Сказки должны кончаться свадьбой (СИ) - Стрельникова Юлия - Страница 3

• Предыдущая
• 3/49
• Следующая

Я поблагодарила и поторопилась покинуть комнату, пока барон не переменил свое решение. За этот день мне пришлось сказать ему больше слов, чем за всю предыдущую неделю. Уже в дверях, обернувшись, заметила, как дядя брезгливо вытирает пальцы шелковым платком. Ну что ж, мы вряд ли будем жалеть о расставании друг с другом.

До отъезда в столицу оставалось еще десять дней. И какими же странными выдались эти дни.

Порой казалось, что весь дом погрузился в траур. Даже самые громкие слуги ходили на цыпочках и говорили шепотом. А если кому-то по неосторожности случалось уронить вещь, все дружно на него шипели. Элси и тетушка Грета часто плакали, в доме витал неуловимый аромат нюхательных солей и трав, барон ночами просиживал в кабинете, и по утрам от него пахло вином.

К Гронгам потянулся неослабевающий поток визитеров: посочувствовать, ободрить, попрощаться. За фальшивым участием проглядывало любопытство и плохо скрываемое облегчение, от того что судьба уже определилась со своей жертвой.

На фоне общего трагизма Мел держалась молодцом. Улыбалась подругам и родственникам, отвечала на письма. За сборами ей просто было некогда жалеть себя. Но вечерами, когда я приходила в ее комнату, как в детстве искала у меня защиты, и плакала в плечо. А я гладила ее роскошные золотые косы и шептала, что все будет хорошо, что я о ней позабочусь. Предстоящий долгий путь и неопределенность будущего сближали нас и выстраивали стену отчуждения от остальных.

Я тоже чувствовала себя в доме не в своей тарелке из-за того, что мне пришлось покинуть привычную тень. Но ребром стоял вопрос дорожных сборов. И если Мелинда проводила время нанося визиты портным, выбирая меха и украшения, исконным женским чутьем понимая, что перед женихами, особенно столь опасными, надо представать в лучшем свете, сортируя милые сердцу мелочи, которые собиралась взять с собой, и планируя походы по столичным магазинам, то мне предстояло запастись более практичными вещами - теплой крепкой одеждой и обувью, целебными травами, мазями от обморожения, сотней нужных в дороге предметов. Деньги на расходы дядя дал щедро.

В последний день перед отъездом я прошлась по всем комнатам, прощаясь с ними, особенно долго задержалась в библиотеке, гладя теплые знакомые корешки тяжелых книг. Мне нравились ее тишина и уединенность. Из комнаты же, где прожила больше десяти лет, я не взяла ничего.

В тот же день, повинуясь внутреннем наитию, я отрезала косу, которую растила все годы, проведенные в Барии. Она казалась мне частью прошлого. Теперь волосы едва доставали до плеч. Стричь их еще короче было просто неприлично. Смотрясь теперь в зеркало, я почти не узнавал себя. Та, которая больше всего в жизни ценила предсказуемость, обыденность и покой, которая много лет плыла по течению из равнодушия и нежелания менять что бы то ни было в этой жизни, канула в небытие. Отныне ее место заняла другая. И эта другая мне нравилась несравненно больше, хотя порой я с трудом понимала ее.

Я покидала этот дом без боли в сердце. И все же, хотя мы расставались без обоюдной любви, в течение долгих лет здесь был мой островок безопасности и спокойствия, и я чувствовала себя обязанной высказать признательность и уважение. Только два предмета я упаковала с особенной тщательностью: маленькое выщербленное зеркальце и облупившуюся деревянную игрушку - единственные вещи, оставшиеся от родителей, которые я привезла с собой еще из Аризены.

В столицу мы уезжали втроем: Мел, дядя и я. Карета и кучер были наемные. Прощание вышло слезным и очень драматичным. Мне кажется, даже родовой особняк баронов Гронгов неодобрительно посверкивал стеклами, хмуро глядя на нас из-под крыши.

В конце тетушка настолько расчувствовалась, что даже меня обняла. А я все также не выдавила из себя ни слезинки. Одежда Мел была настолько полита слезами, что ее можно было выжимать. Мне кажется, что когда карета тронулась с места, и дом скрылся за поворотом, все путешественники я вздохнула с облегчением.

За окнами потянулись унылые однообразные пейзажи, наполовину скрытые холодными осенними дождями. Мы мало разговаривали между собой, погруженные в свои собственные размышления. Я думала о том, что дядя был в чем-то прав, называя меня бессердечной. В странной смеси чувств, наполняющих мою душу, было манящее ожидание дороги, любопытство и чуть-чуть гордости за самостоятельно принятое решение. Ни сожалению, ни грусти, места не осталось.

Мелинда большую часть времени дремала или смотрела в окно. О чем думал барон, мне неизвестно.

На ночь мы останавливались на постоялых дворах, пару раз снимали комнату в доме. Но в целом недельное путешествие слилось в серую дождливую ленту.

Я обрадовалась, когда сквозь эту мокрую пелену впереди замаячили шпили столицы.

Ничто не заставляет совершать столько необдуманных поступков, как долгое ожидание.

Шпили , замеченные мной издалека, так и остались далеким силуэтом, потому что, не доехав до столицы, карета свернула к загородным резиденциям, разбросанным чуть южнее столицы.

Посольство Серых ожидалось через две недели и чем меньше оставалось времени до их прибытия, тем медленнее тянулись дни. Неизвестно, что бы насочиняли себе два десятка молодых, пышущих жизнью и здоровьем, ничем не занятых девиц за это время, если бы не отточенная годами мудрость устроителей подобных мероприятий.

Всех девушек поселили в загородном, тщательно охраняемом дворце, за пределами столицы, выделив каждой роскошные апартаменты. Мне как личной служанке тоже досталась отдельная комнатка, которая оказалась ничуть не хуже той, что была у меня в дядином доме.

С компаньонками (няньками, горничными, даже фрейлинами) прибыли почти все, но поскольку лишь одна я собиралась отправиться следом за невестами до самого Запретного края, они меня сторонились. Я тоже не стремилась навязать свое общество.

Благородных барышень сразу же загрузили разными приятными хлопотами: посещением столичных модисток, загородными прогулками и пикниками, танцами, уроками этикета, домашними представлениями. Каждая могла выбирать занятие по душе. Их заваливали приятными подарками и веселым времяпрепровождением с раннего утра до позднего вечера. И в то же время, как будто невзначай, отделили от любого нежелательного общества, вроде молодых людей или бравых офицеров, и ненавязчиво, между делом рассмотрели и изучили со всех сторон. Я, как часть обслуги, принимала участие лишь в проведении мероприятий и заботе о Мелинде, и со стороны мне хорошо было видно, то о чем у самих барышень задуматься времени совсем не было.

Чем дальше, тем больше я восхищалась мудростью организаторов - будущих невест погрузили в атмосферу праздничного и волшебного ожидания, в сказку. Если бы не дата приезда Серых, неотвратимо висящая над всеми…

Мне казалось, что эта яркая мишура выглядит как попытка извинения и прощания одновременно. Своеобразная компенсация за то, что девушкам предстоит расплатиться своими судьбами за всеобщую безопасность.

На людях я училась называть Мелинду госпожой, никак не проявляя нашего родства, но наедине она звала меня по имени и сестрой, желая ощущать рядом кого-то близкого. За эту искренность, за эту теплоту я была благодарна. Как бы я не твердила, что внутри у меня только холод и пустота, что мое сердце давно мертво, за долгие годы, проведенные в дядином доме, моя душа зазябла. И теперь отогреваясь в лучах чужого тепла, в чувствах сестры, которая была способна искренне смеяться, любить и ненавидеть, я снова начала ощущать свою причастность к жизни. И ради этих, давно позабытых ощущения, готова была отдать кузине всю преданность, на которую способна и заботиться о ней, даже если это будет единственным делом, которое я сделаю в жизни.

Тот, кто никогда не умирал внутри, не ощущал, как мучительно больно ничего не чувствовать, не хотеть, быть ко всем равнодушным, не поймет моих чувств. Я просто надеялась, что чужая весна, позволит если не разбить, то хотя бы надколоть камень, в который закована моя душа. И желала ей счастья.

• Предыдущая
• 3/49
• Следующая