Черный Янгар - Демина Карина - Страница 62

• Предыдущая
• 62/88
• Следующая

Скрипнула дверь. Кто-то пришел и задал вопрос. Протянув руку, попытался коснуться, но отпрянул, опаленный незримым жаром Полозовой крови.

Позвали по имени.

И пытались дозваться, но Печать держала. А когда отпустила, то оказалось, что за окном разгорается очередной закат и огромный шар солнца уже увяз в сети ветвей.

К Янгару вернулась способность думать, собственное тело он вновь чувствовал прежним, полным, если не переполненным, силой. А Печать лежала в руке, остывая.

– Вот так лучше! – Янгар подбросил ее на ладони и рассмеялся. Смех получился хриплым, сухим. И голос ломким. – Намного лучше!

Он уйдет завтра и уведет за собой стаю охотников.

Он убьет Ерхо Ину и двух его сыновей. И дочь, которой нравится вкус чужой боли. В ее глазах слишком много тумана, чтобы можно было им верить. И кёниг, опутанный золотым голосом Пиркко-птички, тоже умрет от руки Янгхаара Каапо.

А летом Янгар вернется, чтобы забрать Печать и жену.

Присев у окна, Янгар заново научился дышать. Тело еще хранило отголоски подземного жара, и эта сила была слишком велика, чтобы пытаться совладать с нею. И Янгар, прислонившись затылком к холодным камням, разглядывал свои руки. Целые. Живые. Способные удержать клинок. Шрамов и тех не осталось. Он сжал и разжал пальцы, провел ими по камню, по дереву, наслаждаясь этим прикосновением. И Белая башня отозвалась на него. Она тоже будет ждать лета.

– Присмотри за ними, пожалуйста, – попросил Янгар черного змея. – За Аану… она особенная. Но ты же знаешь, да?

В рисованных глазах Великого Полоза он увидел свое отражение.

Дни идут.

Ночи догоняют.

И вороньем кружатся над Горелой башней чужаки. Я слышу их запах. И лес подсовывает следы, которые они стараются скрыть. Я знаю, что они пришли за Янгаром и рано или поздно, но доберутся до заповедных, заговоренных троп.

Что будет тогда?

Мне было страшно. За себя. За Кейсо, который старался притворяться веселым, за Янгара, что заперся вдруг в напряженном молчании, словно разом осознал собственную беспомощность. Теперь он целыми днями лежал, разглядывая черную змею. В негнущихся пальцах Янгар держал зеленый камень, тот самый, подаренный мной и чудом сохраненный.

Меня же не замечал. Другим становился он вечерами, когда я, присаживаясь рядом, просила рассказать историю. Тогда черные глаза вспыхивали и Янгар оживал.

Не здесь, но в прошлом.

За краем мира, на берегу моря, среди бесчисленных прибрежных городков, где начинался великий путь через пустыню Дайхан. Я видела эти городки его глазами, неряшливые, живущие лишь торговлей, полные самого разного люда. Сюда свозили рабов и диких зверей, полуденный розовый жемчуг и меха, ворвань, веревки, зерно, стекло… Все, что только есть в мире.

Видела и пустыню. Слышала шепот красных песков, которые днем раскалялись, а к полуночи остывали, покрываясь ледяной коркой.

Я была в предгорьях, где начиналась Великая река, кормившая страну Кхемет. И вместе с Янгаром пила ее ледяную воду, неспособная напиться. А потом шла дальше, вымеряя пройденный путь шагами. Сколько раз он сбивался со счета?

Память удерживала Янгара живым.

И он вновь и вновь извлекал из нее удивительные картины чужого мира.

Сколько это длилось?

Я давно перестала отмечать дни.

Однажды я вернулась в башню, принеся на шкуре чужой кисловатый запах. Черные пятна кострищ – их уже не скрывали – подобрались вплотную. Еще несколько дней – и…

…Янгар был во дворе.

Стоял.

Сам.

И широкий клинок палаша описывал круги над его головой.

– Давно надо было решиться, – спокойно сказал он и не обернулся. – Этот мир беспощаден к слабым.

Он снова стал прежним. Семь черных кос змеями спускались по плечам, смуглая кожа блестела испариной. Швами выделялись на ней белые полосы старых шрамов.

Я стояла и смотрела, не смея подойти ближе.

– Ты не рада, Аану?

Скользит клинок, ранит воздух… быстро и еще быстрее.

– Рада.

Но прозвучало тихо.

Он уйдет.

– Завтра. – Янгар все еще слышал мои мысли. – Я уйду завтра.

А что со мной будет? Янгар, опустив клинок, повернулся ко мне.

– Я бы хотел взять тебя с собой. – Он преодолел расстояние между нами в два шага. И пальцами – сросшимися, целыми пальцами, коснулся щеки. – Или спрятать в надежном месте. Но я не знаю другого места, столь же надежного, как это.

Горелая башня возвышалась над нами.

– Я уведу охотников.

– Останься.

В башне хватит места для двоих… троих.

Янгар покачал головой.

– Или уедем? – Я вцепилась в его руку, в собственную безумную надежду остановить войну. – Просто уедем.

Куда?

К морю? Или за край его, тот, где раскинулись пески Великой пустыни? Или дальше, в предгорья? В благословенную страну Кхемет?

Я видела отражение собственных мыслей в глазах Янгара. И еще башню, очистившуюся от копоти. Черные кольца Великого Полоза. Дом, который сгорел много лет тому назад. Видела незнакомых людей и собственного отца, за спиной которого скрываются тени.

– Прости, маленькая медведица. – Янгар прижался лбом к моему лбу. И ладонь его лежала на затылке. – Я не могу отступить сейчас. Или твой отец, или я. Вдвоем нам не жить. Не плачь.

– Не буду.

– И пообещай, что дождешься.

– Я уже обещала.

– Еще раз пообещай. А лучше два. – Теперь он говорил мягко и отпускать меня не собирался. А я прижималась к его груди, вдыхала его запах и снова отогревалась его теплом.

– Обещаю.

– И что не будешь уходить отсюда, пообещай.

– Не буду.

– А если кто-то появится, обернешься медведем.

– Ладно.

Я готова обещать что угодно, лишь бы он остался еще ненадолго.

– Маленькая медведица. – Его губы ласкают шею. – Моя медведица… Аану…

Черный Янгар ушел на рассвете. Я не стала спрашивать, забрал ли он с собой Печать.

Вилхо был недоволен.

Его недовольство прорывалось в мелкой дрожи жирных подбородков, в голосе, который сделался визгливым, в причитаниях и стонах, выводивших Пиркко из равновесия. Порой, когда ее супруг все же засыпал, она садилась рядом – ему нравилось, что Пиркко заботится о спокойствии его сна – и брала в руку подушку. На лице ее появлялась мечтательная улыбка, взгляд делался туманным, а мысли рассеянными. Она представляла, как берет подушку и кладет ее на круглое, расплывшееся от жира лицо Вилхо. И давит…

Порой Пиркко, отослав рабов прочь, подносила подушку к этому лицу. Лишенное краски, оно было отвратительно: желтоватая, какая-то осклизлая кожа с крупными порами, узкие губы, нос, почти исчезнувший меж пухлых щек, и подушки век.

Примерившись, Пиркко почти опускала подушку.

Почти касалась широкого носа с вывернутыми ноздрями.

Почти прижимала атлас к губам.

И отступала: еще не время.

И надо набраться терпения, вот только иссякает оно.

Наступит утро, и Вилхо, очнувшись ото сна, примется изводить ее нытьем. Вода в ванной ему будет горяча, масла – чересчур ароматны, рабы – ленивы, сама Пиркко…

По ее совету он отпустил Янгара.

И что теперь?

Ничего.

Талли потерял след. И десятки охотников, слетевшихся по зову Ерхо Ину, не сумели отыскать Белую башню. Полозу вновь удалось ускользнуть.

И, дав выход злости, Пиркко швырнула подушку через всю комнату.

– Что? – встрепенулся кёниг, подслеповато щурясь.

В его спальне отныне всегда горело с дюжину свечей: Вилхо начал бояться темноты. Мерещились ему тени.

– Ничего, дорогой, – она нежно коснулась потного лица, – показалось, что мышь пробежала. Я боюсь мышей.

Он закряхтел, переваливаясь на другой бок, и, почесав вялый, расплывшийся по постели живот, сказал:

– Пить хочется.

– Сейчас, дорогой.

Она подала вина. И держала чашу, пока Вилхо пил. С трудом оторвав голову от подушки, он глотал жадно, давился, фыркал, и брызги вина летели на шелковые рукава кейне.

• Предыдущая
• 62/88
• Следующая