В тисках. Неприкасаемые - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 8

— Выглядит ужасно? — спросила Марилена.

— Не очень красиво, скажем так. Правый глаз немного распух, на ухе небольшая ссадина…

— Я стала уродиной?

— Да нет же, — воскликнул врач, рассмеявшись. — Через три недели будете выглядеть как раньше.

Согнутым пальцем несколько раз дружески постучал Марилену по виску.

— А в голове? Что там? Не слишком все перепуталось?

И продолжил уже более серьезным тоном:

— Вы помните, как все произошло?.. Понимаете, из какого ада вы выбрались?

Марилена вспомнила о странном предупреждении Филиппа. «Ни слова… никому».

— Не очень, — ответила она.

Но любопытство одержало верх.

— А моя кузина… Она тоже ранена?

Вопрос привел его в замешательство, и она все сразу поняла.

— Она погибла?

— Не надо волноваться, — проговорил врач. — Выслушайте меня спокойно. В большинстве случаев при подобных катастрофах никто не остается в живых. Так что подумайте о том, как вам повезло.

Это известие потрясло Марилену. Она замолчала. Она мысленно вновь увидела Симону. Такой живой образ… Симона закуривает сигарету. Симона за рулем «мини», Симона играет в теннис… Невозможно представить себе, что ее больше нет. Врач открыл пузырек.

— Не двигайтесь. Будет немного щипать.

Какое это имеет значение! Все настолько абсурдно! Марилене захотелось вернуться в бессознательное состояние, в котором ей было так хорошо. Жизнь… Слишком трудная вещь… Она всегда страшилась жизни. Ее совсем не радует, что она осталась в живых. Кто теперь будет ухаживать за дядей? Кто?..

— Доктор… Мне хочется спать.

— Очень хорошо. Вам нужно спать как можно больше.

Началась перевязка. Марилена чувствовала, как его ловкие пальцы бегают по ее голове. Потом врач разбил ампулу, а санитар смочил кусок ваты спиртом. Марилена отвернулась. Ей не нравится вид шприца. Но укол она едва почувствовала. Закрыла глаза, чтобы как можно быстрее заснуть.

— Вашему отцу я сказал, что…

Какому отцу? У нее нет отца. У нее никогда не было родителей. Она всегда была сиротой… Послышался шум отъезжающих резиновых колес… легкое постукивание склянок… Уходит. Послышался голос врача:

— Если что–то произойдет, позовите меня. С этими ранами на голове никогда не знаешь…

Ее со всех сторон обступает забытье. Глубокое и теплое, как море.

Перед часовней стояли тридцать семь гробов. Поскольку в катастрофе погиб мальгашский дипломат, последние почести отдавал небольшой отряд солдат. Филиппу указали на один из гробов. В нем покоились останки, которые невозможно было опознать, но которые вполне могли быть и останками его жены. Ранее Филиппа пригласили поискать среди вещей, найденных на месте катастрофы и теперь разложенных в ангаре, то, что могло бы принадлежать погибшей. Мрачный хлам. Туфли, обрывки одежды, там и сям оплавленные огнем драгоценности, остатки бумажников, замки сумочек, совершенно целая кепка, кроме того, почерневшие заскорузлые предметы, которым невозможно дать какое–то определение и которые пахнут пожаром. «Нет, — сказал Филипп. — Ничего не нахожу». Потом он еще раз вернулся для очистки совести и в последний раз прошелся по этой ужасной мясной лавке вместе с мужчинами и женщинами, прикладывающими платки к покрасневшим глазам.

Теперь он смотрел, как полковой священник освящает каждый гроб. Он переступил грань. Он официально заявил, что его жена Марилена Оссель, урожденная Леу, погибла в катастрофе. Теперь это точно установлено, признано, записано в бумагах, подтверждено. Молодая женщина, которую лечат в военном госпитале, — Симона Леу. Никто в Джибути не вправе утверждать обратное. Только в Сен–Пьере могли бы… Но скоро они приедут в Париж, где никто их не знает, где Симона никогда не была. Филипп беспрестанно пережевывал одни и те же доводы. Возможно, в них где–то затаилось слабое место, но он его не находил, как ни старался. Разумеется, с Мариленой не все пойдет гладко. Но в конце концов она же поймет, в чем заключается их интерес. Будь Симона на месте Марилены, та бы не колебалась.

Церемония все продолжалась. Филипп еле держался на ногах. А ведь нужно еще дойти до кладбища по страшной жаре, обрушившейся на город. Наконец они остановились перед могилой со свеженаписанной табличкой: «Марилена Оссель». А в гробу, возможно, лежали останки блондинки стюардессы или молодой Фортье. Смерть обманывает всех.

Испытания Филиппа на этом не кончились. После похорон лейтенант, принеся тысячу извинений, отвез его на машине в аэропорт, где работала следственная комиссия, изучающая катастрофу «боинга». Филиппу доводилось видеть разбитые машины, но то были небольшие любительские самолеты, здесь же все обстояло иначе. Самолет разбился, развалившись на две части. Его заднюю часть можно было определить по сохранившемуся высокому хвостовому оперению, металл которого блестел, как новый. Рядом лежали куски корпуса самолета, в некоторых из них сохранились иллюминаторы. Бетонная полоса была покорежена, обожжена. Еще дальше возвышалась гора металлолома, которую пыталась разобрать целая бригада рабочих. В нескольких десятках метров от нее валялось крыло с оставшимся на нем искривленным двигателем. От потухшего вулкана еще поднимался дымок. По заданным ему вопросам Филипп понял, что следователи подозревали диверсию. Но он почти ничего не знал. Помнил только, что «боинг» пошел на посадку. Пассажиры уже пристегнули ремни. «Его жена», болтавшая с друзьями, сидела рядом с ними, впереди. Самолет вдруг резко вошел в пике. Почему? Он не понимает.

— Вы не слышали взрыва?

— Нет.

Следователи посоветовались между собой.

— Господин Оссель, вы технически грамотный человек… вы ничего не заметили непосредственно перед падением… никакой вибрации… ударов?

— Нет. Самолет шел нормально. К тому же, если бы что–то случилось, предупредили бы контрольную службу аэродрома.

Прошли к хвосту «боинга». Перешагивая через обломки, Филипп пытался сориентироваться и все время думал о Марилене. Если она проснется, если захочет увидеть мужа…

— Думаю, что я сидел здесь… позади мсье Леу… но кресел нет, поэтому трудно…

— Да, конечно. Нам очень неприятно задавать вам вопросы в такое тяжелое для вас время. Задняя дверь не открывалась?

— Уверен, что нет.

— Если не возражаете, мы бы попросили вас представить письменный отчет.

Они отошли на несколько шагов, шепотом переговаривались. Филипп в это время рассматривал оставшуюся непостижимым образом невредимой часть фюзеляжа, где их, должно быть, бросило друг на друга в момент удара. Невероятно! Но ведь это еще один повод: раз их троих уберегла судьба, такую ситуацию надо использовать до конца. «Марилена, — подумал он, — если ты не будешь вести себя как дура, клянусь, наша жизнь изменится».

Проснувшись, Марилена почувствовала себя гораздо лучше. Немного болело только в затылке. Она зевнула и вздрогнула — кто–то взял ее за руку. Повернув голову, она увидела Филиппа.

— Ах! Это ты!.. Давно здесь?

— Полчаса. Уже темно. Включить свет?

— Мне и так хорошо… Ты ранен?

— Царапина. Пустяк.

— Я знаю… о Симоне.

— Кто тебе сказал?

— Врач… Бедная Симона!

— Ты называла ее имя?.. Это важно… Сейчас объясню…

— Вроде бы нет… Нет… Я просто спросила, не ранена ли моя кузина.

— Уверена, что сказала просто «кузина»?

— Зачем все эти тайны? Что от этого меняется?.. Кузина или Симона?

Филипп встал, подошел к двери, открыл ее и посмотрел в коридор, потом вернулся, снова сел, пододвинулся к Марилене совсем близко.

— Дело касается твоего дяди, — еле слышно проговорил он. — Я тебя не утомляю?.. Можно продолжать?

— Конечно. С ним что–нибудь случилось?

— В определенном смысле — да. В катастрофе он не пострадал, во всяком случае физически. Но он считает, что Симона не погибла. Вспомни: голова у него и так была уже не совсем в порядке. А теперь стало хуже. Он уверен, что ты Симона. И мне не хочется его разубеждать.