Чучело (с илл.) - Железников Владимир Карпович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/39
- Следующая
В классе было так тихо, так бесконечно тихо, что нерешительный стук в дверь прозвучал особенно отчетливо.
– Да-да, войдите! – сказала Маргарита Ивановна.
Дверь приоткрылась, и в проеме появилась фигура Николая Николаевича. В руке он держал что-то завернутое в полотенце. И весь класс, повинуясь какому-то новому, непонятному чувству, неслышно встал перед Николаем Николаевичем.
– Извините, – сказал он. – Я вынужден прервать вас… Лена, мы опаздываем на катер.
– Товарищ Бессольцев… Николай Николаевич! – Маргарита Ивановна схватила его за руку и втащила в класс. – Это вы?! Входите, пожалуйста.
– Мы уходим, уходим… – сказал Николай Николаевич. – Мы не будем вам мешать.
– Позвольте передать вам… – Маргарита Ивановна разволновалась, – наше восхищение… Вы такой человек! Такой человек!.. Я впервые в жизни встретила такого замечательного человека. Спасибо вам! Честное слово, я сейчас разревусь…
– Извините. – Николай Николаевич был крайне смущен.
«Значит, они уже все узнали, – подумал Николай Николаевич. – Значит, кто-то на хвосте уже разнес эту новость по всему городу». Ему стало радостно и грустно одновременно: ему так хотелось сообщить об этом Ленке самому.
Дело в том, что когда Николай Николаевич отдавал свое заявление по поводу дома и картин в райисполкоме, то там оказалась его старая знакомая, директор местной музыкальной школы. И она краем уха услышала, о чем он говорил, дождалась его в коридоре, подлетела к нему и спросила подчеркнуто вежливо и немного витиевато:
– Николай Николаевич, быть может, вы будете столь любезны, что разрешите не делать из вашего заявления тайны?…
Он кивнул, что вроде бы разрешает, потому что увидел, что она очень взволнована, и обрадовался этому. Однако в следующий момент подумал, что лучше ей этого не разрешать, но ее уже не было в коридоре, в одно мгновение она куда-то исчезла.
– Дедушка, ты из-за меня?! – спросила Ленка. – Все картины?! Как же ты будешь жить без них?…
– Не только из-за тебя, хотя и ты сыграла в этом не последнюю роль, – громко и свободно ответил Николай Николаевич. Он сделал непривычно широкий жест рукой и стал вдруг раскованным, легким, праздничным, красивым. – Это давнишняя моя мечта. Вчера она снова посетила меня. И вот…
Николай Николаевич замолчал и долго-долго молчал, так долго, что успел рассмотреть более пристально, чем всегда, лица ребят, которые сидели перед ним и с которыми у него были такие сложные отношения.
Но разве все это имело значение, когда он вышел на такой ясный и простой путь?
Николай Николаевич улыбнулся – нет, не им, а себе, своим мыслям, своей адской жизненной силе, которая билась у него в груди.
Он смотрел на их лица, стараясь заглянуть в глаза, и увидел, что во многих из них бьется пытливая мысль, а у некоторых безразличие, а у иных даже злость и непонимание. Но ведь есть такие, у которых бьется, бьется и пробивается пытливая мысль, и это будет всегда! И вдруг, мгновенно осененный, вдруг понявший, что это необходимо сделать, он поднял над головой картину, по-прежнему завернутую в полотенце, вышитое крестом, и сказал:
– Эта картина мне очень дорога. Тут изображена наша старинная согражданка. – Николай Николаевич строго посмотрел на Маргариту Ивановну. – Она была вашей предшественницей, учительницей русской словесности здесь, в городке… почти сто лет тому назад. – Он улыбнулся: – Не думайте, что это было так уж давно… Она всего лишь моя бабушка… – И добавил просто и тихо: – Эту картину я дарю вашей школе.
– Дедушка! – сказала Ленка в страхе и в немом преклонении перед поступком Николая Николаевича. – Де-душ-ка!
Нет, даже она не могла понять в эту секунду величие своего деда, Николая Николаевича Бессольцева.
– Идем! – Николай Николаевич крепко взял Ленку за руку. – Катер нас ждать не будет, хотя, может быть, мы с тобой и стали знаменитыми людьми.
– Я вас провожу, – вдруг объявила Маргарита Ивановна.
– Что вы, – возразил Николай Николаевич, – это лишнее.
Маргарита Ивановна смутилась и покраснела:
– Заодно провожу и мужа… Он у меня этим же катером уезжает.
И они все трое вышли из класса.
В последний раз мелькнула Ленкина стриженая голова, в последний раз Николай Николаевич сверкнул своими большими заплатками на рукавах пальто, и они исчезли, сопровождаемые полным безмолвием.
– На каких людей мы руку подняли! – нарушил тишину Васильев и тяжело вздохнул: – Э-э-эх!
– Все из-за Сомова! – Лохматый подлетел к Димке, крепко сжав кулаки.
– У-у-у, – понеслось со всех сторон, – Со-мо-о-ов!
Одни из них забыли, что они сами тоже гоняли Ленку. Другие забыли, что жили, как будто вся эта история их не касается. Третьи – что хотели заступиться за Ленку, да не успели… Каждый, конечно, чувствовал какую-то неловкость перед самим собой, перед другими, но в этом трудно признаваться, и все они дружно и единогласно обвиняли одного Сомова.
– Бойкот – Сомову! – крикнула Железная Кнопка. – Голосуем!
Но голосования снова не вышло, потому что в дверь просунулось жизнерадостное и возбужденное лицо Маргариты Ивановны:
– Директор мне разрешил. Я только туда и обратно. А вы здесь сидите тихо. – Она хотела уже исчезнуть, но почему-то спросила: – Да, что это вы кричали про бойкот? Опять?… Кому? За что?
– Вашему Сомову! Вот кому! – Миронова впервые за все время этой борьбы побледнела от волнения. – Он дважды предатель!
– Сомов – предатель?… – Маргарита Ивановна по-прежнему стояла в дверях. – Ничего не понимаю.
– Он рассказывал вам, что мы сбежали в кино? – спросила Миронова.
– Ну рассказывал. – Маргарита Ивановна улыбнулась. Она подумала про то, что они совсем еще дети, играют в каких-то предателей.
– А мы-то думали, что это сделала Бессольцева!
– Гоняли ее, били! Смеялись над нею, – сказал Васильев. – А Сомов молчал.
– И вы молчали, Маргарита Ивановна, – вдруг тихо, но внятно и беспощадно произнесла Миронова.
– Я молчала?… – Маргарита Ивановна испуганно посмотрела на Миронову и вошла в класс, прикрыв двери. – Я думала, Сомов вам все рассказал… – Она посмотрела на Димку: – Как же так вышло, Сомов?…
Димка ей ничего не ответил и не поднял головы.
– Ждите, Сомов вам ответит, – сказал Васильев.
– Маргарита Ивановна, катер уйдет! – крикнул Валька. – И муж ваш тю-тю!
– Катер?… – спохватилась Маргарита Ивановна. – Подождите! Я быстро, я сейчас… – Она хотела уйти, но почему-то не ушла. – Давайте спокойно разберемся!.. Значит, Сомов все скрыл? Но при чем тут Бессольцева?…
– Потому что она взяла всю вину на себя, – объяснила Миронова. – Она хотела помочь Сомову… А он ее предал!
– Вот почему она меня так ждала! – в ужасе догадалась Маргарита Ивановна. – Она думала, что я вам все расскажу, а я забыла… Все забыла.
Маргарита Ивановна вдруг поняла, что произошла чудовищная история, что Лена Бессольцева рассчитывала на ее помощь. А она все-все забыла. Это открытие настолько ее потрясло, что она на какое-то время совершенно забыла о ребятах, которые кричали и шумели по поводу Димки Сомова. Собственное ничтожество – вот что занимало ее воображение…
– Так кто за бойкот? – Миронова в который раз подняла вверх руку.
– Лично я отваливаю, – неожиданно сказал Рыжий. – Сомова презираю… Когда Попов вчера рассказал нам про Ленку, меня чуть кондрашка не хватил. Но объявлять ему бойкот теперь я не буду… Раз Ленка против, то и я против. Я всегда был как все. Все били – я бил. Потому что я Рыжий и боялся выделиться. – Он почти кричал или почти плакал: голос у него все время срывался. – А теперь – точка! Хоть с утра до ночи орите: «Рыжий!» – я все буду делать по-своему, как считаю нужным. – И впервые, может быть, за всю свою жизнь освобожденно вздохнул.
Маргарита Ивановна мельком, незаметно взглянула на часы: до отправления катера оставалось десять минут. Она подумала, что ей надо немедленно бежать. Муж будет ее ждать, волноваться, что-нибудь сочинит невероятное – вроде того, что она его разлюбила… А она не могла, не могла уйти!..
- Предыдущая
- 38/39
- Следующая
