Шелкопряд - Гэлбрейт Роберт - Страница 47
- Предыдущая
- 47/110
- Следующая
Бледная, идеальная кожа, отброшенные назад черные волосы, высокие скулы и широко посаженные зелено-карие глаза в рыжеватую крапинку. В ушах – два гигантских бриллианта, третий – на пальце руки, легко касающейся лица. Глухой, тупой удар молотком в сердце, принятый без малейших внешних признаков. Страйк взял журнал (последний экземпляр), расплатился и вернулся к себе на Денмарк-стрит.
На часах было без двадцати девять. Страйк заперся в кабинете, сел за свой письменный стол и положил перед собой журнал.
Подзаголовок пересекал лебединую шею Шарлотты. Страйк смотрел на нее впервые с того дня, когда она разодрала ему ногтями лицо в этом самом кабинете, а потом убежала – прямиком в объятия достопочтенного Джейго Росса. Страйк подумал, что все журнальные фотографии обязательно ретушируются. Ее кожа не могла быть столь безупречной, а белки глаз – столь чистыми, но в остальном ничто не приукрашено: ни черты лица, ни (это уж точно) размер бриллианта на пальце.
Страйк неторопливо изучил оглавление и перешел к статье. Портрет на полный разворот: очень тоненькая, в серебристом вечернем платье, Шарлотта была сфотографирована в середине длинной галереи, увешанной шпалерами; рядом, опираясь на ломберный стол, стоял похожий на песца Джейго Росс. На обороте были и другие снимки: Шарлотта сидит на старинной кровати под балдахином и смеется запрокинув голову – из ворота тонкой кремовой блузы поднимается точеная белая шея; Шарлотта и Джейго, в резиновых сапогах и джинсах, обходят, взявшись за руки, угодья своей будущей резиденции, а у их ног резвятся два джек-рассел-терьера; Шарлотта, обдуваемая ветром, стоит на главной башне замка, глядя через плечо, задрапированное шотландским пледом в цветах клана виконта.
Понятно, за что Хелли Энстис с готовностью выложила четыре фунта.
4 декабря нынешнего года часовня XVII века в замке Крой (НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ «Кройский замок» – владельцам это претит) во всем своем блеске впервые за последнее столетие станет местом венчания. Ослепительная Шарлотта Кэмпбелл, дочь светской львицы шестидесятых Тулы Клермонт и деятеля науки, телеведущего Энтони Кэмпбелла, выходит замуж за достопочтенного Джейго Росса, наследника замка и всех титулов своего отца, виконта Кроя. Будущая виконтесса – несколько противоречивая кандидатура на вхождение в семейство Росс из клана Крой, но Джейго со смехом заявляет, что никто из близких, принадлежащих к старинному, прославленному шотландскому роду, не возражает против его выбора. «Честно говоря, моя мать всегда надеялась, что мы поженимся, – говорит он. – Мы дружили еще в Оксфорде, но были, наверное, слишком молоды… вновь нашли друг друга в Лондоне… оба только что разорвали предыдущие отношения…»
«Вот как? – подумал Страйк. – Вы оба только что разорвали предыдущие отношения? Или ты спал с ней в то же время, что и я, – потому она и психовала, не зная, от кого забеременела? Меняла даты, чтобы можно было повернуть дело в любую сторону, оставляла себе свободу маневра…»
…история попала в газеты: совсем еще юная Шарлотта была объявлена в общенациональный розыск, когда на неделю исчезла из старейшей частной общеобразовательной школы «Бидейлз»… в возрасте 25 лет лечилась в наркологическом диспансере… «Старые новости, ничего интересного, надо идти вперед, – оживленно говорит Шарлотта. – Да, в юности я развлекалась без устали, но сейчас настало время остепениться, и я, честно говоря, в нетерпении».
«Развлекалась, говоришь? – молча обратился Страйк к ее блистательному изображению. – Развлекалась, когда стояла на крыше и хотела броситься вниз? Развлекалась, когда звонила мне из дурдома и умоляла, чтобы я тебя вытащил?»
Росс, который только что пережил весьма сложный бракоразводный процесс, не сходивший со страниц светской хроники… «Жаль, что не удалось достичь соглашения без адвокатов», – вздыхает он… «Не могу дождаться, когда стану второй мамой его ребятишкам!» – взволнованно признается Шарлотта…
(«Если ты еще раз потащишь меня к Энстисам, клянусь, я прибью их спиногрыза, так и знай, Корм». А потом, наблюдая, как на заднем дворе у Люси мальчишки гоняют в футбол: «Ну почему эти дети – такие гнусы?» Надо было видеть лицо их матери, оказавшейся поблизости…)
На той же странице промелькнуло и его имя.
…в том числе и необъяснимое увлечение – старший сын Джонни Рокби – Корморан Страйк, о котором много писали в прошлом году…
…необъяснимое увлечение – старший сын Джонни Рокби…
…сын Джонни Рокби…
Резким, импульсивным движением он закрыл журнал и отправил его в корзину для бумаг.
Шестнадцать лет, с перерывами. Шестнадцать лет муки, безумства и редких вспышек восторга. А потом, после бесчисленных случаев, когда она от него уходила, чтобы броситься в чужие объятия, как другие женщины бросаются на рельсы, он оставил ее по собственной воле. И тем самым перешел запретный Рубикон, поскольку всегда считалось, что он должен стоять незыблемо, как утес, не содрогаясь и не сходя с места, чтобы она в любой момент могла вернуться. Но в тот вечер, когда она бросила ему в лицо клубок лжи насчет ребенка, которого якобы носила под сердцем, да еще стала яростно биться в истерике, утес в конце концов содрогнулся, получил в бровь пепельницей и хлопнул дверью.
У него еще не прошел фингал, а она уже объявила о помолвке с Россом. Шарлотта уложилась в каких-то три недели, потому что знала, как облегчить свою боль: любой ценой сделать так, чтобы обидчику стало еще больнее. А он, хотя и понимал, что друзья будут упрекать его за самонадеянность, нутром чувствовал: эти фотографии в «Татлере», это пренебрежительное описание их отношений в убийственных для него выражениях (Страйк так и слышал, как она отчетливо говорит корреспонденту «Татлера»: «он – сын Джонни Рокби»), этот замок Крой-Перекрой – все это, абсолютно все имело своей целью побольнее уколоть его, чтобы опомнился и увидел, чтобы пожалел и раскаялся. Она прекрасно знала, что представляет собой этот Росс: сама же, со слов заядлых сплетников голубых кровей, много лет рассказывала, что он скрытый алкоголик, известный своей жестокостью. Хохотала, повторяя, что легко отделалась. Хохотала.
Самосожжение в подвенечном платье. Смотри, как я сгораю, Вояка. До свадьбы оставалось десять дней, но если у него и была в чем-то стопроцентная уверенность, то лишь в одном: позвони он Шарлотте прямо сейчас и предложи убежать с ним вдвоем, она, невзирая на все омерзительные сцены, на грязные оскорбления, которые бросала ему в лицо, на все обманы и хитрости – на весь этот многотонный груз, разбивший в щепки их отношения, сказала бы «да». Убегать было у нее в крови, а Страйк оставался излюбленным пунктом назначения, где соединялись свобода и безопасность, – так она сама говорила ему не раз и не два, после ссор, которые давно убили бы их обоих, если бы душевные раны могли кровоточить: «Ты мне нужен. Ты для меня все, и сам это знаешь. Ты – мое единственное пристанище, Вояка…»
Он услышал, как открылась и закрылась стеклянная дверь в приемную, после чего уловил знакомые звуки прихода Робин: сняла пальто, поставила чайник.
Работа всегда была для него спасением. Шарлотта ненавидела, когда он после ее сумасшедших, буйных сцен, со слезами, мольбами и угрозами, тут же с головой погружался в материалы дела. Ей было не под силу заставить его не надевать форму, не возвращаться к работе, отодвинуть расследование на второй план. Его сосредоточенность, верность армии, способность отстраняться виделись ей предательством, равнодушием. Этим холодным утром, сидя у себя в офисе, где в корзине для бумаг лежал ее портрет, Страйк жалел о том, что армейское командование больше не отдает ему приказы, не отправляет в длительную командировку для расследования нового дела в другой части света. Ему обрыдло выслеживать неверных мужей и любовниц или встревать в конфликты всякого жулья. Для него существовала лишь одна тема, которая по своей притягательности могла соперничать с Шарлоттой: насильственная смерть.
- Предыдущая
- 47/110
- Следующая
