Долина кукол - Сьюзанн Жаклин - Страница 69
- Предыдущая
- 69/128
- Следующая
С минуту Мириам стояла молча, изучая свои толстые пальцы. Затем проговорила:
– Дженифер, возможно, я ошибалась в тебе. Если это так, прости меня. – Она тяжело вздохнула. – Ладно, возвращайся к Тони. Я разрешу тебе вести дом самой, мы попробуем поладить. Я сделаю все, что смогу… но ты должна избавиться от этого ребенка!
– Мириам, пожалуйста, уйди. Я не хочу оскорблять тебя. Ребенок у меня будет. И Тони я себе тоже верну. Когда он узнает, что ребенок родился, он захочет увидеть его. Захочет вернуть нас обоих – и меня, и ребенка, вот увидишь.
– Дженифер, – в голосе Мириам зазвучали почти ласковые нотки. – Выслушай меня и выслушай внимательно. Ты оставила Тони и была его единственной любовью в жизни. Правильно? Вот он и сделал одну детскую попытку вернуть тебя. И все. С тех пор у него каждую ночь новая девица. Всего за какие-то три недели он начисто забыл о тебе.
– Пожалуйста, уйди, Мириам, – со слезами в голосе взмолилась Дженифер. – Ты и так уже сделала мне достаточно больно. Зачем же еще продолжать?
– Теперь я пытаюсь помочь тебе, – умоляющим голосом ответила Мириам. – Если бы я ровным счетом ничего к тебе не испытывала, я опустила бы руки, и поступай, как знаешь. Чего нам с Тони терять? В материальном отношении все уже решено, алименты ты получаешь. Поэтому сейчас я говорю ради тебя. Я всячески пыталась убедить тебя избавиться от ребенка и все-таки обойти Тони стороной. Но ты оказалась упрямой. – Она опять принялась мерить шагами комнату. – Послушай, почему, по-твоему, я рассказала тебе про Тони и про этих девиц? Чтобы причинить тебе боль? Нет, чтобы уберечь от другой боли, куда сильней этой. Потому что научиться по-настоящему глубоко чувствовать можно лишь тогда, когда сама подержишь ребенка на руках. Он становится частью тебя, это такое чувство, какое ты и представить себе не можешь, а до того ты и не подозреваешь, что способна на такую любовь. А если с ребенком случается что-то неладное, это причиняет тебе такую боль, какую ни один мужчина причинить просто не в состоянии. Дженифер, тебе никогда не приходило в голову, что Тони… э-э-э… ведет себя по-детски?
Дженифер как-то странно посмотрела на нее. В голосе Мириам зазвучали нотки, каких она никогда раньше не слышала.
– Возможно, Тони и ведет себя по-детски, – согласилась она, – но виновата в этом, скорее всего, ты сама, Мириам…
– Дженифер, Тони – дитя, умственно и эмоционально.
– Только потому, что ты чрезмерно опекаешь его, ходишь за ним по пятам.
– Как раз наоборот: именно поэтому я его и опекаю. И именно поэтому не хочу, чтобы у тебя был этот ребенок. Ради тебя же, да и ради него самого.
– Я не понимаю… Мириам села рядом.
– Дженифер, выслушай меня. Когда он был ребенком, у него были судороги. У него с рождения какое-то отклонение в мозгу. Врачи в больнице объясняли мне, но я была слишком молода и ничего тогда не поняла. Не могла поверить, будто что-нибудь может оказаться не так, как надо. Они предупреждали меня, что нормальным он никогда не станет, но ему был всего годик, он был таким прелестным ребенком, и я отказывалась что-либо понимать. Но когда ему исполнилось семь лет, а он все никак не мог одолеть программу первого класса, я начала понимать. Я уже была постарше и проверяла его на всяких тестах. На этот раз передо мной раскрылась вся картина.
Разве ты не замечала, Джен? Ведь Тони читает одни комиксы, да и то с огромным трудом. Он не умеет складывать числа больше пятидесяти. Но он не догадывается о своей умственной отсталости. Я сумела скрыть и это от него, ведя его дела и внушив ему, будто он не знает этого только потому, что всем занимаюсь я. Вот почему я постоянно твержу ему: единственное, что он обязан делать в жизни, это – петь.
– Но ты сказала, что судороги у него были в младенчестве. Возможно, все прошло, и нет никаких оснований опасаться, что наш ребенок родится с такими же отклонениями, – возразила Дженифер.
– Его болезнь постоянно прогрессирует. Причину врачи и сами не знают, но существует очень высокая вероятность, что к пятидесяти годам Тони полностью лишится рассудка. И ребенок от него родится точно с таким же заболеванием. Если ему повезет, он достигнет уровня развития двенадцатилетнего, но этот уровень может оказаться и ниже. – Она помолчала, припоминая что-то. – Дженифер, ты не представляешь себе, что это такое. Когда я узнала про Тони, я ударилась в религию. Стала подолгу молиться. Ходила в церковь – в любые церкви – и таскала за собой Тони. Договорилась, чтобы его взяли в церковный хор. Тогда-то и узнала, что у него есть голос. Вот когда я поняла, что это его единственный шанс в жизни. Каждый заработанный мною цент я отдавала за уроки… – Мириам вздохнула. – Но это было давно, и вот что в конце концов получилось. Этот твой ребенок, возможно, не унаследует голоса Тони, зато наверняка унаследует его болезнь.
– А как же ты? – спросила Дженифер. – Ты тоже лишишься рассудка?
Мириам покачала головой.
– Мы с ним от разных отцов. Этого Тони тоже не знает. Пожалуйста, Дженифер, ради себя самой, ради всего святого, избавься от ребенка.
– А как я узнаю, правду ты говоришь или нет?
– Я привезла с собой медицинские свидетельства. – Порывшись в сумке, она извлекла оттуда толстый конверт из оберточной бумаги. – Я и не рассчитывала, что ты поверишь мне на слово. Да и почему, собственно, ты должна мне верить?
– Она протянула конверт. – Сходи с ними к любому невропатологу. Только сделай мне одно одолжение – не разноси это по всему городу, Дженифер. Иначе на карьере Тони можно сразу ставить крест. Да и на самом Тони – тоже. Я понимаю, ему, видно, все равно суждено закончить свои дни в каком-нибудь заведении для умственно отсталых, но если это станет известно сейчас, то он попадет туда немедленно. Вот почему я всегда экономлю. Ты, наверное, считала меня скрягой, а я просто откладываю деньги на его пожизненную ренту. Вношу на это каждый цент, который мне удается сэкономить. Не хочу, чтобы после моей смерти он оказался в каком-нибудь ужасном приюте, который содержится на пожертвования. А пока, может, он еще поживет хорошенько лет пятнадцать… я, во всяком случае, надеюсь на это…
Дженифер вернула ей конверт.
– Я верю тебе, Мириам. Придумать такую страшную историю невозможно.
В глазах у Мириам появились слезы.
– Дженифер… я действительно желаю тебе добра. Ты можешь вернуться к Тони, как только пожелаешь, но ты достойна лучшей участи. И пожалуйста, храни это в тайне… ради него. Ты еще найдешь себе кого-нибудь. Пожалуйста, будь милосердна к Тони. Избавься от его ребенка, а о нем самом забудь.
После ухода Мириам Дженифер просидела неподвижно несколько часов, тупо уставившись в одну точку, а потом приняла три красные пилюли и легла спать.
Она так и не дала ни Анне, ни Генри никакого логического объяснения своему внезапному решению. Сама нашла врача в Нью-Джерси, приятного человека со стерильной внешностью. Все произошло на чистом операционном столе с помощью опытной медсестры и обошлось в тысячу долларов. Сестра сделала ей укол в руку – пентотал натрия, и ощущение от него было еще восхитительнее, чем от секонала. Когда она проснулась, все было кончено. Две недели спустя она чувствовала себя так, словно ничего этого с нею не было.
Талия стала как раньше, и она полетела в Мексику оформлять официальный развод.
Когда она вернулась, ее захватил и понес бурный водоворот новых осенних премьер, бесчисленных покупок новой одежды: в моду входили удлиненные платья, и все завороженно смотрели на восьмидюймовые экранчики, именуемые телевизорами. Хотя смотреть по ним было особенно нечего, кроме состязаний по борьбе, баскетбольных матчей и скачек, все в один голос утверждали, что эти аппараты покончат с радио.
Дженифер опять устроилась в дом моделей Лонгуорта и начала демонстрировать модели нового сезона. Очень скоро стенные шкафы Анны вновь стали ломиться от туалетов Дженифер, от которых та отказывалась, надев их один-два раза. Телефон звонил непрерывно, и Дженифер уверенно входила в свою новую роль в обществе, увлекая за собой и Анну.
- Предыдущая
- 69/128
- Следующая
