Двуллер. Книга о ненависти - Тепляков Сергей Александрович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/41
- Следующая
Тут она расстегнула и так не очень-то застегнутый халат, показывая, что под ним у нее – только белье, явно к празднику купленный набор с лифчиком, трусиками и поясом с чулками.
– Ты посмотри на мою фигуру! – призывала Уткина. – Посмотри! Я чемпионка края по бальным танцам! Хоть сейчас тебе такой пасадобль сбацаю! Видишь, какие ноги, видишь!
«Офигела старуха!» – подумал Давыдов, отвел в сторону Карташова и зашептал ему:
– Диман, возьми Нинку на себя, а то она Алке космы-то точно повыдергает…
Карташов знал, кого ждет приятель, поэтому тихо засмеялся, покачал головой, с веселым сомнением глядя на Уткину (она тем временем налила сама себе и выпила одна), но в конце концов сказал:
– Хрен с тобой. Но даже не знаю, как ты будешь рассчитываться.
– За мной не заржавеет! – обрадовался Давыдов.
Он вышел из подсобки. Котенко сидел за своим столом и смотрел телевизор. Перед ним стояла бутылка конфискованного коньяку, уже пустая на треть. «Что-то он сегодня гонит…» – подумал Давыдов о начальнике, хотя в общем-то ему было все равно.
– Мы с Марковым дадим кружок? – спросил он. Давыдов рассчитывал в этой поездке забрать Аллу.
– Ну давай. Порыбачь. Места в нашем отеле еще есть… – ответил Котенко. – А чего, один что ли?
– Карташов взял на себя медсестру… – с ухмылкой отвечал Давыдов.
– Ааааа! – со значением протянул Котенко. – Храбрый человек этот Карташов. Я уже давно не рискую. Она привязчивая. Она бы здесь по палатам ходила, если бы можно было.
– Ну а почему нельзя? – улыбнулся Давыдов.
– Ну так-то да… – поддержал шутку Котенко. – Нынче же капитализм. Кто нам мешает предлагать посетителям дополнительную услугу? Только, боюсь, посетители нас не поймут – подумают, что это мы их так жестоко, с особым цинизмом, мучаем.
Оба засмеялись.
– Ну ладно, – сказал Котенко. – Счастливой рыбалки. Поймай еще пару-тройку жирных карасей.
Давыдов вышел на улицу, на мороз и пошел к УАЗику, который тихо урчал под деревьями.
Водитель Николай Степанович Марков поморщился, увидев Давыдова. Он пошел сюда, чтобы доработать до пенсии, и, хотя и слышал, что в трезвяки «ссылают» со всей милиции всякое отребье, но такого не ожидал. Однако времена были голодные, выбирать не приходилось. Поэтому Марков и от своей доли «добычи» не отказывался. Поначалу эти деньги жгли ему руки, а теперь нет. Но жене об этих «премиальных» не говорил – было стыдно. Складывал все в кучку и отдавал в день зарплаты, будто получку повысили.
Происшествие с летчиком расстроило Маркова. «В каком дерьме приходится участвовать, в каком дерьме», – думал он. Его отказ пить и есть «конфискованное» был такой акцией протеста, только ему одному понятной и для него одного имеющей смысл, хоть и совсем небольшой – ведь деньги-то взял, не удержался.
Маркову было 58 лет, он рос в войну, и еще с тех пор хотел когда-нибудь пожить хорошо. В семидесятые было и правда неплохо – милицию тогда уважали. Марков купил дом, накопил на «Москвич», ездил на юг в милицейский санаторий. Но потом его жизнь пошла под откос вместе с жизнью всей страны. Первую зиму кризиса Марков с женой прожил на баклажанах. Потом развел в сарае кроликов. Хоть и жил в частном доме, но в городе, так что хозяйства никогда не держал, а тут пришлось. (Да что он – и в многоэтажных домах по подвалам кудахтали куры и кричали петухи, а некоторые на балконах держали свиней). Кроликов приходилось убивать Маркову. Он приспособил для этого бутылку от шампанского. Если кролика не удавалось убить с первого удара, он верещал. Маркова поражало, что остальные кролики в это время смотрели из клеток, сосредоточенно жуя. «Хотя чего я от них хочу? – думал иногда Марков. – Криков и демонстраций?»..
Марков и сам себе казался иногда кроликом. Жизнь прошла с проглоченным языком. Отца его, председателя колхоза, забрали, когда Маркову было три года. С тех пор он его не видел. По возрасту подходило так, что отец мог быть убит на войне, и если в каком-то отделе кадров так и думали, Марков не уточнял. Потом тем более вышло послабление, членство семьи врага народа не помешало ему попасть в милицию. Но он привык оглядываться, привык помалкивать. Когда надо было за кого-то вступиться, он замешкивался ровно на то время, которое требовалось ему, чтобы подумать, не станет ли от этого заступничества хуже ему, Маркову? В результате выходило так, что вступались другие. Только однажды, уже в милиции, попытался он не молчать. Дело было так: начальник, при котором Марков был водителем, отметив в РОВД чей-то день рождения, решил порулить сам. Марков отказывался пускать начальника за руль, но тот уперся: «Я буду рулить!». Марков сдался – а и поздний вечер был, думал, доедут. Они сбили насмерть велосипедиста, десятилетнего пацана. На суде Марков, решив, что надо говорить правду, рассказал, как все было, ничего не скрыл. Однако тот же начальник объявил, что он, Марков, затаил на него злобу за прошлогоднее лишение премии, и сейчас просто сводит счеты. Да и родителям пацана, как понял потом Марков, уже давно дали денег, и они начали говорить, что их сына сбила совсем другая машина. Марков не верил, что такое может быть, а нет – было. Тот начальник вышел сухим из воды и был сейчас генералом, заместителем начальника краевого УВД. Еще и поэтому Марков дорабатывал до пенсии водителем в трезвяке – работа получше и почище была для него закрыта.
Урок с велосипедистом окончательно научил Маркова жизни. Не встревать – было его правило. Он его соблюдал, хоть и мучился иногда потом больной совестью, как зубами.
Вот и с летчиком – можно было ведь усовестить молодежь, набросились на взрослого человека, воевавшего, – думал Марков, но чувствовал, что нету у него решимости для того, чтобы вступиться. Выдавила из него жизнь эту решимость, как зубную пасту из тюбика.
Давыдов залез в машину.
– Николай Степанович, поедемте «порыбачим», – сказал он, закуривая, – а заодно давайте заглянем на улицу Советскую, человека заберем…
– Это кого ж? – удивился Марков.
– Да девушку одну… – не удержался Давыдов. – Хочу показать нашу экзотику.
«По карманам шарить – это экзотика? – подумал Марков. – Или втроем одного по полу катать – экзотика?».
Но, как всегда, промолчал. Они поехали.
Улицы были пусты. Город резал салаты, строгал оливье, лепил пельмени. Только ближе к центру на проспекте появился народ – с санками, с детьми – эти шли явно на городскую елку.
– Николай Степанович, может, завернем на елку, порыбачим?
– Один что ли рыбачить будешь? – проворчал Марков.
– А вы на что? Тоже в форме человек, целый старшина! – отвечал Давыдов. – Вдвоем и управимся. А то Котенко пожмотил, большую часть денег себе забрал.
Марков и хотел было сказать, что пропали бы они пропадом, эти деньги, но вспомнил (да и не забывал), что жене после нового года надо на операцию, а их и в хорошие-то времена даром не делали.
– Ну поехали, черт с тобой… – проговорил Марков.
С елки, где они выудили троих, довольно прилично одетых, и довольно прилично пьяных, граждан, они поехали, наконец, за Давыдовской подружкой.
Алла сама не знала, почему она согласилась встретиться сегодня с Давыдовым да еще и ехать куда-то на ночь глядя. Давыдов, правда, ее завораживал: было много мужской животной силы в его фигуре, лице, в его привычке свысока вприщур смотреть на людей. (Давыдов еще не забыл в разговоре упомянуть про каратэ, а в те времена каратисты были кастой избранных, то ли инопланетяне, то ли революционеры – ведь еще недавно за каратэ сажали в тюрьму). Давыдов решил удивить Аллу именно вытрезвителем потому, что в общем-то не знал, чем удивлять такую девушку. (Сходить с ней, например, в театр ему просто не приходило в голову). Любую другую из тех, с кем он общался обычно, он бы просто подпоил, покормил, и отвез бы на квартиру к приятелю, которого попросил бы часок погулять (а были такие девчонки, которые соглашались и на приятеля). С Аллой Давыдов был осторожен и про квартиру еще даже не заикался. Они и выпили всего раз – в каком-то кафе Давыдов, сам себе удивляясь, купил ей бокал вина, и она пила его мелкими глотками весь вечер. «Зато экономно!» – сам над собой посмеялся Давыдов. Прежние его девчонки пили так, что бутылку у них приходилось отбирать.
- Предыдущая
- 6/41
- Следующая