Записки десантника - Золотарь Иван Федорович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/52
• Следующая

Одновременно Люся искала путей к захвату в качестве «языка» Берке-Субботина. После ухода из города Чернова, Нюры Орловской и Марии Гавриловны нашей связной стала подруга Люси, Мария Комар. Ее квартиру, расположенную в одном из окраинных домов города, было решено использовать для захвата Берке. Действуя по заданию Люси, Мария завязала знакомство с руководителями штаба НТСНП и предоставила свою квартиру для организации молодежных вечеринок. В одной из таких вечеринок должен был принять участие Берке.

Когда все было подготовлено, Люся доложила нам:

— Разрешите приступить к выполнению задания по захвату Берке; план продуман во всех деталях, и, надеюсь, операция увенчается успехом.

Мы переговорили с Носовым и Меняшкиным. Оба они к этому времени фактически превратились из бойцов боевого прикрытия в разведчиков и не только сопровождали Люсю в Борисов и оберегали ее в пути, но всякий раз, когда перед разведчицей возникали какие-либо трудности, сами брались за дело и всегда справлялись с ним успешно. Всячески сдерживая порывы Люси, они и сами постепенно заразились ее горячностью и так же смело стали ходить по улицам города в дневное время и, пренебрегая опасностью, вместе с ней пускались в рискованные предприятия.

Мы узнали об этом слишком поздно. Отдавая все свое внимание Минску, мы ослабили контроль за борисовскими разведчиками, и потому, когда оба боевых спутника Люси Носов и Меняшкин, подтвердили, что операция хорошо продумана и они уверены в успехе дела, мы дали свое согласие.

Люся, Носов и Меняшкин направились в Борисов.

Проходит день, другой, третий — от разведчиков никаких вестей. Решили выслать на помощь группу Качана. Но в момент выхода ее из лагеря возвратились Носов и Меняшкин. Они принесли страшную весть.

Связавшись с Марией Комар, разведчики условились с ней о времени, когда должны будут появиться на вечеринке, и терпеливо стали дожидаться на явочной квартире назначенного часа. Но через некоторое время прибежала взволнованная Мария и сообщила:

— Сорвалось! Берке передал через Евгения, что не может быть на вечеринке, занят, дескать, по службе, и обещал прийти только завтра вечером.

— Ну что ж, подождем до завтра, — решительно заявила Люся.

— Но откуда нам знать, в котором часу он зайдет к Марии? Кроме того, одно дело вечеринка, выпивка, другое — когда он зайдет один. Нет, лучше бы нам отложить операцию до другого раза, — посоветовал Носов.

— Пожалуй, это верно, — поддержал его Меняшкин. — Надо заново менять весь план.

— Нечего откладывать, — возразила Люся. — О выпивке Мария позаботится, а мы завтра к вечеру перебазируемся к ней, спрячемся, а в подходящий момент сделаем свое дело.

Никакие уговоры Носова и Меняшкина не помогли. Нетерпеливая Люся настояла на своем.

На другой день утром молодая разведчица вдруг объявила, что намерена сходить в город.

— Это еще зачем? — встревожился Носов.

— Свяжусь пока с железнодорожниками, узнаю, как у них идут дела, — ответила Люся.

— Не советую, — отозвался Меняшкин. — Давай прежде покончим уж с одним делом, а то, ведь знаешь, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

— Ну вот, закаркали, — засмеялась Люся. — Что же, по-вашему, так вот и сидеть с вами целый день? А если Берке и на этот раз не явится? Значит, возвращаться в отряд с пустыми руками? Нет, ребятки, как хотите, а я не склонна краснеть перед командованием. Сами вы из дому никуда не ходите — к вашему брату немцы более придирчивы, — а за меня не беспокойтесь, я скоро вернусь.

Но Люся не вернулась.

Соседи Марии Комар видели Люсю в группе горожан, которых вели с базара гестаповцы. Лицо у Люси было в крови, волосы растрепаны, блузка разорвана. При аресте она, видимо, сопротивлялась и ее били.

— Товарищи! — кричала она встречным борисовчанам. — Передайте в бригаду Дяди Коли, что меня схватил Евгений. Скажите, что Люся Чоловская умрет с честью за свою Родину!

Гестаповцы сбивали ее с ног, но она вставала и кричала еще громче:

— Бейте, гады, бейте! Вам только с девушками и воевать. Но погодите! Придет наша Красная Армия и уничтожит вас всех до единого!

Сраженные страшной вестью, Носов и Меняшкин попробовали спасти Люсю. С помощью Марии они раздобыли среди горожан несколько золотых вещей и через одного полицая решили подкупить следователя гестапо. Тот золото взял, но, как только оно оказалось у него в руках, арестовал полицая, и на следующий день его расстреляли за связь с партизанами, а Люся по-прежнему оставалась в тюрьме.

Мрачные, подавленные вернулись Носов и Меняшкин к нам в лес. Страшное их известие подействовало на нас, как удар грома. И что мы ни предпринимали, как ни старались, вырвать Люсю из цепких лап гестапо так и не смогли.

Впоследствии мы узнали, что после тяжелых истязаний и страшных пыток, которые Люся перенесла с несгибаемой стойкостью и беспримерным мужеством, юная патриотка была выведена во двор тюрьмы и расстреляна. Через раскрытые окна до слуха других узников тюрьмы долетели ее последние гневные слова:

— Стреляйте, гады! Но всех не убьете, нас миллионы! Да здравствует комсомол!

Так оборвалась недолгая жизнь этой скромной девушки, пламенной комсомолки, достойной дочери своего народа.

Слух о трагической гибели Люси дошел до Марии Гавриловны, находившейся в одном из сел вблизи штаба бригады на Палике. Убитая горем мать вскоре пришла к нам под Смолевичи, чтобы лично расспросить Носова и Меняшкина о последних днях ее дорогой Люси.

С печальными лицами встретили Марию Гавриловну партизаны, когда она появилась в нашем лагере. Все притихли, ходили с виновато опущенными головами, словно каждый в какой-то мере был повинен в смерти Люси.

Какие найти слова! Чем утешить материнское горе? Каждый из нас понимал, что нет таких слов. И когда Мария Гавриловна разыскала Гришу Носова, этот, казалось очерствевший в битвах, партизан не выдержал и разрыдался. Мы уже знали, что страдал он не только потому, что утратил боевую подругу. За время совместных походов он искренне полюбил Люсю, полюбил той светлой, невысказанной любовью, которая согревает душу, удесятеряет силы воина. Иван Меняшкин, не то смущенный слабостью товарища, не то сам не в силах удержать слезу, безнадежно махнул рукой и направился в сторону леса.

Рудак велел вернуть Меняшкина, а Мария Гавриловна, придвинувшись к Носову и гладя его, будто маленького, в чем-то невольно провинившегося перед ней сына, говорила:

— Успокойся, Гришенька… Что ж делать? Я знаю, ты не виноват… Она с малых лет была такой: уж если задумает что, ничем ее не удержать.

— Эх, Мария Гавриловна! — простонал Носов. — Я ведь сердцем чувствовал, что с ней должно случиться что-то страшное. Мы с Иваном уговаривали ее, чтобы не выходила из дому. Да вот не удержали. Я, я виноват в этом!

— Нет, Гриша, не ты виноват. Виноваты фашисты. Бейте же их, дорогие мои сыночки! Бейте без всякой пощады!

Гибель Люси болезненно переживали Борис, Николай и Артур. Они поклялись выследить в городе всех тех гитлеровцев, которые лично принимали участие в аресте, допросе, пытках и истязаниях Люси.

— Дорого они заплатят за кровь нашей Люси, — твердили разведчики. — Мы будем уничтожать всех, кто виновен в ее гибели!

Вильденмайер, Нивеллингер, Кёринг, Вольф, Берке, сиятельный бандит фон Ранке — все были занесены в список смертников.

Но просто уничтожить, не получив от них нужных сведений, было неразумно, и потому мы дали указание группе Носова подстеречь в городе Берке и Вильденмайера, схватить их и доставить на базу, а группе Качана предложили форсировать выполнение плана по захвату Кёринга и Нивеллингера.

Враг первым перешел в наступление, что ж, «примем бой», как любила говорить наша Люся.

Первыми вернулись с задания Носов и Меняшкин. Пришли обескураженные, злые. Через связную Комар они узнали: Берке и Вильденмайер выехали в Минск. Среди штабных работников НТСНП ходят разговоры, что Берке в Борисов больше не вернется и что на его место будет назначен новый руководитель. Некоторые предполагают, что этот пост займет Вильденмайер.

• Предыдущая
• 40/52
• Следующая