Гостеприимная Арктика - Стефанссон Вильялмур - Страница 38
- Предыдущая
- 38/109
- Следующая
Другим предохранительным средством являются употребляемые эскимосами деревянные наглазники. Они могут быть разного вида, но сущность их устройства всегда сводится к тому, что свет проникает через узкую щель. Они представляют то неудобство, что сильно ограничивают поле зрения: приходится нагибаться, чтобы видеть, что находится под ногами. Наглазники удобнее очков в том отношении, что не имеют стекол, покрывающихся инеем. Последний образуется на стеклах очков вследствие замерзания испарений, отделяемых глазами и лицом, в особенности потным. В ветреную погоду это не является большим неудобством, но в тихие морозные дни стекла все время остаются замерзшими, и для человека, вспотевшего от быстрой ходьбы или тяжелой работы, они совершенно непригодны.
Когда кто-либо из нас заболевал снежной слепотой, я всегда считал необходимым останавливаться, так как знал, что в таком состоянии очень трудно идти и что при надлежащем уходе выздоровление наступает гораздо скорее. Большая часть наших темных очков пропала на «Карлуке», и после этого у нас постоянно их не хватало; поэтому в течение 5 лет мы из-за снежной слепоты потеряли в общей сложности немало времени, благоприятного для путешествия.
18 мая, снова отправившись в путь, мы видели тюленей в каждой полынье. Можно было подумать, что до тех пор они нарочно скрывались с целью дразнить нас, потому что теперь они появились в таком большом количестве, какого я не встречал ни в каких других водах.
Была еще одна трудность, хотя и не очень серьезная — чрезмерно осторожный характер Уле. Он был не меньшим оптимистом, чем другие, когда возникала действительная нужда. Но теперь, когда тюлени кишели вокруг нас и когда я был уверен, что, если их так много в одной полынье, они, очевидно, найдутся и в следующей, он все напоминал нам, как мы целыми днями не видели ни одного тюленя и что в любой момент мы можем опять попасть в такой же район. Стоило только тюленю показаться в пределах досягаемости, как Уле уже говорил: «Я думаю, что его следовало бы добыть, дело будет вернее». Мы потеряли много, часов, охотясь на тюленей, и в результате у нас оказался груз не легче того, с которым мы остались к моменту ухода вспомогательной партии. Уле все время твердил о том, как приятно сознавать себя обеспеченным, и сам впрягался в сани, чтобы помочь запряжке. Если лишь тот, кто работает, имеет право есть, Уле это право заслужил, так как он никогда не отказывался от работы и редко жаловался на усталость. Но все же сейчас, оглядываясь на прошлое, мы все признаем, что, если бы не постоянное стремление Уле «добыть тюленя, чтобы дело было вернее», мы продвигались бы гораздо быстрее. Конечно, вера иногда может быть чрезмерной; однако при нашем методе лучшим полярным путешественником оказывается тот, кто обладает наибольшим запасом оптимизма.
Пока не истощился керосин, мы готовили пищу в палатке, потому что примус не причинял нам никаких неудобств. Потом в течение не скольких дней мы готовили на открытом воздухе, употребляя в качестве топлива шерсть медведя или оленя в импровизированной жестяной печке. Когда мы начали жить охотой, то предпочли пользоваться эскимосской «горелкой», сделанной из сковороды и приноровленной для тюленьего жира. Только я один умел обращаться с этой утварью; другие так плохо заправляли фитили, что палатка наполнялась дымом, а кастрюли покрывались толстым слоем копоти, действовавшим как тепловая изоляция, так что трудно было довести воду в кастрюле до кипения.
Варка пищи в палатке является большим неудобством, и, поскольку мы не нуждались больше в тепле, Стуркерсон взялся устроить печку, чтобы готовить на открытом воздухе; она оказалась вполне удовлетворительной, и впоследствии мы постоянно ее употребляли. Имея в виду, что нам, быть может, понадобится такая «жировая печка», мы везли наши 25 л керосина в железном оцинкованном бидоне, стенки и дно которого были не только спаяны, но и склепаны, так что могли противостоять разрушительному действию высокой температуры. Чтобы использовать их впоследствии для «жировых печей», мы делаем эти железные бидоны цилиндрическими, высотой около 40 см и несколько большими в диаметре, чем наша самая большая алюминиевая кастрюля. Когда содержимое бидона исчерпано, с него снимается верхняя крышка, и в стенке около дна прорезается отдушина для тяги; внутри цилиндра, на середине высоты, натягиваются горизонтально две-три толстых проволоки, на которые и ставится кастрюля.
Для горения тюленьего жира или ворвани, как и для горения сала, требуется фитиль. Раньше я предполагал применять фитиль из асбестового шнура, так как он не сгорает и может быть использован много раз; но асбест, вероятно, оказался бы непригодным, так как его волокна слишком загрязняются продуктами горения ворвани и он перестает функционировать в качестве фитиля. Однако существует более простое средство. После еды мы сохраняем начисто обглоданные кости. В следующий раз, когда нужно развести огонь, мы используем для растопки кусочек промасленной тряпки, не более 5–6 кв. см, который мы кладем на пол печки. Поверх этой тряпки мы складываем небольшую кучку из костей, а на нее кладем несколько полос тюленьего жира. Затем спичкой зажигаем тряпку, и она горит, как фитиль свечи, причем пламя поднимается между костями и растопляет жир, который начинает стекать вниз по костям, покрывая их снаружи как бы пленкой. При достаточном нагреве эта пленка вспыхивает, и весь «костер» горит, развивая очень сильный жар, пока сверху остается хоть одна полоса тюленьего жира. Тогда можно поставить кастрюлю с мясом и водой на поперечные проволоки, натянутые в печке. Пламя сперва ударяет в дно кастрюли, а затем охватывает ее со всех сторон, так как диаметр печки на 3–5 см больше диаметра кастрюли. Благодаря тому, что пламя одновременно воздействует на дно и стенки кастрюли, вода в ней закипает так же быстро, как на самом большом костре, разведенном в лесу.
Единственное неудобство этого способа варки представляет собой дым от горящего тюленьего жира — густой, черный и невероятно все загрязняющий. Он дает, если можно так выразиться, высший сорт сажи.
Пока приходилось готовить в палатке на примусе или на эскимосской горелке, поваром был я, но с тех пор, как была изобретена «жировая печка», эта обязанность перешла к Стуркерсону и Уле. Затопив, Стуркерсон обычно отступал в сторону, подальше от копоти, но Уле, более хозяйственный, все время вертелся около печки, и через две недели он, без преувеличения, превратился из светлого блондина норвежского типа в нечто среднее между мулатом и чистокровным негром.
С тех пор как был добыт первый тюлень, мы больше наслаждались нашим путешествием, чем когда-либо раньше. Я никогда не видел ничего заманчивого и во всяком случае ничего романтического в арктических экспедициях с «переносным рестораном». Если рассчитывать исключительно на запас провианта, находящийся в санях, то каждый съеденный кусок вызывает угрызения совести. Полярный исследователь классического геройского типа никогда не ест досыта и сурово осуждает в своем дневнике товарища, съевшего лишний кусок. Некоторые исследователи заходили даже так далеко, что расстреливали своих товарищей, не довольствовавшихся установленной порцией, и это всецело одобрялось их правительствами и читателями их повествований. Я знаю случай, когда долголетняя дружба в течение одной ночи перешла во вражду из-за того, что кто-то встал в темноте и съел четверть фунта шоколада. Мы никогда не раздражались из-за еды, потому что были уверены, что, когда истощатся рис и шоколад, мы будем питаться тюленьим мясом, а наступит ли это несколькими днями раньше или позже, не имело значения. И вот это время наступило, и тому, кто раньше ел вдоволь шоколада, так же охотно предоставлялись вареные тюленьи ласты, мороженая печенка и все другие деликатесы, доставляемые морем.
В течение тех десяти дней, когда мы добровольно ограничили себя сокращенными порциями, мы были отступниками от своей доктрины, но с тех пор мы уже все время оставались верными ее последователями: «Ешь досыта сегодня и не заботься о завтрашнем дне, гостеприимная Арктика о нем позаботится!»
- Предыдущая
- 38/109
- Следующая
