Полуостров загадок - Болдырев Виктор Николаевич - Страница 24
- Предыдущая
- 24/40
- Следующая
Кисет с индейским орнаментом и грамота убеждали, что наш землепроходец был очевидцем этого исторического события…
— Хуг!
Восклицание Ильи спустило нас с облаков на землю. Пока мы обсуждали исторические проблемы, эвен обследовал неразобранные венцы и в щели между бревном И нарами обнаружил нож в полуистлевших ножнах. Рукоятку из потемневшего дуба украшала резьба, залитая оловом. Кое где олово вывалилось, оставив глубокие канавки узора.
Илья потянул за рукоятку и вытащил узкое лезвие, совершенно изъеденное ржавчиной.
— Совсем дедушка, — сказал старик, придерживая пальцами рассыпающееся острие.
Рукоятка, вырезанная из прочного дерева, хорошо сохранилась. По верхней и нижней ее частям двумя поясками врезались буквы славянской вязи. Мы с Костей довольно свободно прочли обе надписи:
Матвей Каргополец
Нашелся именной нож обитателя хижины. Резная рукоятка сохранила в веках имя российского морехода, ступившего на берега Америки.
Русские землепроходцы XVII века часто принимали прозвища по месту своего происхождения. Например, Федот Попов именовался во многих челобитных Колмогорцем — выходцем из Колмогор. Землепроходец, погибший в хижине у истоков Анюя, вышел в трудный путь из Каргополя.
Всю важность нашего открытия мы оценили позже.
— А ей и! Другую бумагу прятала, — закричал вдруг Илья, ощупывая ножны.
Старого следопыта охватил азарт, хорошо знакомый археологам и кладоискателям. Эвен потерял невозмутимость, подобающую северному охотнику.
В старых ножнах было что то спрятано. Костя взялся за скальпель и вскоре извлек небольшой свиток пергамента, пестрый от ржавчины… Мы развернули его. На побуревшем пергаменте явственно проступал полинявший рисунок.
— Батюшки, да это Анюй! Гляди, Вадим, Нижне-Колымская крепость еще на старом месте — на боковой колымской протоке, где Михаил Стадухин ее ставил.
Рисунок Анюя Матвей Каргополец выполнил с поразительной точностью: верно изобразил изгибы главного русла, отметил притоки, прижимы и перекаты, нарисовал приметные горы, мысы и даже Главный водораздел, именуемый на рисунке Камнем.
В левом углу чертежа казак нарисовал компасные румбы, пометив юг полуденным солнцем, север Полярной звездой — путеводными светилами мореходов.
В избушке у истоков Анюя жил не только грамотей, но и многоопытный путешественник, выполнивший с помощью компаса совершенную по тому времени «чертежную роспись» Анюя.
— Вот тебе и лоцманская карта! Все перекаты и прижимы как на ладони. Приставай вовремя к берегу, осматривай опасные места.
Костя был прав: чертеж землепроходца открыл нам Анюй с верховьев до устья, точно с птичьего полета. Костя призадумался, рассматривая рисунок:
— Не пойму, куда он шел? Помнишь, в конце грамоты: «а от крепости шли бечевой шесть недель»; вот и путь он свой обозначил. Выходит, Каргополец направлялся из Нижне-Колымской крепости вверх по Анюю к Камню?
Действительно, куда же пробирался он со своей смелой подругой? Вернувшись с Аляски в Нижне Колым скую крепость мореход повернул обратно на восток, по сухопутью. И почему высадка русских людей на новый материк, не оставила следа в переписке целовальников[20] Нижне-Колымской крепости с якутскими воеводами? Ведь челобитные и «отписки» той эпохи чутко откликались на все события, связанные с открытием новых «землиц».
Возникало много неясных вопросов.
Илья, прищурившись, разглядывал на свет горящий рубин. Он вертел перстень и так и сяк, то приближая камень к глазу, то отдаляя его.
— Чего ты суетишься?
— Птица в красный озеро тонула, — ответил старик, — на дно буквы хоронила.
— Какая птица, какие буквы?!
Я взял перстень и вгляделся в драгоценный камень.
— Что за дьявольщина! Смотри, Костя, рисунок какой то. — Костя повернул камень, и вдруг он отделился вместе с золотым ободком короны, открыв печать с выгравированным рисунком. Летящий орел нес в когтях три сплетенные буквы замысловатого вензеля: «И. И. Б.».
— Ну и чудеса! — воскликнул Костя. — И перстень именной!
Ни одна буква не совпадала с именем землепроходца. Владелец перстня с именной печатью был, очевидно, человеком знатным. В XVII веке по имени и отчеству величали лишь бояр, воевод и царей.
В одинокой хижине у истоков Анюя нам досталась уникальная коллекция реликвий XVII века. Найденные вещи носили отпечаток не только далекой старины, но роскоши и богатства…
Прощание
Поиски пастбищ увенчались первым успехом. Пересекая с вьючными оленями Главный водораздел, мы обнаружили в верховьях Анюя высокогорный узел, вздымающийся к небу ребристыми вершинами.
Перед нами открылась благословенная страна нетронутых летних пастбищ. В широких корытообразных долинах ярко зеленели карликовые ивнячки, струились речки полные прозрачной воды, там и тут блестели озера и голубоватые не тающие наледи.
Забираясь на вершины, оглядывая с птичьего полета высокогорные долины, мы убедились, что верховья Анюя вместят в летнее время целый оленеводческий совхоз!
Утром Костя и Геутваль проводили нас в путь. На обветренных лицах друзей мелькнула тень тревоги, когда быстрые струи подхватили и понесли шаткий плот. У меня тоже сжалось сердце: Костя и Геутваль оставались с горсткой пастухов в безжалостной северной пустыне. Вырвутся ли они из ее объятий?
— Прощай, Геутваль! Крепче руль, старина! Мы еще встретимся!
На глазах девушки блестели слезы. Костя сбросил с плеча винчестер и пальнул вверх. Выстрелила и Геутваль,
Раскатисто откликнулось эхо. Ответить прощальным салютом мы не успели. Река круто повернула. Костя и Геутваль с дымящимися винчестерами скрылись за скалистым мысом.
Вцепившись в ослабевшие ремни, Илья стягивал мертвым узлом поклажу. Я всей Тяжестью наваливался на рулевое бревно, удерживая на стрежне наш треугольный плот, похожий на полураспущенный веер. Вокруг вздымались островерхие сопки. Анюй в этом месте стискивали каменные щеки, и взгорбившийся поток гнал плот с ошеломляющей быстротой. Сухие бревна почти не погружались в воду, и мы летели среди пенистых гребней точно на ковре самолете.
— Смотри! Девка машет… — невозмутимо сказал Илья.
Я обернулся. Рулевое бревно выскользнуло из рук. На голой вершине скалистого мыса замерла Геутваль. Тонкая и стройная в своих льняных брюках, резиновых сапожках и белой кофточке, она подняла над головой руки и взмахивала ладонями, точно птица крыльями. Черные волосы ее разметал ветер. Я схватил винчестер и выстрелил в воздух. Затем схватил штормовку и размахивал ею до тех пор, пока высокий лесистый мыс не заслонил девушку.
Замечу мимоходом, что облик Геутваль совершенно переменился. Мы с Костей сшили ей из синей байки отличный спортивный костюм. Костя скроил лыжные брючки, а я смастерил спортивную куртку. Нашлись у нас в снаряжении и маленькие резиновые сапожки. Геутваль стала совершенно неотразимой. Плутовка все понимала и носилась в своем костюмчике около стада с необыкновенной природной грацией.
Это была первая девушка Центральной Чукотки, сбросившая шкуры и облачившаяся в современный наряд Полдня мы мчались вниз по Анюю без всяких приключений. Полая вода доверху наполнила русло, скрывая мели и перекаты. Не застигла врасплох и быстрина в скалистом проходе. Землепроходец разрисовал на своей карте «щеки» и «прижимы», сдавливающие долину Анюя, и вязью написал: «Быстер матерая вода».
Колымчане до сих пор называют матерой водой глубокие, удобные для плавания места. Поэтому, не опасаясь порогов, мы вошли в быстрину и теперь неслись сломя голову у подножия каменной стены. С высоты скал наш плот, вероятно, казался спичечной коробкой, а люди, примостившиеся на нем, муравьишками.
Продовольствие, спальные мешки, путевое снаряжение Илья завернул в палатку и притянул арканами к бревнам.
- Предыдущая
- 24/40
- Следующая