Черный Янгар - Демина Карина - Страница 65

• Предыдущая
• 65/88
• Следующая

Но он останется, чтобы отвлечь внимание чужаков.

Вот только их слишком много.

А если вдвоем…

Я не могу убить человека, но если напугать…

– Девочка моя, – каам дергает себя за бородку, – я знаю, о чем ты думаешь. Они не побегут. Их много. У них стрелы. Клинки. Копья.

А еще я слышу голоса собак, серых волкодавов, которые не знают страха.

– Если вздумаешь напасть, погибнешь.

Но что станет с ним?

– Второй раз твою смерть Янгар не переживет.

Брухва держался кромки леса, стараясь не наступить на тень старого дуба, который раскинул ветви широко, точно желая поймать чужака в заговоренную сеть. Хозяин путей с виду дремал, но я ощущала его интерес и голод.

– Мальчик – единственное, что оправдывает саму мою жизнь. – Кейсо считал стяги и стрелы. – Я буду знать, что ответить богам. Иди.

И бросить?

– Ты не воин, Аану. А умирать двоим упрямства ради… Жаль, лука нет.

Показался мой отец. Черный жеребец ступал осторожно, косил лиловым глазом на плеть, которую Ерхо Ину сжимал в руке. Он не изменился.

Мрачен.

Зол.

И плеть пощелкивает, ударяясь о голенище сапога.

– Действительно, жаль. Хорошая мишень. – Кейсо отвернулся от окна и, схватив меня за плечи, развернул к двери: – Сначала выйду я. Попробую поговорить. Ты жди. Если начнется бой, то оборачивайся и… девочка, пожалуйста, без глупостей.

Я действительно не умею драться. И я не могу убивать.

– Оставь месть Янгару.

Пообещать? Кейсо ждет. А я не могу произнести ни слова, лишь киваю. И позволяю шкуре придавить меня к земле тяжестью.

– Эй! – Он высовывает в пробоину окна руку с платком. И сорвавшаяся с привязи стрела проносится рядом, разрезая воздух. – Я хочу поговорить! Ину, ты ведь не убивать пришел.

Но убьет, не задумываясь.

– Выходи, – приказал отец, взмахом руки останавливая лучников.

Кейсо оглянулся на меня, и я прочла по губам:

– Не глупи.

Именно.

Уходи, Аану. Отведи глаза людям, которые забыли про хозяина путей. Он же хоть и не друг тебе, но и людям помогать не станет.

Возможно, не станет.

– Мы, – я сделала еще одну попытку, – мы можем попробовать уйти вдвоем.

– Нет.

И он прав. Отвести глаза одному легко, но воинов сотня.

Брухва, точно уловив мое намерение, покачал головой. Не позволит? Приподняв посох, старик погрозил им. И ветер донес шепот:

– Хийси…

– Выхожу. – Кейсо в последний раз оглянулся на меня. – Ты же разумный человек, Тридуба. И понимаешь, что Янгара здесь нет. Ушел он.

– Куда?

Я слышала каждое слово. Все-таки Горелая башня – это моя территория.

– Тебя искать. Он мальчик молодой, горячий, а ты его обидел крепко. Чего ради, Ерхо Ину?

Отец не ответит, сочтет ниже своего достоинства разговаривать с чужаком. Я вижу его лицо, знакомый рисунок морщин. Брови, что сошлись над переносицей. Брезгливо поджатые губы. И черную бороду, которую отец время от времени поглаживает.

– Встретитесь еще, – весело произнес Кейсо, переступая порог башни.

– Встретимся. – Ерхо Ину вскинул руку.

Это не было сражением.

Кейсо успел вытащить палаш, но…

Воздух стал густым, тягучим. Нежно зазвенели стрелы, поднялись в воздух пчелиным роем. Я услышала собственный крик и голос стрел, пробивающих халат и тулуп. Звон палаша, который падает на камни. Долю мгновения он зависает на собственном острие, словно стальной ивовый лист.

Кейсо с удивлением смотрит на собственную руку, которая вдруг стала неподъемной, и, покачнувшись, оседает на землю.

Читаю по губам:

– Беги…

Бегу, пытаюсь прорваться сквозь цепь людей, что размыкается передо мной, пропуская. И брухва, перехватив посох левой рукой, беззвучно хохочет. Он забрал боль Кейсо и мой страх. Он остался, потому что все еще был голоден. У меня же почти получилось уйти.

До леса добралась. А там меня ждали сети.

Я порвала одну.

И вторую.

Но их было больше. А за сетями рвались со сцепки серые волкодавы.

Попытавшись встать на задние лапы, я зарычала и приняла-таки стрелу. Одну-единственную, с алой шелковой лентой на хвосте. Пробила шерсть. Опалила болью. И мир стал вязким, медленным.

Я пыталась удержаться в сознании.

И на самом его краю слышала печальный голос брухвы:

– Хийси…

Дорога.

Широкая. Старая. Наезженная. Размытая весенними дождями. Вода наполняет колеи, мешается с красной глиной, и колеса повозки поднимают тучи брызг.

– Н-но, – ворчит возница, подхлестывая чалого битюга, который лишь вздыхает и если прибавляет шагу, то ненадолго.

Он вымок и устал настолько, что привык к запаху медведя. Уже не оборачивается, не косится на меня, вздрагивая всей шкурой.

Дорога…

Третий день? Четвертый? Не знаю. Я слышу движение. Скрип колес и лошадиное фырканье, хриплый лай, звон сбруи, приглушенные голоса людей, которые довольны, что поймали оборотня. Некоторые осмеливаются заглянуть под полог, наброшенный на мою клетку, а Гирко осмелел настолько, что ударил по прутьям древком копья.

– Что, тварь, сочлись?

Он скалился и приближался бочком, обеими руками держась за рукоять копья. Я чувствовала страх, глубокой занозой засевший в гнилой его душе.

– Отсюда не уйдешь! – Он вновь поднял копье, на сей раз целясь между прутьями.

И был пойман отцом. Тем же вечером, на привале, я слышала крики. Больше меня не беспокоили. Дважды в день полог с моей клетки стягивали, и у дверей появлялся хромой раб с ведром мяса. Он боялся меня до жути и мясо кидал дрожащей рукой, норовя попасть меж прутьев.

– Ешь, – шипел он, глядя с такой ненавистью, словно это я была виновата в том, что ему поручили эту работу. – Ешь…

Мясо было свежим, с кровью, и запах ее будоражил хийси.

Я держалась.

Мне не так много и надо, но…

Куски лежали на волглой соломе. Близкие. Сладкие.

Это же просто мясо. Конина? Говядина? Дичь? Главное, что я могу его съесть, я ведь никого не убивала.

Что останавливало? Пожалуй, внимательный взгляд отца, который наблюдал за ценной добычей. Тридуба щурил глаза, щелкал плетью по ладони и хмурился. И раб, ощущая его недовольство, шипел громче:

– Ешь, проклятая тварь! Чего тебе надо?

Я отворачивалась и, когда он отступал, подцепляла куски когтями и выталкивала их из клетки. Клетка, к слову, была хорошей, с толстыми прутьями, каждый в мою руку толщиной. Еще и заговорены, не сломать. А замок хитрый. И ключ отец на поясе носит, на виду, дразнит.

Он подошел вечером.

Моросило. Влага пробиралась под полог, и на моей шкуре блестели капли воды, которые я слизывала, пытаясь утолить жажду – моя миска была пуста третий день кряду. И я понимала, что таково распоряжение отца. Ерхо Ину остановился в трех шагах от повозки и, сняв с пояса флягу, предложил:

– Хочешь?

Он открыл крышку и плеснул воды на руки.

– Обернись! – это было приказом, которому я не подчинилась.

И отец ушел. Он вернулся на следующий день. И еще через один… Дождя больше не было, а жажда становилась невыносимой.

– Ты мне подчинишься, – сказал Ерхо Ину, разглядывая меня с насмешкой. – Все подчиняются.

Я чуяла воду в его руках.

– Обернись!

Он злился, хотя и скрывал гнев, но я слишком хорошо знала, что означают эти рычащие ноты в его голосе.

– Завтра я прикажу развести под твоей клеткой костер. – Плеть Тридуба громко щелкнула. – И у тебя будет выбор: или зажариться, или подчиниться.

Исполнит ли он угрозу?

О да.

И я решилась.

– Так-то лучше. – Ерхо Ину приблизился к клетке вплотную и, окинув меня цепким взглядом, велел: – Сними капюшон.

Сняла.

Узнал? Узнал. Плеть замерла, не коснувшись ладони. Дернулась губа. И отец бросил:

– Вот, значит, как… Что ж, это ничего не меняет.

Он отвернулся и ушел. А я, опустившись на солому, сидела, думала и пыталась понять: как вышло, что этот человек дал мне жизнь?

• Предыдущая
• 65/88
• Следующая