Полуостров загадок - Болдырев Виктор Николаевич - Страница 11

Никто не притрагивался к дымящемуся мясу. Портьера зашевелилась — в полог вернулся Костя. Он принес с нарты рюкзак с угощениями. Мы уставили столик невиданными яствами, стараясь представить полный ассортимент продуктов. Костя вытащил даже флягу с неприкосновенным запасом спирта.

Лица оживились. Засверкали ножи. Все ели с аппетитом.

Старуха немного смягчилась и перестала бормотать свои проклятия. Она принесла котел с наваристым бульоном, достала из старинного сундука фарфоровые пиалы и разлила гостям ароматный навар. Бульон закусывали галетами.

После бульона Костя ножом вскрыл банки. с персиковым компотом и разлил всем в чашки. Десерт понравился. Вожди тянули его крошечными глотками, поддевая ножами скользкие персики..

Костя вскрывал все новые и новые банки. Раскрыв последнюю, поднес ее старухе. Она окончательно замолкла и принялась за невиданное угощение, ловко орудуя ножом.

Но Костю она наградила свирепым взглядом, в котором светились неистовая злоба и затаенное торжество.

Началось бесконечное чаепитие. Напряжение, нависшее в пологе, немного разрядилось. Лицо Тальвавтына разгладилось, подобрели лица свирепых его помощников. Только двое с винчестерами оставались настороженными.

Кушанья перемешались. Старуха принесла блюдо, полное розоватых палочек сырого костного мозга. Он таял во рту, как масло. Мы закусывали его конфетами и запивали густо заваренным чаем.

Двое с винчестерами нетерпеливо поглядывали на Тальвавтына. Лицо старика нахмурилось и побледнело. Он едва скрывал возбуждение. Притихли и его помощники. В пологе наступила зловещая тишина.

Кажется, пора…

Незаметно расстегиваю пуговицу на рукаве лыжной куртки. Ожерелье, обмотанное кольцами вокруг руки, соскальзывает вниз. Протягиваю пустую чашку к чайнику старухи. На запястье кольцами улеглись медвежьи головы, сцепившись клыками. Ожерелье свободно свешивается с руки несколькими браслетами. Шлифованные костяные бляшки тускло отсвечивают в колеблющемся пламени светильника…

Блестящий носик чайника ходит ходуном. Старуха уставилась на ожерелье, позабыв о чае. Тальвавтын и его старшины словно в столбняке. Все, как завороженные, смотрят на ожерелье. Изумление отразилось на лицах.

Старуха, схватившись обеими ладонями за дужку чайника, угодливо принялась наливать мне чай.

Ставлю полную чашку около себя, поднимаю руку, — костяные бляшки гремят, ожерелье Скользит, как живое, обратно в рукав лыжной куртки. Как ни в чем не бывало застегиваю пуговицу.

Такого эффекта мы не ожидали и с любопытством наблюдаем немую сцену.

Первым пришел в себя Тальвавтын.

— Скажи, откуда у тебя ожерелье наших эрымов? И тут моя фантазия воспламенилась:

— Последний ваш эрым подарил ожерелье моему отцу на Омолоне. А отец передал его мне, когда я поехал к вам, на Чукотку.

Это была ложь, и до сих пор я не могу понять, почему я так ответил Тальвавтыну.

Костя хмыкнул, заерзал на своем месте, обалдело поглядывая на меня. Тальвавтын опустил голову, глаза его горели. После долгого раздумья он спросил:

— А знаешь ли ты, откуда наши эрымы получили эту костяную цепь?

— Нет, отец никогда не говорил мне об этом…

— Наши эрымы, — гордо проговорил Тальвавтын, — были потомками того храброго чукотского вождя, который победил вашего «жестокоубивающего Якунина[12]». Сцепившиеся медвежьи головы — знак единения наших племен, этот вождь получил в наследство от внуков Кивающего Головой[13] — знаменитого чукотского воина.

Вождь, победивший вашего Якунина, завещал «медвежью цепь» своему сыну. А когда сын состарился, ожерелье получил Гелагын — первый чукотский тойон. Этот передал ожерелье своему сыну Яатгыргину — тоже чукотскому тойону. А Яатгыргин, когда умирал, отдал его Омракуургену— первому чукотскому эрыму. Он был все равно что царь.

Меня поразила осведомленность. Тальвавтына, и я спросил, откуда он все это знает.

— Древние вести старые люди рассказывают… Очень старые люди видели твое ожерелье у старшего сына Эйгели — последнего нашего эрыма. Он кочевал летом на Олое, а зимовал на Омолоне. Потом, — вздохнул Тальвавтын, — медвежья цепь совсем пропала, и чукотские племена стали жить каждый по себе, каждый по своему разуму. Остались только кафтан эрымов, золотой нож, блестящие лепешки на лентах и бумаги старинные, что белый царь чукотскому царю дарил…

Речь Тальвавтына была куда более красочной. Я пересказываю ее своими словами, хотя и довольно точно.

Так вот откуда пошли чукотские эрымы! Тальвавтын, несомненно, сообщал сведения большой исторической ценности. Особенно меня поразила история ожерелья Чандары. Не случайно Синий Орел берег его как символ наследственной власти. Легендарные чукотские богатыри считали это ожерелье магическим знаком единения раздробленных племен, а Тальвавтын разыскивал пропавшее ожерелье, чтобы любой ценой заполучить символическую реликвию в свои руки и укрепить престиж неограниченной власти.

Кое что из истории известно было и мне. В 1742 году в ответ на непослушание чукчей императорский сенат вынес жестокое решение: «На оных, немирных чукоч военною, оружейного рукой наступать». Комендант Анадырской крепости — майор Павлуцкий силой оружия и жестокостью пытался выполнить это решение и подчинить непокоренных чукчей, но в 1747 году был разбит чукотским вождем и убит в бою.

Царское правительство, решив действовать с чукчами мирным путем, пожаловало сыну и внукам этого вождя знаки отличия — кафтаны и медали на лентах.

Сто лет спустя Майдель, ученый путешественник и представитель царской власти в Колымо-Чукотском крае, попытался закрепить у чукчей начальственную организацию, разделив народ на ясачные роды во главе с родовыми старшинами и верховным князем Омракуургеном. Как символ наследственной верховной власти Омракуурген получил царский кафтан, кортик, инкрустированный золотом, серебряные медали, жалованные грамоты с висячими сургучными печатями. А от своих предков — ожерелье знаменитого чукотского вождя Кивающего Головой.

По счастливому стечению обстоятельств, эта старинная реликвия оказалась в наших руках…

— Зачем тебе ожерелье наших эрымов? — спросил вдруг Тальвавтын. — Подари мне костяную цепь.

Я задумался. Пламя светильника освещало суровые скуластые лица. Тальвавтын недаром собирал старинные прерогативы власти эрымов. Видно, старик всеми путями стремился укрепить свою власть в Пустолежащей земле. Но спасут ли его от неумолимого наступления времени эти старинные побрякушки?

— Тебе, Тальвавтын, нужно ожерелье эрымов, нам — олени. Продайте шесть тысяч важенок; мы тебе и твоим людям деньги, товары все отдадим и ожерелье в придачу.

Тальвавтын выслушал предложение, не шевельнувшись, опустив голову. Вокруг неподвижно, как мумии, сидели его приближенные. В пологе было душно и жарко. Они могли просто укокошить нас и овладеть ожерелье ем и товарами. Я чувствовал, как напрягся Костя, готовый отразить нападение. В темном углу зашевелились парни с угрюмыми физиономиями. Мне почудилось, что дула винчестеров дрогнули и поворачиваются в нашу сторону.

А Тальвавтын неподвижносидел и молчал, словно по грузившись. в забытье. Все взгляды обратились к Тальвавтыну. Как будто ждали его сигнала.

— Ты говоришь, — вдруг хрипло спросил он, — что последний эрым подарил костяную цепь твоему отцу? Хорошо… Совет старейшин будем делать — отвечать тебе. А теперь прощай, — нахмурился он, — думать будем.

С облегчением мы выбрались из душного полога. Никто не вышел нас провожать. Гырюлькай, бледный, осунувшийся, ждал у нарт.

Домой возвращались в полночь. Звездное небо переливало разноцветными сполохами, ярко светила луна, туманный Млечный Путь уводил куда то выше перевала в темную пропасть неба.