Верховная Ведьма - Громыко Ольга Николаевна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/83
- Следующая
– Не уехала она, – таинственно сообщил Гдынь, без спроса цапая за ручку вторую кружку, обильно обтекающую пеной. – В кусты пошла платье отжимать, а кобыла, гадость такая, как встала поперек дороги – ни пройти, ни проехать!
– Это которая дорога – к Пади или на Крюковичи? – наивно уточнил корчмарь, не забывая, впрочем, щелкнуть костяшками счетов.
– К кустам! – Гдынь зачерпнул из миски горсть подсоленных сухариков и начал по одному кидать в рот, как семечки. Бдительный корчмарь щелкнул еще раз. – Сказывают, у всякой ведьмы сзади хвостик ма-а-ахонь-кий имеется, вот бы поглядеть!
– Токо кобыла его самого за зад цапнула, – хохотнув, добавил староста, припадая к своей кружке. Корчмарь только вздохнул – старосту в селе уважали и побаивались. Впрочем, тот не злоупотреблял своим положением и, хоть заходил ежедневно, на вторую кружку никогда не покушался. – Не укусила, а так, придержала чуток. Кабы сам с воплем не рванулся, может, и уцелели бы штаны-то…
– А потом вышла – мы так и сели! – продолжал слегка смущенный Гдынь, стараясь держаться спиной к стойке. – Платье сухое, будто час на солнце провисело, волосы длиннющие дыбом, сама мрачная, как теща в три часа ночи, что со сковородником чугунным зятя любимого на пороге поджидает. «Где тут, – спрашивает, – постоялый двор у вас?» Ну мы ей на «Драконью берлогу» и кивнули. Еще и про твою корчму словечко замолвили… хоть и не следовало, – насупившись, добавил бывший сотник, по неумолимому щелчку отдергивая руку от третьей кружки.
Корчмарь флегматично двинул костяшку обратно. В «Рыбаке и Пивке» дела неплохо шли и без ведьмы. Правда, удушливая колосеньская [3]жара несколько умерила аппетит завсегдатаев, зато подстегнула жажду. А чтобы драгоценная влага не испарялась из кружек еще по пути к столам, две недели назад корчмарь находчиво перенес свое заведение вниз, в просторный подвал. И хотя там здорово пахло огуречным рассолом, зато царила вожделенная прохлада, а пиво можно было разливать прямо из огромной бочки, в которой оно выдерживалось с весны. Так что благодарные клиенты пили и сразу занюхивали, прекрасно обходясь без закуси.
По крутым ступеням уверенно зачастили дриадские сапоги. Местные модницы нарочно ставили на них гулкие стальные подковки, но хозяйка этой пары предпочитала не привлекать к себе излишнего внимания. Она и так от его отсутствия не страдала.
– Легка на помине, – вполголоса констатировал прежде молчавший детина в красной рубахе, утыкаясь в свою кружку.
– Тоже мне ведьма! – разочарованно хмыкнул корчмарь, разглядывая хрупкую женскую фигурку, вдоль стенки проскользнувшую к дальнему столику. Гдынь, воспользовавшись моментом, ухватил еще парочку сухариков и торопливо сунул за щеку. – Снимает сглаз, вешает на уши! Ладно, пойду обслужу.
Корчмарь, к величайшему неудовольствию Гдыня, смахнул на поднос все наполненные кружки, в центре водрузил сухари и неторопливо пошел к новой клиентке, по пути обнося старых.
Ну почему у меня не может быть отпуска, как у всех нормальных людей и нелюдей?! Конечно, никто не заставляет меня трудиться от темна и до темна, но стоит мне взбунтоваться и, облюбовав какое-нибудь симпатичное местечко, с воодушевлением приступить к отдыху, как начинается: «Ой, госпожа ведьма, раз уж вы в наши края завернули, не посидите ли ночку во-он в том буераке? Ей-ей, до того там воздух целебный – лучше, чем на Окменских Грязях оздоровитесь, заодно и упырей тамошних по крапиве погоняете, а то уже трех человек вусмерть загрызли, безобразники!»
И я, безотказная идиотка, оздоровляюсь то крапивой, то болотной тиной, то наисвежайшей могилой посреди жальника…
Я мрачно подперла щеку ладонью, ожидая заказанную окрошку на квасy – по такой жаре ничего существеннее в горло не лезло. В скит податься, что ли? Только и там, уверена, до меня доберется какой-нибудь ушлый селянин, льстиво уговаривая «с вурдалаком чуток подсобить, тута совсем рядышком, и двадцати верст не будет»… А стоит мне смириться с мыслью, что недосягаемость моего отпуска соперничает только с невидимостью ушей и неукусимостью локтя, и снова выехать на тракт, как работодателей словно ветром сдувает! Еще и подсмеиваются из-за заборчиков: и не лень ведьме дорожную пыль месить в такую-то жарищу?
Подавая на стол, корчмарь не удержался и, наклонившись ко мне, шепнул, давясь от смеха:
– Сказывают, вы сегодня порыбачили знатно?
Я только презрительно фыркнула. Запомните: бескорыстно творить добрые дела вредно для здоровья! И утверждаю я это вовсе не потому, что такая алчная и злая, а просто по опыту знаю – бесплатных услуг люди не ценят. Вот если бы я потребовала за этого гхырового козла хотя бы одну серебряную монету, они бы трижды подумали, нужен он им или нет!
– Да, – медленно ответила я и, с многозначительным прищуром глядя на мужика, добавила: – Мне сегодня просто удивительно везет на козлов!
Тот мигом стер с лица ехидную улыбку и, смущенно кашлянув, поспешил вернуться за стойку.
Но спокойно поесть мне не дали. Не успела я размешать островок сметаны, одиноко дрейфующий среди зеленого лука, петрушки и отчаянно барахтающейся мухи, как краем глаза уловила в полупустой корчме некое оживление и подняла голову.
К моему столу целеустремленно двигалась знакомая троица из общества любителей дохлых козлов: невозмутимый староста – вразвалочку, руки в карманы, кудрявый детина типа «сажень косая, стоеросовая» и одноногий белобрысый тип в кольчуге сотника, но без легионерской бляхи. Дошли, выстроились в рядочек и, потолкав друг друга локтями, предоставили слово старосте.
– Госпожа ведьма! – Мужик подумал и стянул шапку. – Мы того… спасибо вам хотели сказать. Не всякий свояк нам бы так-то охотно и бескорыстно подсобил, а вы, человек пришлый, не погнушались. И это при том, что сами до того бледная, худая да устамшая, что прям сердце от жалости разрывается!
Выловленная было муха снова шлепнулась в миску вместе с ложкой. Я уставилась на старосту, не веря своим ушам. Насчет бледной и худой, конечно, можно было поспорить, ибо не унимавшееся с траворода [4]солнце добросовестно закрасило все подставленные ему места, а моя фигура меня очень даже устраивала. Но спорить я ни в коем случае не собиралась, польщенная льстивым сочувствием в голосе собеседника.
– Вот мы и хотели вам предложить, – староста, воодушевленный моим одобрительным хмыканьем, снова нахлобучил шапку и присел на соседний стул, – пожили бы вы у нас в селе с недельку, развеялись: в лес там за ягодами сходили, позагорали, на рыбалку сплавали – я как раз лодочку наново законопатил, пользуйтесь когда хотите, мне не жалко. А столоваться здесь можете, я корчмарю словечко замолвлю, чтобы вам как завсегдатаю считал.
«А почему бы и нет? – подумала я, воспрянув духом. Места здесь живописные, погода отличная, а рыбалку я с детства люблю. И люди такие милые, отзывчивые – надо же, как о совершенно незнакомой женщине, да еще ведьме, заботятся!»
– У нас тута и остров посередке реки имеется, – продолжал соблазнять староста, – а на ем скит разрушенный. Сказывают, там раньше дайны жили, которые от мирских сует в отшельники подались. Кто навсегда, а кто так, на недельку передохнуть и с новыми силами в те суеты окунуться. Молились помаленьку, рыбку ловили, огородик свой вели, боевые искусства изучали, шоб, значится, не только кадилом на бесовское отродье помахать, но и руками-ногами для верности добавить. Ну и людишек местных, ежели что, отпевали там, венчали али исповедовали. От болезней возложением рук лечили, а с глазу на глаз – и от бесплодия… Все бы хорошо, да завелся на Мариной Пади – пустошь овражистая, в пяти верстах к северу – дракон, а к острову на водопой летать повадился. Рыжий, здоровущий, целый двор тенью накрывал, ну и вел себя как положено: выпил – закуси! То в одном селе овцу заглотнет, то в другом корове крылья приделает. Мужики уж и дубье на него заготовили, да все никак на ту Падь выбраться не могли: то посевная, то уборочная, то боязно. Мялись-мялись, покуда дракон дайновскую козу не схарчил и на храмину ихнюю, пролетая, сверху не нагадил. Тут уж отшельники за него взялись; жаль только, с нами посоветоваться не удосужились, мы бы им живо разъяснили, отчего именно на пустошь топать надобно, а не ждать, покуда он к ним явиться соизволит. Ну спервоначалу помолились они на дракона, пожелали ему хворей разных, нутряных и наружных, но гад из всего списка токо чихнуть на них удосужился. Увидели дайны, что не берет дракона святое слово, и давай его из луков совестить! Тот сначала во грехе упорствовал, над островом кружил да огнем плевался, а потом раскаялся-таки: издох и прямо на скит рухнул. Что раньше не спалил, то поломал и тушей своей отъевшейся придавил намертво. Ну отшельники и решили, что им легче новый скит отстроить, чем этот из-под дракона добывать. Тем паче оный поболе козла будет, за полчаса не закопаешь, а то лето не в пример жарче было. Сгребли, значит, дайны пожитки свои немудреные, расселись по лодочкам, благословили всех наспех с того берега да на весла скорее налегли, потому как наши парни, такое дело видя, тоже уключинами заскрипели. До Русалочьего Плеса проводили, словами всяческими напутствуя, да так и не догнали. Не зря, видать, отшельнички по утрам трусцой вокруг скита бегали и по камню десятифунтовому каждой рукой выжимали… Ну а дракон, знамо дело, на свежем воздухе долго храниться не пожелал и давай в знак протеста энтот самый воздух портить. Долго, с месяц… с тех пор наше село Духовищами и кличут, раньше-то оно Удилищем прозывалось… Ну да то дело прошлое, а нынче там благодать неописуемая! Тишина, никто не беспокоит, птички поют, клев у берега просто бешеный, заодно и клыков драконьих на зелья свои надергать сможете. Ну дык как? Остаетесь?
- Предыдущая
- 21/83
- Следующая
