Нежность - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 20

Как стремительно,

как стремительно

над землею

они снижаются!

Облака проплывают айсбергами,

и, покой облакам даруя,

самолеты

книгами,

азбуками

землю Кубы

бомбардируют.

Жаль, что плохо могу —

по-испански.

Мне от этого просто больно.

Это —

я доложу вам —

экспансия,

Это —

я доложу вам —

бомбы!

Вся окрестность гремит оркестрами,

все готовы

и в труд,

и в бои...

Дайте я обниму вас,

агрессоры

удивительные мои!

СТИХИ О ФИДЕЛЕ

Я вам очень хочу рассказать о Фиделе.

Но сначала —

о том, как мы с другом глядели

возле Плайа-Хирон

на куски самолета,

и не скрою —

нам нравилась эта работа.

Ну а рядом солдаты похлебку варили,

пили сок ананасный

и так говорили:

«Разве мы не «любовно» встречаем друзей?

Бережем их останки.

Ну чем не музей!»

Я вам очень хочу рассказать о Фиделе.

Но сначала —

о странном, прекрасном виденьи,

городке для рабочих в Сант-Яго-де-Куба,

где модерные росписи,

клумбы

и клубы.

Можно это виденье потрогать руками —

ведь оно и со стенами

и с потолками !

И сказала одна негритянка:

«Мне странно,

как мы жили когда-то. 1

И вспомнить-то страшно.

Из обрезков железа и ржавых досок

были стены сколочены и потолок.

В сильный ливень

кровати по комнате плавали,

а на них ребятишки испуганно плакали.

Вот мой дом.

Ребятишки обуты, одеты.

Но тем более странно представить,

что где-то,

не на Марсе —

на этой же самой планете

еще плачут другие такие же дети.

Разве можно счастливой быть в доме своем,

если кто-то несчастлив на шаре земном?!»

Я вам очень хочу рассказать о Фиделе.

Но сначала —

о праздничном, буйном цветеньи,

захлестнувшем,

как море,

однажды меня

в Ориенте

на склоне палящего дня.

Подошел цветовод

и сказал:

«Мучо густам!»

Вы поэт?

Это схоже с нашим искусством!

Кто сказал, что цветы это штука ненужна*?

Знаю —

люди суровы,

но люди нежны.

Революции нужно,

конечно,

оружие,

но цветы революции

тоже нужны!»

Я вам очень хочу рассказать о Фиделе.

Правда, очень хочу рассказать,

а на деле

я опять и опять говорю о других,

бесконечно мне близких и дорогих.

Без людей умирает любая идея.

Жизнь людей —

это жизнь и бессмертье идей.

Как —

я вам ничего не сказал о Фиделе?

Ну так вот,

эти люди —

и есть Фидель!

АРХИВЫ КУБИНСКОЙ

КИНОХРОНИКИ

14 Калатозову

В ручки кресла вцепился я.

Кинохроника веку не льстит.

Кинохроника,

ты судья,

и экран —

обвинительный лист.

Возникает прошлое вновь,

как еще не зажившая рана.

В темном зале молчание.

Крон*.

мерно

капает

с края

экрана.

...Куба,

Куба,

тебя предают,

продают,

о цене не споря,

и с поклоном тебя подают

на подносе Карибского моря.

Как под музыку, лгут под лесть,

и обманам не видно конца.

Появляется новый подлец

вместо свергнутого подлеца.

Плачут женщины,

небо моля.

Все во мне звенит и пульсирует,

и в гудящий экран

меня

это кресло

катапультирует!

С вами я,

молодые борцы!

И, полицией проклинаемый,

я швыряю бомбы в дворцы,

я разбрасываю прокламации.

Я боями и морем пропах.

Я на «Гранме» с Фиделем выруливаю,

и солдат Батисты

в горах

я с Раулем

подкарауливаю.

И рука коменданта Че

чуткой ночью во время привала

на моем задремавшем плече

у костра отдыхает устало.

Самолет на прицел я ловлю.

Вот он близко.

Вот он снижается.

Бью в него.

Я сражаться люблю!

Не могу созерцать,

как сражаются!

Я хочу быть большим,

бушующим,

до последней пули держаться,

в настоящем сражаться

и в будущем,

даже в прошлом —

и то сражаться!

Не по мне —

наблюдать извне.

Пусть я вскормлен землею русскою,

революция в каждой стране

для меня —

и моя революция!