Удар Святогора - Новожилов Денис - Страница 22

• Предыдущая
• 22/85
• Следующая

И все же он не волк, и волком ему никогда не стать. Теперь он понимал это ясно. Сзади слышалось пыхтение, Серый обернулся и увидел рыжую волчицу, что бежала вслед за ним. Ее морда не была в крови, и уже за это он был ей благодарен. Подруга, видно, почувствовала, что происходит что-то нехорошее, она не фыркала, как обычно, а жалобно заскулила, заискивающе глядя на него. На мгновение ему стало жалко свою рыжую напарницу по играм и охотам, но только на мгновение.

«Ты не волк, ты человек, – одернул он себя, – никаких больше звериных игр».

Серый грозно зарычал, обнажив зубы: мол, не приближайся. Рыжая волчица грустно смотрела на него, не решаясь подойти, только стояла и смотрела печальным взглядом. Серый отвернулся и пошел дальше, волчица засеменила следом.

«Да не ходи ты за мной, – разозлился Серый Волк, – человек я – слышишь? – человек, глупая ты волчица. И дела у меня человеческие – задрать одного чрезмерно говорливого кота, а потом искать Ивана-царевича. Ничего, за городскую стену волку, конечно, не проникнуть, но однажды эта киса вылезет наружу». Волчица не слышала его мыслей и понуро сменила следом. Не понимает она; думает, что он просто не в духе, или еще что-то подобное.

Он снова повернулся к ней и зарычал так грозно, как только смог. Рыжая стояла перед ним, поджав уши, прямо как собака, которая в чем-то провинилась. Ему было ее жаль, но волком ему не стать все равно. Всем будет лучше, если она сейчас уйдет. Он снова грозно зарычал, и волчица отступила на шаг.

«Давай, назад, иди к стае. Возвращайся».

Волчица повернулась и потрусила назад. Он отвернулся, стараясь не смотреть на ее понурую фигуру, ему тоже было плохо, хоть волком вой… Почему «хоть», волком и воет. И все-таки она фыркнула напоследок, уже от самого края поляны, где они расстались. Только этот ее фырк был совсем невеселый, полный безнадежной грусти и тоски.

Яшка давно потерял счет дням, да и трудно было понять в этом подземелье, когда день, а когда ночь. Обращались с ним вполне достойно, даже более достойно, чем можно было ожидать. Сам-то он уже готовился к палачам и заплечных дел мастерам, какие встретили бы его в глубинах тайного двора боярина Полкана, но никто его не пытал, ничего не вызнавал. Посадили в клетку – и сиди. Кормили вполне сносно, каша была наваристая и вкусная, да и супы тоже. К тому же на день давали каравай свежего, еще теплого хлеба. Иные крестьяне за такую неволю еще и дрались бы, но Яков был не простой крестьянин. Безделье изводило его хуже любой пытки, он постоянно пытался придумать план побега, но ничего путного не придумывалось. Стены каменные крепкие, блоки большие и тяжелые, так просто такой не расшатаешь, тем более деревянной ложкой. Он, конечно, начал ковырять раствор, но, судя по скорости продвижения работы, он вряд ли доживет до ее завершения. Ну и угроза остаться без единственной ложки тоже угнетала. Есть горячий суп без прибора было бы непросто. Охранник в разговоры не вступал никак. Это был уже пожилой мужчина, явно опытный и умный. С такими волкодавами всегда было сложней всего, зубы ему не заговоришь, бдительность не притупишь. Он словно не видел Якова, приносил и уносил еду да лопухи для отхожего места; за все время заключения он не сказал и одного слова.

Кикимора сидела напротив, ее камера не была окружена стальными прутьями решетки: стена там была сплошная, но прозрачная. Яков знал, что эта новинка называется стеклом, но такое чистое и прозрачное видел впервые. Если это и правда стекло, то его можно попытаться разбить, но сам он не мог дотянуться, а у кикиморы никогда не хватит сил на такое. Кикимора лишь строила виноватые мордочки из своей прозрачной камеры, ее голос до него не долетал. Почему-то ей казалось, что напарник на нее серчает за то, что попалась. А чего сердиться, коль сам попался в ловушку, уж больно хорошо ее поставили. Что-то ему подсказывало, что сбежать от таких людей он не сможет, но это не значит, что он не будет и пытаться.

От мыслей о побеге его отвлек шум из коридора, это было необычно, тем более еду приносили совсем недавно. Сквозь прутья решетки он увидел, что к его камере идет женщина; если бы Якова попросили описать ее одним словом, он бы выбрал слово «величественная». Не было на ней ни какого-либо богатого одеяния, ни бросающейся в глаза роскоши украшений, что так любят купчихи; нет, простая, но очень добротная одежда, толстая коса, почти до пояса… но, встретившись с ней взглядом, Яшка понял, что сейчас ему надо быть особенно осторожным. В этом логове, где и так все – матерые медведи, к нему вышла медведица-мама, главная хранительница и защитница берлоги и своих медвежат. Почему ему пришла в голову аналогия с медведями, лазутчик и сам не понимал, неуклюжести у посетительницы не было и в помине; может, густые каштановые волосы напомнили бурый медвежий мех, может, карие глаза, красивые и немного усталые, показались схожи с медвежьими.

– Здравствуй, Яков, – просто сказала она, словно и не держали его в темнице уже долгое время.

– Не знаю, – пожал плечами лазутчик, – может, Яков, может, Прохор: я вам не объявлялся.

– Ты Яков, не Прохор; лучший лазутчик тайного двора князя Киевского, или теперь – великой княгини Киевской.

«Какой великой княгини Киевской?!»

– Не знаю никакой княжны Киевской, – буркнул Яшка, – я простой путник, гулял себе, никого не трогал. Спеленали меня ни за что.

– Простой путник не сумел бы пробраться в Белый город и добыть планы приграничных крепостей, – карие глаза собеседницы смотрели на него весело и задорно, – простой путник не получил бы ключ от алькова само?й шамаханской царицы – да так, что ее ближние и не знают об этом, между прочим, по сей день.

«Они много знают. Такое не всякому известно – наверняка кто-то из них и в тайный двор вхож. Очень, очень плохо. Узнать бы, откуда они все это прознали».

– Ну, боярыня, выходит, этот Яков и вправду удалой молодец, даже завидно.

– Боярыня? С чего ты подумал, что я боярыня?

«Взгляд умный, проницательный, речь правильная, не крестьянская. На купчиху не похожа, у тех взгляд оценивающий: богаче их или беднее собеседник. Тех, кто беднее, они презирают, перед теми, кто богаче, – лебезят. Князей в Китеже не было, в жрецы женщинам путь заказан. Боярыня, кто еще».

– Не знаю, показалось так, не серчай, матушка, люди мы простые.

– Ладно, «простой человек» Яков, пусть буду боярыней, – рассмеялась его собеседница задорно, – неужели в Киеве не знают, кто правит Китежем?

«В Киеве пока про Китеж вообще не знают, только догадываются. Хотя я тут давно сижу, может, за это время кому-нибудь из лазутчиков Полкана повезло больше».

– Откуда же мне знать, что в Киеве знают, матушка, я простой человек, новгородец.

– Говору новгородскому подражаешь хорошо, этого не отнять. Да ты не бойся, дорогой гость незваный, ну что ты можешь такого знать, чего нам и без тебя ведомо? В планы свои великая княгиня не посвящает. Хотя великая княгиня в свои замыслы не посвящает даже себя, за нее князь Даниил думает.

«Какая такая великая княгиня, при чем тут галицкий князь?.. Запутать хочет».

– Вроде же в Тридевятом царстве князь Владимир был.

– Был, – усмехнулась загадочная боярыня, – да весь вышел.

– Владимира сам Колыван бережет, то и ребенку известно. А мимо Колывана не проскочишь.

– Не проскочишь, – заметно погрустнела посетительница, – пойдем, Яков, погуляем немного. Город наш тебе покажу, все веселее, чем в мешке этом сидеть.

– Вот это верно, это так и есть, – охотно согласился пленник, – доброту твою, боярыня, век не забудем. Может, и спутницу мою можно взять с собой?

– А, кикимору… На ней мы и прокололись, это правда. Даже для богатырей отвод глаз организовали, а на кикимор и прочую нечисть не рассчитывали. Так что тебе мы даже благодарны, помог нам прореху найти в маскировке нашей. Нет, она пока посидит тут.

– Даже дети знают, что богатырям глаз отвести никак невозможно.

• Предыдущая
• 22/85
• Следующая