Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта» - Драбкин Артем Владимирович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/97
• Следующая

— А что надо сделать? — спросил я.

— Ничего, вот заявление напиши, и все.

Приняли меня в кандидаты и через 6 месяцев приняли в партию. Ну а я выполнял все, что от меня требовалось.

— Что за эпизод с сумкой?

— Там вот что произошло. Это было летом 1941 года. Потери в батальоне были большие. Мы отступали и к концу дня уже подходили к району, который предполагалось занять, чтобы обеспечить отход командного пункта 122-й дивизии и ее артиллерии.

Сопки, покрытые лесом, перемежались с заболоченными участками и редколесьем. Мы, разведчики, шли впереди в пределах видимости. Сгущались сумерки, но видимость еще была неплохая. Я заметил в 200–250 метрах правее колонну немцев, которая шла нам наперерез. Я тут же подал условный сигнал в голову колонны, но там никто не отреагировал, видимо, никто за нами не смотрел. Медлить было нельзя, и я приказал разведчикам открыть огонь по противнику, чтобы привлечь внимание командира батальона. Услышав стрельбу, батальон тут же развернулся «к бою», и началась перестрелка. Бой длился около 30 минут. Стемнело, и пошел мелкий густой дождь. Воспользовавшись этим, батальон начал выходить из боя, чтобы к указанному времени занять оборону. Отойдя около километра от места боя, командир батальона решил сделать небольшой привал, чтобы проверить личный состав в подразделениях. В результате боя было ранено несколько человек. Я со взводом находился при командире батальона. В это время обнаружилось, что парторг полка, находившийся с нами, потерял в бою полевую сумку с документами. Командир батальона тут же обратился ко мне примерно с такими словами: «Я знаю, что разведчики очень устали, но нужно приложить все усилия и попробовать отыскать утерянную полевую сумку». Мы уже двое суток не отдыхали. И вот, насквозь промокшие и сильно уставшие, мы должны возвращаться к месту только что прошедшего боя на поиски утерянной сумки. К ночи дождь усилился, похолодало. Как найти то место, где шел бой? Где во время боя был парторг? А вдруг немцы заняли наши позиции? Но глаза боятся, а руки делают. Пошли по тем же следам и тропам, по которым только что выходили из боя. Двигались медленно, внимательно вслушиваясь в темноту. Вышли на наши позиции. Вначале обследовали первую полосу на глубину до 100–130 м, затем вернулись и, заняв следующее исходное положение, двинулись на просмотр очередной полосы. Пройдя 20–30 метров, слышу, как справа, совсем рядом, раздался немного приглушенный, но восторженный голос одного из разведчиков: «Вот она, нашел!»

Сколько же было радости и восторга в этот момент у моих разведчиков, даже трудно вообразить. Какая же тяжесть свалилась с плеч измотанных, полуголодных людей!

Тут же быстро собрались и потихоньку стали двигаться к месту расположения батальона, ускоряя темп движения по мере удаления от места выполнения задачи, так как тропы нам уже были знакомы, а желание — поскорее вернуться к своим — с каждым шагом нарастало.

В хорошем настроении мы благополучно возвратились в расположение батальона. Тут же я доложил своему командиру, что задача выполнена успешно и без потерь. Вручил ему нашу находку, за что он всех поблагодарил. Через короткое время мы опять двинулись к назначенному месту для занятия обороны в соответствии с ранее поставленной задачей.

— Не было вмешательства политработников в вашу деятельность как разведчика?

— Нет! У нас был замполит, лейтенант Литвак, который не вмешивался в командирские дела, а только следил, чтобы люди были одеты, накормлены и информированы о ситуации в стране. Он мне просто помогал. С людьми беседу провести или еще чего. Были, конечно, неприятные политруки, которые пытались командовать, но у меня ничего подобного не было.

— Были ли какие-то приметы, предчувствия?

— У меня было два момента. Первый произошел, когда мы отошли в район Алакуртти. Заняли оборону. Мы с телефонистом находились в одной ячейке. И тут начался артобстрел. И вдруг возникло чувство, будто кто-то силой тянет меня в сторону. Я успел отскочить метров на 15, и на месте, где я только что был, разорвался снаряд, который убил телефониста. Второй случай произошел, когда мы подходили к рубежу реки Берман в августе месяце. Устроили мы привал на высотке, а немцы все время постреливали. И вот какая-то сила подняла меня, и я сбежал чуть-чуть вниз, метров на 10–15. В эту же секунду на то место, где мы располагались, обрушился артиллерийский налет из 6–8 снарядов. У нас были раненые и, может, даже убитые, а я спасся тем, что отскочил. Оба эпизода длились секунды, быстрее, чем я о них рассказал. А вот когда я на мине подорвался, никакого предчувствия не было. Мы были в рейде в тылу противника. Только я сменил двух дозорных, которые вяло шли впереди, дремля на ходу, потому что не спали почти двое суток, и зацепился за растяжку. Только помню черно-красное пламя перед собой. Ребята потом сказали, что меня метров на 10 отбросило. Что характерно, если б я был метрах в 5, то осколки бы пошли по животу — это конец, а так по ногам и в руку, как она висела. Меня вытащили, но после этого ранения в разведку я уже не вернулся. В 1943-м пошел один раз в составе батальона в рейд, и пришлось вернуться, нога распухла, пришлось оперировать. После этого я служил в штабе 19-й армии, в войсковой разведке.

— Использовали вы «подножный» корм?

— Грибы и ягоды, конечно, и ели, и заготавливали. Иногда подстреливали кого-нибудь. В начале июля 1941-го на левом фланге дивизии была тропа, которую мы перекрывали. И вот послал я двух людей на ближайшую высотку посмотреть за немцами. Они в ложбинку, поросшую лесом, спустились, и я слышу — стрельба. Я уже думал с людьми туда идти. Смотрю — поднимаются. Оказалось, оленя застрелили. Так вот дня три-четыре мы это мясо ели.

— Какое оружие брали с собой?

— Я ходил с ППШ и ТТ. Пользовались и немецкими автоматами. Каждый стремился их достать, потому что они легкие были. Гранаты или Ф1, или РГД-34. Немецкие гранаты тоже использовали, поскольку у нее ручка длиннее и ее можно дальше кинуть. Если проводили разведку переднего края, то брали пулемет, но в тыл его не таскали — слишком тяжелый. Иногда нас поддерживали минометы и артиллерия.

— Вас учили рукопашному бою?

— Нас в училище учили обращаться с винтовкой. Мы сооружали чучело из соломы, рядом с которым вставал курсант с шестом, обмотанным тряпкой, чтобы не повредить нападающего. Ты только идешь колоть это чучело, а он тебя палкой! Так вот, ты должен палку отбить и чучело уколоть. Специальным приемам или обращению с ножом нас не учили, хотя сам нож и умение с ним обращаться разведчику нужны обязательно.

— Были ли отличия в тактике, когда вы действовали против финнов или немцев?

— Нет! Тактика не менялась, и мы не приспосабливались к национальности противника.

— Сколько человек ходило?

— В Карелии такой рельеф местности, что даже батальону трудно маневрировать, особенно летом. Зимой иногда ходили силами до двух батальонов, громили тылы противника, но в основном мы больше действовали мелкими группами, которые больше подходили для тех условий. Обычно 10–15 человек, но очень хорошо подготовленных и вооруженных. Немцы же чаще использовали большие соединения в 50–60 человек, поддерживаемые артиллерией и минометами. Довольно примитивная тактика, не дававшая эффекта. Кстати, финны тоже мелкими группами действовали. Кроме рельефа, в Карелии большую роль играет погода. Она может измениться в любую минуту! Такой случай был в 122-й дивизии. Вышел лыжный батальон в рейд. Погода была хорошая. Потом пошел мокрый снег. Все намокли. Командир связался со штабом дивизии и доложил, что дальнейшее продвижение невозможно — мокрый снег налипает на лыжи. Командир дивизии ответил: «Продолжайте выполнять задачу». Но командир батальона, на свой страх и риск, решил вернуться. А к ночи ударил мороз. Хорошо, что они вернулись — иначе все бы замерзли, хотя и так 70 человек было госпитализировано, а остальные были обморожены.

• Предыдущая
• 12/97
• Следующая