Укрощение - Перцева Татьяна А. - Страница 48

• Предыдущая
• 48/58
• Следующая

Сначала Роган при виде плачущей жены не ощутил ничего, кроме гнева. Она обвиняла его непонятно в чем. Похоже, он не то ляпнул. Или не так выразился. Но он просто высказал правду, чтобы удержать ее от вечного стремления вмешиваться в его методы правления замком. И какое отношение имеет все это к ее внешности? А желание? Разве он не доказал ей этим утром, как сильно желает ее? Проклятие, за две чертовы долгие недели он не коснулся другой женщины!

Роган сознавал, что имеет полное право сердиться на нее. Это его следует утешать!

Но, видя, как она страдает, он неожиданно смягчился. В детстве, когда он тоже так плакал, старшие братья пинали его и смеялись.

Он неуклюже погладил ее по голове.

— Скажи мне… что не так? — неловко попросил он, почему-то смущаясь.

Она не ответила. Только заплакала еще громче. Тогда он поднял ее, усадил себе на колени и обнял. Ее слезы мигом промочили рубашку у него на плече. Роган отвел с ее лица влажные волосы.

— Что случилось? — снова спросил он.

— Ты считаешь меня уродиной. Я не так красива, как ты, или Северн, или Заред, или Иоланта, но менестрели писали стихи, прославлявшие мою красоту.

Роган хотел сказать, что за деньги можно купить любые стихи, но мудро промолчал.

— Не так красива, как я, говоришь? Или Северн? Насчет меня должен с тобой согласиться, но у нас есть свиньи, до которых Северну далеко.

— И мне, конечно, тоже, — снова заплакала она.

— А я думаю, что сейчас ты красивее, чем когда мы впервые встретились.

Лайана шмыгнула носом и подняла голову.

— И что это означает?

— Не знаю.

Он снова пригладил ее волосы.

— Увидев тебя в церкви, я подумал, что ты похожа на маленького бледного кролика, и не мог отличить тебя от других женщин. Но сейчас… — Он взглянул ей в глаза. — Сейчас на тебя приятно смотреть. Все эти недели я… я думал о тебе.

— А я думала о тебе каждую минуту каждого дня, — призналась она, стиснув его в объятиях. — О, Роган, скажи что-нибудь обо мне. Скажи, что я глупа, надоедлива, сварлива, но, пожалуйста, не называй меня уродиной.

Он прижал ее к себе и шепнул на ухо:

— Не следует ни с кем делиться своими секретами. Люди могут использовать твою откровенность против тебя.

— Но я тебе верю.

Роган невольно подумал, что ее доверие для него лишь обременительный долг и новая ответственность. Он чуть отстранил жену.

— Я стану твердить, что ты первая красавица в мире, если не будешь позорить меня перед моими людьми.

Настала очередь Лайаны потрясенно вытаращить глаза.

— Я никогда не сделала бы ничего подобного! Никогда!

— Ты оспаривала мои приказы крестьянам.

— Да, но ты порол невинных людей.

— Ты пыталась сжечь меня в моей постели.

— В постели другой женщины! — негодующе воскликнула она.

— Ты отвлекаешь меня от моих трудов сладостями, музыкой и нежными улыбками.

Она улыбнулась ему, теперь твердо зная, как была права, выйдя за него.

— И ты смеешь не подчиняться мне в присутствии моих людей.

— Когда?

— В утро нападения Говардов.

— Я просто…

— Вмешивалась не в свои дела, — сурово оборвал он. — Из-за того, что я был пьян, тебя могли бы…

Он замолчал, не желая объяснять, что, пока валялся пьяный, Говарды могли захватить ее в плен.

— И что со мной сделали бы?

Его лицо помрачнело, и Лайана поняла, что он что-то скрывает.

— Да говори же!

Роган отодвинулся от нее и встал.

— Если мой чертов братец не принесет еды, я повешу его после того, как сожгу.

— Из-за того, что ты был пьян, меня могли бы — что?

Она завернулась в простыню и последовала за ним в гардероб. Даже когда он стал мочиться, она не отвернулась.

— Так что же?

Роган поморщился.

— Если я когда-нибудь поймаю шпиона Говардов и решу его допросить, сначала пришлю к нему тебя.

— Меня могли бы — что? — допытывалась она.

— Захватить! — отрезал он, возвращаясь в комнату.

— Говарды пришли за мной? — прошептала Лайана.

Роган сердито натягивал свои брэ.

— Похоже, Говарды всегда завидуют тому, что есть у Перегринов: их землям, замкам, женщинам.

— Можно подарить им «дни недели», — предложила Лайана, но Роган даже не улыбнулся. Тогда она подошла к нему и обняла. — Ты был так зол в то утро, потому что Говарды угрожали захватить меня? Роган, ты и вправду меня любишь!

— У меня нет времени для любви. Одевайся. Северн может войти.

Она разжала руки, и простыня упала, обнажив груди.

— Роган, я люблю тебя.

— Пфф! Ты неделями не разговаривала со мной. Превратила жизнь окружающих в ад! Даже у Зареда в комнате полно крыс! А я так изголодался, что собственный конь меня не узнает! Моя жизнь была куда лучше, пока женщина не призналась мне в любви.

Его слова полностью противоречили силе, с которой он сжимал ее.

— Северн научил меня кое-чему, — задумчиво протянула она. — Клянусь, что больше никогда не оставлю тебя одного. Если ты обидишь меня, — а я не сомневаюсь, что обижать меня ты будешь часто, — обещаю сказать, почему я сердита. Но закрывать двери спальни больше не буду.

— Дело не во мне, но мужчина нуждается в приличной еде и…

Она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его.

— Ты для меня важнее всего, Роган. Я никогда не предам тебя, как это сделала Жанна. Даже если Говарды похитят меня, я все равно буду тебя любить.

— Говарды больше не похитят ни одного Перегрина! — яростно прошипел он.

— А я тоже Перегрин? — улыбнулась она.

— Более или менее… хотя и очень странный Перегрин, — нерешительно пробормотал он.

Она обняла его и не видела, как он улыбнулся в ее волосы и прикрыл глаза. Ему не хотелось думать, как он тосковал по ней последние несколько дней, или о том, как много значит для него ее легкомысленная болтовня. Он прекрасно существовал до ее появления, но она вошла в его жизнь незаметно и все поставила с ног на голову. С тех пор ничто уже не было прежним. Удовольствие, развлечения, отдых, нежность были ему чужды. Но с этой девчонкой все было по-другому. Удивительно, как быстро он привык к тому, чего до сих пор не ведал.

Он отстранился и сжал ее лицо в больших ладонях.

— Думаю, мой глупый брат запер нас здесь, чтобы заставить тебя убрать его комнату и поговорить с пекарями.

— Вот как? И кто же убедит меня выполнить его желания?

— Вероятно, я, — предположил Роган, снова подхватывая ее на руки. — Ты когда-то сказала всем, что мы проведем весь день в постели. Теперь твоя ложь вполне может оказаться правдой.

На этот раз они любили друг друга долго и медленно: первый пыл страсти уже был растрачен. Зато теперь они изучали тела друг друга руками и языками и, наконец, слились так же неторопливо и чувственно. Лайана понятия не имела, как внимательно наблюдал за ней Роган, как хотел дать ей наслаждение, хотел, чтобы она таяла в его объятиях.

Потом они тихо переговаривались в полумраке.

— Как по-твоему, лучше повесить твоего брата или поцеловать ему ноги? — прошептала Лайана.

— Повесить, — твердо объявил Роган. — Если на замок нападут…

Лайана потерлась о его бедро своим.

— Если на замок нападут, ты будешь слишком слаб, чтобы драться, так что какая разница?

— Ты непочтительная девчонка, которую следует высечь.

— И кто меня будет сечь? — дерзко бросила она. — Уж конечно, не измученный старый Перегрин.

— Я покажу тебе, кто тут измучен! — прошипел он, ложась на нее, отчего Лайана громко хихикнула.

Но тут за дверью что-то упало. Роган немедленно накрыл собой Лайану и оглянулся, пытаясь определить причину шума.

— Наконец-то мой обреченный гореть в аду братец догадался прислать еду.

Он оторвался от Лайаны, вскочил с постели и подошел к узелку, который Северн ухитрился протиснуть сквозь амбразуру. Узелок валялся на полу.

— Тебя больше интересует еда, чем я, — обиделась она.

— Сейчас именно так оно и есть.

Он принес узелок на кровать, и они там и поели. Когда хлебные крошки падали на голые груди Лайаны, Роган их слизывал.

• Предыдущая
• 48/58
• Следующая