Большая Хета сердится - Бороздин Виктор Петрович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/19
• Следующая

Вернувшись, собачонка подбежала к матросам, с упрёком заглянула в глаза: «Что стоите? Вон же морские звери!»

Димка присел перед ней на корточки.

— Ты откуда взялась? У тебя тоже каникулы? И чего лаешь? Они же хорошие зверюги!

Собачонка притихла и, вроде как всё понимая, слушала Димку. А хвост ещё больше закручивался на спину. Понюхала Димкину ладонь и побежала на верхнюю палубу. Но вдруг, увидев новых тюленей совсем близко, с лаем бросилась к борту и — вниз по трапу. Казалось, сейчас перевернётся через голову, ведь трап крутой, но ей, видно, всё здесь было привычно, и она с лаем понеслась дальше.

— Филя, смотри не охрипни, — засмеялся молоденький, в незастёгнутой куртке — мне и ветер не страшен! — матрос.

«Нет, Филька здесь не пассажир, а постоянный житель, можно сказать, член команды, — подумал Димка и даже позавидовал — Наверно, и у Новой Земли был».

Тюленье стадо всё не кончалось. Новые тюлени, подняв головы, провожали ледокол. «Жаль, фотоаппарата нет, — подосадовал Димка, — нащёлкал бы… Вон того, курносого, обязательно бы заснял. Вернусь домой, расскажу ребятам, найдутся ведь такие, что и не поверят…»

— Не боятся они нас, — положив руку Димке на плечо, сказал матрос, тот самый, в расстёгнутой куртке. И усмехнулся — Должно быть, знают хитрюги усатые, что отстрел их запрещён.

— Правда? — обрадовался Димка.

— Уже третий год. Тюленей, моржей, белых медведей, всю живность северную надо сберечь. Это все знают. Иначе останутся в Арктике одни голые льды.

— Э-э-й, тюлени-и, — замахал руками Димка, — живите на здоровье!

Скоро тюленье стадо осталось позади. Кругом до горизонта белели льды, тихие и опять пустынные. Но Димка уже знал, что не всегда они бывают такими.

После ужина, собрав в миску куриные косточки, Димка выбежал на палубу, чтобы угостить Фильку. На его свист Филька мигом примчался и, пофыркивая от удовольствия, стал лакомиться.

Спускались сумерки, от закатного солнца лёд порозовел, а вода в широкой полосе взломанного льда погустела, стала почти чёрной. Димку удивило: почему ледокол не идёт по этой свободной полосе, а громыхает по ледовой целине? Ведь капитан говорил: чтобы легче было машинам, надо вести ледокол по трещинам или разводьям. А штурвальный жмёт напролом, по крепкому льду. Не видит, что ли, чистую воду?

Димка кинулся было сказать об этом штурвальному, но остановился. Слева по борту он увидел уже знакомую льдину, высокую, остроконечную, вставшую на попа. Ещё днём на его глазах она вздыбилась, покачалась — вот-вот упадёт! — и застыла. С тех пор они сколько уже прошли, а она опять тут. Что же, они идут назад? Наверно…

Димка побежал в каюту.

— Дядя Вася, почему мы идём обратно в Мурманск? А как же Архангельск? Теперь не попадём туда?

Димка ожидал, что дядя Вася всполошится, скажет: пойду узнаю. Но тот никуда не пошёл, а спокойно, немного смущённо ответил:

— В Архангельск попадём, но не так скоро, как надо бы. Получен приказ проложить здесь, в море, широкий фарватер для свободного схода северодвинского льда. Сейчас идём назад, потом пойдём снова вперёд. И так не один раз. Видно, зря я тебя с собой прихватил. Все твои каникулы могут пройти на ледоколе. Ты огорчён?

Димка был в растерянности. Он и сам теперь не знал, огорчаться ему или радоваться. Расставаться с ледоколом не хотелось, он уже стал входить во вкус этой «трясучей» ледокольной жизни, где всё так слаженно и дружно — и у людей, и у машин. И хотя кругом их обступили холодные льды и задувают ветры, на душе у Димки тепло. От людей — простых и добрых, уже почти принявших его в свою морскую семью. И ещё неизвестно отчего. Может, оттого, что льдины, всё новые и новые, встают по бокам ледокола и нет им конца.

А как вспомнит дедушку с бабушкой, так сразу к ним тянет. Он их видел давно, когда был маленьким, но помнит хорошо.

Дедушка высокий, всегда ходил в большущей, из волчьего меха шапке. В «чижика» с ним играл. Сейчас почему-то ребята в их дворе в эту игру не играют. А Димке она нравилась. Руки у дедушки корявые, если погладит по голове, кажется, будто они в занозах, а столько всего умеют делать!

Бабушка маленькая, непоседливая, говорила протяжно, будто песню пела: «Пошто плохо кушаешь-то? Большим да сильным не вырастешь-то», — и всё старалась угостить Дим ку повкуснее — то пирогом с черникой, то киселем каким-то особенным.

Однажды он сказал ей:

— Я деда больше люблю, он паять умеет, а ты что?

Бабушка очень расстроилась. Теперь-то он ей такого нипочём не скажет.

Мало, совсем мало недели каникул! Ну, почему сейчас не летние? Тогда бы ему на всё времени хватило. А теперь только приедет — и уже уезжать надо.

— Наверно, дедушка с бабушкой волноваться будут. — Димка посмотрел на дядю Васю.

— А мы радиограмму пошлём.

— А можно?

— Всё в наших руках. Ну-ка, сообрази, что напишем.

Димка задумался. Ему хотелось найти такие слова, чтобы бабушка и дедушка поняли: плавать на ледоколе — не шутка!

— Давай напишем, что нас затёрло во льдах, — предложил он.

— Но это не совсем так, — замялся дядя Вася. — Они решат, что у нас машины вышли из строя, а они в порядке. Нас задерживает работа во льдах. Давай так и напишем.

— Давай, — согласился Димка.

И написали. Добавили ещё, что здоровы и шлют привет. Дядя Вася и Димка поднялись в радиорубку.

— Женя, будь другом, передай, — положил перед радистом листок дядя Вася.

Радист пробежал взглядом текст.

— Торопишься на берег? — спросил он Димку.

— Як бабушке с дедушкой. На каникулы.

— Понял. Может, сам отстучишь? — спросил он не то всерьёз, не то шутя.

— Не, я морзянку не знаю.

— Так это просто. Клади ладонь на ключ.

— На этот пластмассовый шарик? — усомнился Димка.

— Да. Это и есть ключ. А теперь постучи ладонью по нему. Вот видишь, получается. Ну, а чтобы по-настоящему было, давай вместе.

Женя положил свою руку поверх Димкиной и постучал несколько раз — четко, ритмично, то коротким ударом, то удлинённым. И так же, то коротко, то удлинённо, пропищал аппарат.

— Что получилось? — затаённо спросил Димка. Ему как-то не верилось, что этот писк понёс далеко в эфир слова.

— Получилось: город Архангельск.

Дальше Женя стал уже сам передавать текст. А Димка подумал: жаль, что он не знает Юшкин адрес в Коноше. И жаль, что не научился ещё работать ключом. А то бы отстучал ей: «Затёрло во льдах, передай в школе: вернусь неизвестно когда». Вот бы у неё округлились глаза. А то: «Нет киля, болтает…»

И правда, неизвестно было, когда Димка вернётся домой и пойдёт в школу. На ледоколе сменялись вахты, одни матросы, механики, электрики шли отдыхать, другие становились на их место. Днём и ночью ледокол «утюжил» лёд Белого моря.

Димка уже привык к беспокойному полу под ногами и почти как заправский моряк ходил, ни за что не держась. Он и засыпать стал под тряску и грохот, и спалось ему сладко, даже сны никакие не снились.

Вставал рано, вместе с дядей Васей. Болтаться зря, когда кругом все заняты делом, было совестно. Он бежал помогать матросам драить палубу. Швабра большая и тяжёлая, от старания Димку даже на холоде прошибал пот. «Дома почему-то не получается даже веником подмести, сколько мама сердится на него за это!..» — взгрустнулось Димке.

Когда отдраенную палубу окатишь из шланга водой, она становится розовой; а когда просохнет, на неё хоть во всём белом ложись, ни одна пылинка не пристанет.

Матросы хвалили Димку и предлагали остаться у них насовсем. «Эх, и здорово бы!..» — думалось Димке.

На шестые сутки показалась земля. Во времена Колумба в подобном случае вперёдсмотрящий закричал бы: «Земля! Вижу землю!»

Димка тоже крикнул:

— Земля-a! Скоро Архангельск!

• Предыдущая
• 18/19
• Следующая