Сердце - Амичис Эдмондо - Страница 19
- Предыдущая
- 19/57
- Следующая
Но ты не можешь еще вполне почувствовать эту любовь. Ты ощутишь ее в полную меру тогда, когда, уже взрослым мужчиной, возвращаясь из долгого путешествия, после длительного отсутствия, в одно прекрасное утро, облокотившись на борт парохода, увидишь на горизонте высокие голубые горы своей родины. Какая горячая волна нежности наполнит тогда слезами твои глаза и какой радостный крик вырвется тогда у тебя из самого сердца!
Ты почувствуешь эту любовь, когда, в каком-нибудь большом далеком городе, среди чужой толпы, проходя мимо незнакомого тебе рабочего, ты уловишь случайно сказанное им на твоем родном языке слово.
Ты поймешь силу этой любви по той гневной и гордой боли, от которой вся кровь бросится тебе в лицо, когда ты услышишь, как чужестранец оскорбляет твою страну.
Но с особенной силой ты почувствуешь всё величие этого чувства в тот день, когда вражеский натиск бросит на твою родину огненный ураган, и ты услышишь бряцание оружия, увидишь, как юноши строятся в легионы, как отцы целуют сыновей, говоря им: «Будьте героями», — и как матери прощаются со своими детьми, крича им: «Возвращайтесь с победой!»
Ты почувствуешь священную радость этой любви, если тебе посчастливится увидеть, как в родной город возвращаются поредевшие полки, усталые, оборванные, страшные на вид, с торжественным блеском победы в глазах и истерзанным знаменем над головами, а за ними бесконечное шествие храбрецов с забинтованными головами и руками на перевязи.
А восторженная толпа будет бросать им цветы, посылать им благословения, обнимать и целовать их. Ты поймешь тогда, что такое любовь к родине, Энрико, поймешь, что такое Родина.
Родина так велика и священна, что если бы я увидел, как ты возвращаешься, невредимый, из битвы за родину, ты — моя плоть и часть моей души, и я знал бы, что ты сохранил свою жизнь, потому что сумел скрыться от смерти, то я, твой отец, который с такой радостью встречает твое ежедневное возвращение из школы, я заплакал бы, увидев тебя, вся моя любовь к тебе исчезла бы и я до самой смерти ощущал бы в сердце глубокую рану.
Твой отец.
Зависть
Среда, 25 января
А всё-таки лучше всех написал сочинение о родине Деросси. Напрасно Вотини считал, что первая медаль уже принадлежит ему. Вотини мог бы быть очень хорошим мальчиком, если бы не был таким фантазером и не думал бы так много о своих костюмах, но теперь, когда мы сидим с ним рядом, мне неприятно видеть, как он завидует Деросси. Он хочет во всем сравниться с Деросси, старается изо всех сил, но у него это ни как не выходит, и Деросси по всем предметам знает всё в десять раз лучше.
Теперь Вотини просто кусает себе пальцы от досады. Карло Нобис тоже завидует Деросси, но он такой гордый, что не показывает этого, тогда как Вотини, наоборот, выдает себя с головой, жалуется дома на полученные отметки и говорит, что учитель несправедлив к нему. А когда на уроке Деросси отвечает, как всегда, быстро и хорошо, то Вотини хмурится, опускает голову, делает вид, что не слушает, или нарочно смеется, но смеется кисло. И так как все это знают, то когда учитель хвалит Деросси, все оборачиваются и смотрят на Вотини, который сердито ворчит что-то, а Кирпичонок строит ему «заячью мордочку». Сегодня утром, например, Вотини прямо побледнел от злости. Учитель вошел в класс и объявил результаты проверочной работы:
— Деросси, десять десятых и первая медаль.
Тут Вотини изо всей силы чихнул. Учитель, которому всё было понятно, взглянул на него и сказал:
— Вотини, смотри, чтобы в грудь твою не заползла змея зависти; она грызет мозг и развращает сердце.
Тут все, кроме Деросси, обернулись и стали смотреть на Вотини. Тот хотел ответить, но не мог и сидел как окаменелый, с бледным лицом. Потом, в то время как учитель продолжал вести урок, Вотини написал большими буквами на листе бумаги: «Я не завидую любимчикам, которые несправедливо получают первые награды».
Он хотел послать эту записку Деросси. Тут я увидел, что соседи Деросси по парте что-то затеяли: они перешептывались друг с другом, а потом один из них вырезал перочинным ножом из бумаги большую медаль и нарисовал на ней черную змею. А Вотини ничего этого не замечал. Затем, когда учитель на несколько минут вышел из класса, соседи Деросси встали из-за парты, чтобы торжественно преподнести Вотини бумажную медаль. Класс замер: что-то сейчас будет!
Вотини весь задрожал, но тут Деросси крикнул:
— Дайте ее мне!
— Правильно, правильно, — поддержали его товарищи, — преподнеси ее сам этому завистнику!
Но Деросси взял медаль и разорвал ее на мелкие кусочки. Тут как раз вернулся учитель и стал продолжать урок. Я краем глаза смотрел на Вотини: он сидел красный как рак; потом он взял свою записку, медленно, как будто по рассеянности, потихоньку скомкал ее, положил себе в рот, пожевал и погодя немного выплюнул под парту.
Когда мы уходили из школы, Вотини, который шел впереди Деросси, уронил свою промокашку; Деросси вежливо поднял ее, положил ему в ранец и помог затянуть ремень, а Вотини не смел даже поднять на него глаз.
Мать Франти
Суббота, 28 января
Нет, Вотини неисправим. Вчера на уроке в присутствии директора учитель спросил у Деросси, может ли он прочитать наизусть одно стихотворение из нашей книги для чтения. Деросси ответил, что нет. Тогда Вотини закричал: «А я могу!» — и улыбнулся, как бы назло Деросси, но в эту самую минуту в класс вбежала, запыхавшись, мать Франти, с растрепанными седыми волосами, вся мокрая от снега; она толкала перед собой своего сына, который на целую неделю был исключен из школы.
Она бросилась к директору, протягивая к нему руки и умоляя его:
— О синьор директор, окажите мне милость, будьте так Добры, возьмите мальчика назад в школу! Вот уже три дня, как он дома, и я всё время должна его прятать, ведь не дай бог отец узнает, что его выгнали, ведь он убьет сына? пожалейте меня, я не знаю, что мне делать, я прошу вас от всего своего: сердца!
Директор пытался увести ее из класса, но она не уходила, продолжая просить и плакать:
— Если бы вы знали, сколько горя причинил мне этот мальчик, вы сжалились бы надо мной. Окажите мне эту милость! Я надеюсь, что он исправится. Мне уже не долго осталось жить, синьор директор, моя смерть близка, но прежде чем я умру, мне хотелось бы видеть, что он исправился, потому что… — тут она опять зарыдала, — видите ли, ведь это мой сын, и я его люблю… Но ведь вы примете его еще раз в школу, синьор директор, чтобы не случилось несчастья у нас дома, вы пожалеете несчастную мать!
И она, всхлипывая, закрыла себе лицо руками. Франти стоял безучастный, опустив голову. Директор посмотрел на него, подумал и потом сказал:
— Франти, иди на свое место.
Услышав этот ответ, женщина перестала плакать, отняла руки от лица и начала повторять: «Спасибо, спасибо», — не давая ни слова сказать директору. Потом она пошла к двери, вытирая глаза и с жаром говоря:
— Сын мой, я полагаюсь на тебя. Мальчики, будьте с ним терпеливы, благодарю вас, синьор директор, вы сделали доброе дело. Веди себя хорошо, сынок мой. До свидания, мальчики. Благодарю вас, синьор учитель. Простите, пожалуйста, бедную мать.
В дверях она еще раз умоляюще взглянула на своего сына и вышла, бледная, сгорбившаяся, с трясущейся головой, кутаясь в шаль, которая тащилась за ней следом, и мы слышали, как она кашляла на лестнице. Директор пристально посмотрел на Франти и среди всеобщего молчания страшно серьезно сказал ему.
— Франти, ты убиваешь свою мать!
Мы все обернулись и посмотрели на Франти, который улыбался своей гадкой улыбкой.
ФЕВРАЛЬ
Прекосси получает награду
Суббота, 4 февраля
Сегодня утром пришел раздавать нам награды сам старший инспектор, синьор с белой бородой, весь в черном. Он вошел вместе с директором перед самым концом занятий и сел рядом с учителем. Он задал ряд вопросов нескольким ученикам, а потом вручил первую медаль Деросси. Но прежде чем дать кому-нибудь вторую, он внимательно выслушал то, что сказали ему вполголоса учитель и директор.
- Предыдущая
- 19/57
- Следующая
