Туз в трудном положении - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 57

• Предыдущая
• 57/100
• Следующая

– Она сказала, что уже потеряла сына, – негромко проговорил он. – И еще сказала, что не намерена терять все остальное.

Кукольник натянул нити изо всех сил, открывая разум марионеток. Шум в зале стал нарастать, достиг максимума – и смолк. В задней части зала, где находились джокеры, начались аплодисменты, которые постепенно распространились на весь зал. Вскоре все уже встали на ноги, хлопая в ладоши, смеясь и плача одновременно. Атмосфера внезапно стала напоминать молельное бдение: все раскачивались, кричали, плакали, горевали и торжествовали одновременно. Он видел, как Арахис размахивает своей единственной рукой: его рот черной раной рассек его чешуйчатое жесткое лицо. Он подпрыгивал на месте. Его возбуждение задело джокера Светлячка: его пульсирующее сияние соперничало с фотовспышками.

Камеры поворачивались так и этак, снимая странное празднество. Репортеры лихорадочно шептали в микрофоны. Грег стоял неподвижно, задержав руку над клочками бумаги. Спустя несколько мгновений он позволил своей руке опуститься и поднял голову, как будто только сейчас услышал шумное одобрение зала, и в наигранном недоумении покачал головой.

Кукольник ликовал. Грег перевел часть украденной способностью реакции на себя самого – и ахнул от чистой, неразбавленной силы эмоций. Он поднял руки, призывая к тишине, а Кукольник чуть отпустил веревочки марионеток. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем его голос стал слышен.

Он с трудом выдавил:

– Спасибо! Спасибо вам всем. Наверное, кандидатом следовало бы выдвинуть Эллен: она трудилась столько же, сколько я, – а может, и больше, – даже когда уставала из-за беременности и чувствовала по утрам тошноту. Если я съезд не устраиваю, мы могли бы выдвинуть ее.

Это вызвало новую овацию и даже одобрительные крики, перемежающиеся рыдающим смехом. И все это время Грег адресовал им бледную, натянутую улыбку, в которой от Кукольника не было ничего. А какая-то часть его существа презрительно наблюдала за происходящим.

– Я просто хотел всем вам сказать, что, несмотря на все, мы продолжаем борьбу. Я знаю, что Эллен видит нас из своей палаты, и она просит, чтобы я поблагодарил вас за сочувствие и неизменную поддержку. А сейчас я хотел бы к ней вернуться. Миз Соренсон ответит на все вопросы, которые у вас могли остаться. Еще раз спасибо вам всем. Эми…

Грег приветственно вскинул руки. Кукольник с силой дернул нитки марионеток. Они разразились приветственными криками, заливаясь слезами. К нему снова вернулись все его возможности.

Теперь все было в порядке. Он это знал. И почти всем своим существом ликовал.

14.00

Звуки какой-то мыльной оперы просачивались сквозь гипсокартонные стены дешевенького номера мотеля. На экране в ее комнате хорошенькая юная девушка-джокер с ярко-голубой кожей по подсказкам ведущего пыталась угадать пароль. Закутавшись в дешевый жесткий халат, купленный ее таинственным благодетелем по скидке в отделе хозтоваров, Сара сидела на кровати и всматривалась в картинку так, словно это было важно.

Она все еще пыталась собрать воедино те осколки стекла, которые срочные новости оставили у нее в желудке. У супруги сенатора Хартманна произошел выкидыш в результате трагического падения… Сенатор мужественно боролся с горем, сражаясь за политическое выживание в зале съезда. Проявляя именно то упорство, которое Америке необходимо взять с собой в девяностые годы, подразумевал тон комментатора. А может, это просто у Сары в ушах шумела кровь.

Ублюдок. Чудовище. Он пожертвовал женой и неродившимся ребенком, спасая свою политическую шкуру.

Лицо Эллен Хартманн выбилось из-под покрова, который она набросила на свои воспоминания о кругосветном турне. Бледная отважная улыбка, понимающая, терпеливая… бесконечно трагичная.

И вот теперь она лежит, исковерканная и умирающая, потеряв ребенка, о котором так мечтала.

Сара никогда не была ярой феминисткой, которым свойственно рассматривать все отношения между людьми с точки зрения огромных коллективов, политизированной метафоры, когда каждый мужчина – это МУЖЧИНА, а женщина – ЖЕНЩИНА.

Однако происшедшее глубоко ее задело, оскорбило какие-то глубинные чувства. Вызвало прилив гнева: за себя, за Эллен, за все жертвы Хартманна – да, конечно, но в особенности за женщин.

За Андреа.

Мужчина, поспешно утащивший ее прошлой ночью из отеля, когда полицейские машины с мигалками и сиренами уже съезжались к месту недавнего сражения, в разговоре, продлившемся до самого утра, предложил ей одну вещь. Перед тем как он ушел по каким-то своим делам (даже журналистское любопытство не заставило ее по-настоящему заинтересоваться, по каким именно), она обещала подумать. Наверное, такое предложение было вполне естественным для советского шпиона, каковым он сам представился. Однако выросшую в глубинке и пересаженную в неврастенический сад нью-йоркской интеллигенции Сару оно шокировало, несмотря на то что она гордо считала себя закалившейся на улицах и в каморках Джокертауна.

И все же, все же… Грега Хартманна надо остановить. Грега Хартманна надо заставить расплатиться.

Однако Саре Моргенштерн не хотелось умирать. Не хотелось спешно уходить за Анди в ту тьму, которую она не могла считать благой. А именно это скрывалось за предложением Джорджа Стила – без особой таинственности, хоть и открыто не сформулированное.

«Но какие у меня шансы, когда за мной охотится это… это создание? Хохочущий искореженный парнишка в коже, который мурлычет себе под нос и проходит сквозь стены?..» Она не сможет прятаться вечно! И когда он ее найдет…

Она тряхнула головой, хлестнув кончиками волос по щекам, ослепленная неожиданными слезами.

На экране голубая девица отхватила Главный приз. Сара надеялась, что он принесет ей счастье.

15.00

– Прекрати!

Непрерывное сердитое перелистывание журнальных страниц прервалось.

– Почему? – вызывающе осведомился Блез.

Тах взял себя в руки, налил себе еще бренди.

– Я пытаюсь думать, а это меня сильно раздражает.

– Когда ты не в духе, то всегда начинаешь придираться.

– Блез, я тебя прошу!

Зажав трубку плечом, Тах позвонил Саре в номер. Далекие гудки безнадежно повторялись снова и снова.

Тах побарабанил пальцами по столу, нажал кнопку отбоя и позвонил администратору. Журнал Блеза испуганной птицей пролетел через комнату.

– Мне надоело сидеть и смотреть, как ты тупишь! Я хочу куда-нибудь пойти!

– Ты сам лишил себя этого права.

– Я не желаю дожидаться, когда за тобой явится ЦРУ!

Ухмылка парнишки была гаденькой.

– Иди к черту!

Занося кулак, Тахион бросился на него через комнату. Стук в дверь остановил его прежде, чем он успел ударить ребенка. В коридоре оказались Хирам и Джей Экройд. Хирам выглядел отвратительно. Лицо у Экройда оказалось опухшим и раздутым, расцвеченным красками, которых на нем быть не должно. У Тахиона противно сжался желудок, попытавшийся спрятаться прямо в позвоночник. Он неохотно отступил, чтобы они смогли войти.

Хирам проковылял к окну. Впервые за все годы знакомства с ним Тахион увидел, что туз не использует собственную власть над гравитацией, чтобы уменьшить свой вес.

Шаги Уорчестера тяжеловесно прогрохотали по номеру. Экройд сел на диван, положив себе на колени чехол для одежды. Молчание растянуло свою паутину между тремя мужчинами и подростком.

Экройд резко кивнул на дверь:

– Убери ребенка.

– Эй! – возмутился Блез.

– Блез, иди.

Тот с ухмылкой заявил деду:

– Кажется, я сам себя лишил этого права.

– ИДИ, дьявол тебя забери!

– Вот дерьмо: как раз тогда, когда стало наконец интересно. – Блез поспешно вскинул руку, останавливая протесты. – Эй, спокойно! Уже ушел.

Дверь за ним закрылась – и молчание возобновилось. Чувствуя, что его терпение вот-вот лопнет, Тах вскинул руку:

– Хирам, в чем, к черту, дело?

Тот не ответил.

• Предыдущая
• 57/100
• Следующая