Лига правосудия - Макеев Алексей Викторович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/49
• Следующая

– Кого там черти несут? – и вдруг услышал в ответ дрожащий детский голос:

– Олег Павлович! Это я, Малышев.

Он не помнил, как добежал до калитки, как открыл ее, как подхватил мальчика на руки и занес в дом. Из этого состояния его вывел голос Лизы:

– Олег! Отпусти его! Он же замерз, ему согреться надо! Он, наверное, кушать хочет!

И только тут Зотов увидел то, что осталось от всеобщего любимца, веселого мальчишки Игорька – это был маленький, испуганный, исхудавший, загнанный в угол зверек с больными глазами. Пока Лиза ставила разогреть ужин и греть воду, чтобы искупать Игоря, он допытывался:

– Малыш! Где остальные?

– Спасите их, Олег Павлович! Они там, в подвале! – захлебывался словами мальчик. – Нас там мучили! Там было очень страшно и очень больно! И кормили плохо! И многие умерли!

– Где этот подвал? Что ты о нем помнишь? – настаивал Зотов.

– Олег! Оставь его! – возмутилась Лиза. – Разве ты не видишь, что ему плохо, у него температура!

– Не лезь! – оборвал он ее, потому что в этот миг уже не был директором детдома, а снова спецназовцем, добывающим необходимую информацию. – Игорь, где этот подвал?

– Лом велел вам передать, что это Сабуровка, там на въезде дом двухэтажный, нас в подвале держали, а выпускали только тогда, когда гости приезжали, – наконец сказал мальчик. – Там не только наши, там и другие! И девочки есть!

– Я немедленно иду в милицию! – решительно заявил тогда Зотов.

– Нет! – закричал Игорь. – Лом сказал, туда нельзя! На всю жизнь позор будет! Нужно как-то по-другому!

И тут, поняв страшную правду, он осел на пол, как будто его обухом по голове ударили. Да, в милицию нельзя, и так сполна хлебнувших лиха детей потом просто замучают расспросами, допросами, экспертизами и так далее. Нужно действительно иначе. Он начал звонить своим боевым друзьям, но они были в очередной командировке. У него оставался только один выход, но ради детей он был готов на все. И, едва дождавшись утра, Зотов пошел к тому человеку, которого жестоко обидел и унизил на глазах у сына. Сидоркин сидел в своей конторе, вокруг него толпились люди, в том числе и Михаил. Увидев Зотова, Егорыч удивился:

– А по телефону заявку нельзя было сделать? Да и не вы вроде этим занимаетесь, вам по чину не положено.

– Илья Егорович, мне надо с вами поговорить наедине, – объяснил он.

– Если извиняться пришли, так поздновато вроде – столько лет прошло, – усмехнулся Сидоркин.

– Я очень виноват перед вами и вашим сыном и понимаю это. Тому, что я тогда сделал по глупости и горячности, прощения нет. Лично я такого человека никогда не простил бы, как бы он ни извинялся.

– Тогда чего ж пришли?

– За помощью, потому что, кроме вас, это никто больше сделать не сможет.

– Офицер-орденоносец к дерьмочисту за помощью пришел – это что-то новенькое, – рассмеялся Илья Егорович, а за ним и все остальные.

Стыд тогда жег его щеки, уши пылали, его растаптывали на глазах у других, но он понимал, что заслужил это, и терпел. Но наконец не выдержал:

– Чего вы хотите от меня? Чтобы я на колени перед вами встал? Встану! Руки целовал? Буду! Застрелился у вас на глазах? Застрелюсь! Только помогите!

Смех как обрезало. Сидоркин мигом стал предельно серьезным и скомандовал:

– А ну пошли все отсюда! – И добавил решившему задержаться сыну: – К тебе это тоже относится! – А когда они остались вдвоем, спросил: – Ну, раз уж вы на такие унижения и даже смерть готовы, значит, дело нешуточное. Что случилось?

И он рассказал ему все, а Егорыч слушал, закрыв глаза и поигрывая желваками, и временами матерился сквозь намертво стиснутые зубы. Когда он замолчал, Сидоркин сказал:

– Детей мы тебе вернем…

– Там не только мои, – поправил его Зотов.

– Всех выручим, но у меня будет одно условие: как только они вернутся в детдом, чтобы духу твоего там не было, – гневно произнес Егорыч, переходя на «ты». – Они же из-за тебя сбежали! Устроил там казарму! А это же дети!

– Согласен. Слово офицера, – с готовностью ответил он. – Когда выступаем?

– А чем ты, инвалид, нам помочь сможешь? – пренебрежительно заметил Сидоркин.

– Тех, кто держит детей в том подвале, нужно допросить. Пусть назовут имена тех, кто над детьми надругался, кто все это организовал.

– Без тебя допросим и все выясним, а вот что ты дальше с этим делать будешь?

– А вот дальше уже мое дело, – ответил он таким тоном, что Сидоркин лишь удивленно на него посмотрел, а потом сказал:

– Договорились. Иди и жди!

Когда он вернулся домой, Игорек метался в жару, а Лиза сидела рядом, обтирая его исхудавшее тельце водой с уксусом, и плакала. Увидев его, она заплакала еще горше и сказала:

– Олег! Его там насиловали! И остальных, наверное, тоже! Его в больницу надо!

– Нельзя! – отрезал он. – На них же тут же все, как падальщики, налетят и будут расспрашивать, кто их, как, где и так далее, слухи пойдут, другие мальчишки над ними смеяться будут, а им здесь еще жить! Придется тебе самой их лечить, как умеешь. В Интернете посмотри, книги почитай, придумай что-нибудь! А вот мы с тобой, Лизонька, скоро в Москву вернемся.

– Почему? К тебе же никаких претензий нет!

– Я слово офицера дал, что уеду отсюда, – объяснил он.

– Кому? – воскликнула Лиза.

– Кому бы ни дал, а сдержать обязан.

Сидоркин выполнил свое обещание, и на следующий день вечером Ломакин и остальные шесть мальчиков появились в детдоме, но в каком состоянии! Других детей пришлось уплотнять, чтобы освободить под изолятор маленькую палату, куда их всех и поместили, но Лизе было не разорваться, и Игорька пришлось перевезти в детдом, да и она сама туда перебралась, потому что не хотела даже на минуту оставить детей одних. Все расспрашивали Игорька, как он сумел добраться до Палыча. А он рассказывал, как скрывался до вечера в кустах в саду, как потом ночью перелез через ограду, как бежал к дороге, как тормозил там машины и просил довезти его до Фомичевска. И добрые люди его подбирали и довозили до какого-то места, а потом высаживали, потому что им нужно было сворачивать в сторону, и тогда он снова махал на дороге руками, чтобы какая-нибудь машина остановилась и отвезла его хоть чуть-чуть ближе к дому. Слушая его, Лиза плакала навзрыд, а у Зотова душа рвалась в клочья.

Когда к нему пришел Сидоркин, то первым делом достал из кармана листок бумаги и начал диктовать фамилии с именами и отчествами – получилось пятнадцать человек, а потом добавил:

– А настоящие имена остальных эти сволочи не знают.

– Но те, что вы продиктовали, точно настоящие? – спросил он.

– Да, девка призналась, что, пока эти душегубы детей мучили, она в их документах копалась – может, хотела потом кого-нибудь шантажировать? – пожал плечами Егорыч. – Чемоданы пакуешь?

– Давайте я вам сейчас покажу, в каком состоянии дети, а вы решите, можно их оставлять без врача или нет, – предложил Зотов. – Надеюсь, вы понимаете, что в больницу их везти ни в коем случае нельзя, потому что знаете, что после этого начнется. А я этим ни в чем не повинным детям такого будущего не желаю, иначе пошел бы не к вам, а в милицию.

– Хорошо, оставайтесь до тех пор, пока они все не выздоровеют, – согласился Егорыч. – Если лекарства какие-нибудь нужны, пусть твоя жена список напишет, все привезем. Но потом!..

– Я помню, что обещал, – твердо ответил Зотов.

Лиза написала список, и Сидоркин действительно привез нужные лекарства. Дети постепенно поправлялись, потому что ей помогали ухаживать за детьми все, кто мог, а Ломакин просто спал на полу в их палате и вскакивал, едва заслышав какой-то звук. Дмитрий пришел к нему в тот первый вечер и все честно рассказал, а потом также честно предупредил, что сбежит, потому что у него нет сил смотреть в глаза остальным – ведь они же пострадали из-за него. А он ему на это ответил:

– Запомни, быть и казаться – две разные вещи. Ты хотел казаться для мальчишек героем, сильным, мужественным человеком, а теперь тебе придется доказывать, что ты такой на самом деле. Ты совершил подлость, причем не по отношению ко мне, а по отношению к ним, потому что они за нее страшно поплатились, а сам ты остался в стороне. Сбежать и постараться обо всем забыть – легко, а вот набраться мужества и искупить свою вину, исправить свою ошибку – трудно! Вот и выбирай, кто ты: настоящий мужчина или слизняк! Хочешь бежать? Беги! Но тогда я буду знать, что ты предатель! Конечно, тебе плевать на мое мнение, но ведь ты тоже будешь это о себе знать.

• Предыдущая
• 48/49
• Следующая