?» – она ответила: «Почти», избегая смотреть мне в глаза, и я подумала, что она, наверное, стыдится своих вчерашних слов о Нике. Она сказала, что ее осмотрел врач, что она подписала все документы и ждет не дождется, когда окажется дома, в собственной кровати.

Выезжая из больницы, мы перебросились всего несколькими словами. Уже по пути домой она разговорилась, и я подумала, что она начнет говорить о множестве дел, которые ей нужно было переделать в те выходные, и о драгоценном времени, которое она потеряла в больнице.

– Сколько у тебя детей? – вместо этого произнесла она.

– Алиса! – воскликнула я и чуть не увела машину в кювет.

– Извини, что не спросила вчера, по-моему, я была в шоке. Нужно было бы позвонить маме, спросить у нее, но я не была уверена, какой у нее телефон, и потом, я подумала: а что, если ответит Роджер?

Я заметила, что считала, будто к ней вернулась память, и она ответила, что нет, не совсем.

Я попробовала настоять, чтобы мы вернулись в больницу, спросила, не наврала ли она врачу, чтобы скорее выписаться, а она, слушая меня, выставила подбородок вперед (и сделалась очень похожей на Мадисон). Она ответила, что, если я отвезу ее обратно в больницу, она заявит, что ей непонятно, о чем я говорю, потому что с памятью у нее все в порядке, и уж в больнице решат, кто из нас сошел с ума, подумают, что это точно я, и наденут на меня смирительную рубашку.

Я ответила, что, по-моему, рубашки теперь больше не в ходу. Или все-таки в ходу, доктор Ходжес? Может быть, и у вас в шкафу на всякий случай одна хранится: если что, раз – и готово!

Алиса сложила руки на груди, вся сжалась, будто уже была в смирительной рубашке, и пропищала: «Развяжите! Это моя сестра – псих! А я нормальная!»

Меня как громом поразило. Это было так… нелепо. Совсем как у прежней Алисы.

А потом мы захихикали, как школьницы. Мы смеялись не переставая, и я везла ее к ней домой, потому что не знала, что еще делать. Смеяться вот так, вместе с Алисой, было очень непривычно и очень похоже на то, как будто пробуешь удивительный деликатес, который ел много лет назад. Я уже и забыла это пьянящее, эйфорическое ощущение от гомерического хохота. Когда мы смеемся от души, то обе заливаемся слезами. Это у нас наследственное, от отца. Смешно. Я и это забыла.

В конце концов они остановились и замолчали.

Алиса раздумывала, не заговорит ли опять Элизабет о том, что надо бы вернуться в больницу, но та не стала этого делать, а вытерла глаза кончиком пальца, шмыгнула носом и потянулась к ручке стереосистемы. Алиса напряглась. Элизабет предпочитала громкий, агрессивный хеви-метал наподобие того, что врубают у себя в машинах мальчишки-подростки, а у Алисы от такой музыки начинала болеть голова. Но по машине полились томные аккорды и запел протяжный женский голос, будто в прокуренном баре, где играют джаз. У Элизабет поменялись музыкальные вкусы. Алиса успокоилась и посмотрела в окно. Улицы Сиднея оказались почти такими же, какими она помнила их. Вот этот кофейный магазин ведь всегда здесь и был? А вот этот квартал вроде бы новый, хотя очень возможно, что он стоит здесь уже лет двадцать и она его просто не замечала.

На улицах было полно машин, но все они выглядели почти одинаково. Маленькой она думала, что к двухтысячному году все они будут жить в космическом веке, а машины будут не ездить, а летать.

Она бросила быстрый взгляд на профиль Элизабет. После приступа хохота у той на лице еще бродила улыбка.

– Вчера мне приснилась та женщина с американским акцентом; она говорила о сердцебиении, и ты тоже была со мной, – сказала Алиса. – Ты понимаешь, что бы это значило?

Улыбка сошла с лица Элизабет, и как будто сдулись щеки, раздвинутые и розовые от смеха; Алиса пожалела, что заговорила.

– Это было шесть лет назад… – помолчав, произнесла Элизабет.

Я рассказала ей обо всем так, как будто прочитала эпизод из книги. Мне даже страшно захотелось сделать это, пока она сама все не вспомнила. Пока не списала это, как незначительный грустный эпизод, случившийся давным-давно.

К вашему сведению, доктор Ходжес, случилось вот что.

Мы с Алисой забеременели в одно и то же время. Родить она должна была через неделю после меня.

Та третья беременность Алисы была сплошным недоразумением, очень сложной, как это всегда было с Алисой, которая металась от таблетки к таблетке. С прежней Алисой, хотела я сказать; не с этой новой, слегка подкрашенной, усовершенствованной, с маникюром, педикюром, пилингом и восковой эпиляцией.

Моя беременность не была случайной. Сама мысль о случайной беременности кажется мне очень легкомысленной и безответственной. Сразу приходит на ум летний отпуск, долгие поцелуи, нежная молодая кожа и не знаю, что еще… Ну, скажем, эти чертовы коктейли «Пина колада». Всегда казалось, что все это не для меня, и не столько из-за моего глупого тела, сколько из-за склада характера. У меня никогда не было желания оторваться. Не было и желания поддаваться моменту. Мне всегда хочется спросить: «Почему вы не пользуетесь противозачаточными?» Алиса как-то говорила мне, что, если бы тогда она все-таки нашарила презерватив в тумбочке, Мадисон не появилась бы на свет. Я даже рассердилась: что, трудно было Алисе руку подальше протянуть, что ли?

Мы с Беном два года пытались завести детей естественным путем. Перепробовали все, что только можно. Измерение температуры, таблицы, иглоукалывание, китайская медицина, отпуск, когда мы старательно делали вид, что даже и не думаем ни о чем таком, наборы для тестирования по слюне, чтобы точно знать, что произошла овуляция.

С сексом все было прекрасно. Доктор Ходжес, перед тем как превратиться в сухофрукт, я была тонкой и стройной. Хотя по временам я замечала то же самое угрюмое, сосредоточенное выражение на лице у Бена, когда он возился с чем-то сложным в машине.

Я расстраивалась, что у нас ничего не получалось, но меня трудно было сбить с пути – тогда я отличалась несгибаемостью. Я прочла множество справочников и учебников. По выходным я даже ездила на семинары, искала в себе силы, пела песни, обнималась с незнакомыми людьми. Да, вера моя была горяча. Если мне протягивали лимон, я делала из него лимонад. Бумажки с вдохновляющими цитатами висели у меня над столом. Это была та гора, которую я намеревалась покорить. Вот дура-то!

Итак, мы начали курс ЭКО.

И забеременеть нам удалось после первого же цикла. Такого вообще почти никогда не бывало! Что ж, мы были просто в экстазе. От счастья мы хихикали как дураки. Стоило нам посмотреть друг на друга, как мы начинали смеяться – так счастливы мы были. Вот доказательство силы позитивного мышления! Вот чудо современной науки! Мы очень почитали науку. Добрую старую науку. Мы очень любили своего врача. Мы очень любили даже ежедневные инъекции – ничего в них страшного не было, совсем не больно и уж вовсе не страшно!

• Предыдущая
• 27/93
• Следующая