Москва – Врата Демонов - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 3

Однако бойцы в кабине атаки не испугались и, когда противник снова сунулся к воротам, опять ударили плотной и тяжелой, как железный лом, струей воды по щитам, лицам и ногам дикарей. В ответ в капот, крышу и подножку двери прилетели три копья – однако враг опять отступил, прячась за столбы ограды.

Омоновцы отошли к автобусам, капитан в полный голос орал в рацию, требуя подкрепления, поддержку «техникой» и докладывая о сорока «трехсотых», примерно то же самое говорил в свой микрофон спрятавшийся в истыканный стрелами «Форд» лейтенант. Медики из трех дежурных «Скорых» торопливо тянули в свои машины раненых зевак. Прохожие, которые могли ходить, улепетывали, поскольку стрелы продолжали и продолжали сыпаться. Если бы их целью был не «ЗИЛ», а толпа, то пострадавших наверняка оказалось бы в десятки раз больше.

Вскоре в калитке показался раскрашенный в полоску воин, с рысьей шкурой на плечах и кошачьей мордой на голове. С натужным выкриком он метнул копье точно в основание пожарного лафета. Дикари радостно взвыли, снова ринулись вперед – и опять попятились, получив в лица жесткую холодную струю.

Вдруг «ЗИЛ» накрыло тенью, и сверху на машину обрушился, словно опрокинутый из огромного ведра, поток густого малинового пламени. Краска по всему корпусу моментально вспучилась лохмотьями и полезла, металл под ней потемнел, стрелы вспыхнули сотнями маленьких факелов, а когда лопнуло стекло – водитель не выдержал, воткнул заднюю передачу и вдавил педаль газа, спасаясь от нестерпимого жара. Тяжелый автомобиль рванулся назад, сминая и расталкивая собравшиеся позади «Скорые», вырвался на проезжую часть, с ходу врезался задним бампером в припаркованные на противоположной стороне легковушки и остановился огромным огненным факелом – пламя горящих стрел сливалось воедино.

Несмотря на ужасный внешний вид, «ЗИЛ» оставался на ходу, двигатель работал ровно и уверенно, и даже в кабине, лишившейся стекол, было хоть и жарко, но вполне терпимо. И двое пожарных в немом оцепенении наблюдали, как из ворот парка волна за волной выхлестывают бесчисленной нескончаемой толпой торжествующие дикари – в шкурах и панцирях, в украшенных перьями шапках и шлемах из черепов, с копьями, щитами, каменными топорами и палицами, с луками, из которых они постоянно и яростно стреляли во все стороны, норовя истыкать ими едущие по набережным машины. Дикари растекались по улице, сворачивали во дворы, спускались к набережной Яузы и перебегали через мост, заполняя Москву сюрреалистическим безумием.

А над всем этим бредом, широко раскинув крылья, кружили чешуйчатые драконы, время от времени пикирующие вниз и испускающие струи пламени, метясь в самые крупные грузовики и автобусы. Один из этих фантастических ящеров, круто спикировав, стремительно опустился на крышу сверкающей синими стеклянными стенами высотки «Следственного комитета России» – прямо рядом с гордым триколором, – распахнулся, выпятив грудь и вытянув вперед голову, и гордо протяжно заклекотал, торжественно провозглашая городу свою сокрушительную победу!

Большой Совет Спасенных собрался в пропахшем липовой сладостью Волосовом овраге, у священных камней, лежащих неподалеку от величавой Москвы-реки. В обычном святилище все посланцы поместиться просто не могли. Ведь если в Малом Совете от народов рек, альвов, волотов, гмуров, людей и драконов выступало по два избранника – по мудрецу и воину, то на Большой Совет съезжались избранники уже не от народов, а от уделов – их же в Спасенных Землях набирался не один десяток. Здесь, в облагороженном урочище, склоны которого заплетали, складываясь в ступени, древесные корни, а крышу заменяли густые ветви могучих многовековых дубов, места хватало на всех.

По издревле заведенному обычаю, внизу, возле нижнего Птичьего камня, расселись мудрые альвы, хранители знания. Худощавые и седовласые – других лесные отшельники в мир никогда не выпускали, воспитывая своих отпрысков столетиями, – одетые в замшевые плащи и длинные рубахи из простого белого полотна, сами бледнолицые и белоглазые, чародеи были тихи и спокойны, читая над камнем некие неведомые никому заклинания.

Чуть выше них по склонам расселись немногочисленные малорослые гмуры, обитатели пещер и ущелий. Горы окаймляли Спасенные Земли лишь далеко по краям, пещер в них было и того меньше, а потому многочисленностью гмуры похвастаться не могли. Равно как расположившиеся чуть не вперемешку с ними посланцы речного народа, по большей части состоящего из женщин. Так уж сложилось, что речное племя, такое же таинственное и чародейское, как альвы, но не столь мудрое и не склонное к союзам, связывало себя кровными узами с обычными смертными. Рожденных девочек навьи, русалки, болотницы всегда оставляли себе, мальчиков же почти всегда подбрасывали отцам. Жители вод сторонились забот сухопутных народов, и потому многие их роды своих представителей не высылали в Советы вовсе.

Дальше расселись могучие волоты, кожа которых грубостью и цветом напоминала известняк, круглые глаза состояли, казалось, из одного только зрачка, носы были приплюснуты, уши свисали бесформенными тряпками, а зубы выглядели грубыми гранитными валунами, зачем-то напиханными в рот. Длинные волосы великанов опускались им до пояса и были благородно заплетены в косы. По этим косам легко определялось число детей у каждого: одна коса – один ребенок. По правую руку заплетались косы в честь мальчиков, по левую – в честь девочек. Иным из посланцев повезло иметь только мальчиков или только девочек, и потому вид они имели крайне забавный.

Одевались волоты в рубахи из груботканой дерюги и штаны из сыромятных шкур. Говорят, когда-то давно они постоянно носили одежду, плетенную из ивовых прутьев и обшитую кожей, и, только сдружившись с людьми, перешли на ткань, оставив прежние грубые прочные одеяния разве что для битв. Обычное полотно оказалось для них слишком тонким, непрочным, а потому великаны предпочитали дерюгу из неказистого, но прочного лыка. Впрочем, при росте впятеро больше человеческого, в дерюге, они смотрелись ничуть не хуже, чем люди в тонких льняных сорочках. Конечно, в праздники волоты одевались куда красочнее. Рубахи – это так, одеяние повседневное.

И, наконец, на самом верху, по разным сторонам оврага, разместились люди и драконы. Обычай размещать их подальше друг от друга тоже был стар, как мир спасенных, ибо среди прочих народов именно люди и драконы отличались безмерной воинственностью. Там, где альвы предпочитали скрыться в лесах, а гмуры – в пещерах, там, где даже волоты предпочитали отступить, люди и драконы неизменно кидались в битву, предпочитая славную смерть позору поражения. Когда-то, очень давно, люди и драконы были главными врагами, сражались не на жизнь, а на смерть – не просто сходясь в сражениях, а стремясь добраться до селений противника и истребить ненавистные роды под корень… Но прошли века, нравы изменились, и ныне в судебных битвах драконы нередко дрались на стороне людей против своих же сородичей, сдружившихся с другими человеческими родами. Нравы изменились – но обычай помещать на Советах людей и драконов порознь остался. Ибо в минувшие века они могли сцепиться насмерть даже на общей пирушке.

Посланцы от людского народа чаще всего были воинами. Вот и в этот раз почти сто избранников явились в кожаных и полотняных панцирях, в высоких сапогах из толстой кожи, свободных замшевых штанах, с ожерельями из зубов побежденных в схватках хищников на шеях, в волчьих и рысьих накидках, а иные – и в боевых шлемах из гнутой заговоренной кости или в шапках с нефритовыми пластинами.

Народ драконов тоже почти всегда присылал воинов. Но летающие ящеры не носили ни одежды, ни доспехов. Толстая чешуя, покрывающая их тела, и без того была отличной защитой в схватках.

Внизу худосочные старцы, сомкнув руки, вскинули их к небу, восхваляя живительные лучи солнца, и разошлись, расселись на деревянные ступени, оставив возле камня только мудрого старого Величара, одетого в коричневый замшевый плащ. Капюшон был откинут, белоснежные волосы чародея рассыпаны по плечам и спине, а столь же длинная борода опускалась по груди до наборного пояса из обсидиановых, янтарных и яшмовых пластин. Величар опирался на черный от времени деревянный посох, сам же своей худобой мало превосходил эту старую палку.