Живая душа - Трутнев Лев - Страница 17
- Предыдущая
- 17/47
- Следующая
И чем больше думал Яков, тем неуютнее становилось в темнеющих камышах. Оседавшая сверху ночь ниже и глубже проникала в них, вытесняя из самых потаенных уголков все светлое и теплое, накопившееся за день. Яков ощущал, как остывала вода, а вместе с ней и его резиновые сапоги. Шерстяные носки с портянками уже не согревали ноги.
В деревне загорелись огни. Они плавились и плясали бликами на разливах, и вокруг, за темными просторами, светились в небе отраженные огни спрятанных далями деревень. Когда-то, в детстве, в такие же вот мягкие и влажные ночи, Яков любил выходить за ограду и до озноба слушать пролет птичьих стай. Запрокинув голову, он вглядывался в верховую тьму и представлял живой поток без берегов, течение которого обозначалось с юга на север шелестом крыльев, свистом и приглушенным птичьим гомоном. И необъяснимо восторженная печаль охватывала душу маленького Якова, и плакал он благодатными, осветляющими сердце слезами…
Ушли времена неистовых птичьих перелетов, осталось что-то робкое, едва уловимое, и то лишь в тех местах, где еще бились ручейками умирающей реки караванные птичьи маршруты. И хотя один из таких путей пролегал через озёра заказника, птиц не было слышно: до того мало оставил их в живых человек. Вместо мягких, как вздох, окрыляюще-тревожных звуков Яков услышал всплески осторожных шагов и застыл, тяжелея всем своим большим телом.
Темное пятно медленно проплывало по протоке. Яков тихо расстегнул кобуру и вынул ракетницу. Он ждал, напружинив мышцы, чувствуя привычный ожог под лопаткой, оставшийся от давнего ранения, тяжелые удары сердца… Война, короткая для него, полыхнула жутким страхом ночной рукопашной схватки, болью порезанной о нож ладони и погасла, оставив слабый шум в ушах. Холодно и остро воткнулась под сердце тревога. Яков съежился, поглядел на небо. Мирно и тихо мерцали звезды, и он, с зябкой осторожностью, с жаром в голове, стал тихо подвигаться на край займища. Никаких звуков больше не было. Яков понял, что те двое выбрались на берег. На какое-то время весь его дух затек одной мыслью, зашелся на этих темных камышах, этом ограниченном пространстве. Даже перемещался егерь до неестественности чутко, без малейшего лишнего движения и вздоха. Ломкие камыши обтекали его с тихим шелестом, и вода под ногами не хлюпала.
Большим темным пятном открылся на краю займища мерин. Узнав хозяина, он потянулся к нему мордой, без звука, словно знал, что шуметь нельзя. Яков отвязал коня и долго стоял, прислушиваясь, cдepживaя себя. Он все еще боялся спугнуть раньше времени тех, которых караулил, изводя душу в переживаниях.
Прошло минут десять, как Яков поднялся с колодины, а показались они ему долгим часом. И вот в груди у егеря будто сорвалось что-то. Резким махом он вскочил в седло и ткнул в небо ракетницей. Выстрел дернул руку, взорвал темноту и ослепил на миг. Яркий шарик стремительно взметнулся вверх и там повис. В бледном его свете, шагах в трехстах от берега, Яков увидел двух уходящих в поле людей. Конь шарахнулся в сторону от неожиданности, пугаясь трепещущих теней, но видел он это не раз и успокоился, побежал в освещенное пространство, неуверенно, валко.
Те двое как раз не растерялись и не остановились. Они вмиг бросили на землю надувную лодку с барахлом и кинулись в разные стороны.
Яков наддал мерина пятками сапог и погнался за тем, который был поменьше и потоньше, – здоровый и грузный далеко не уйдет. Он не кричал, зная, что криком делу не поможешь, а держал ракетницу наготове, чтобы не дать потухнуть свету. Яркий шарик, теряя силы, медленно срывался вниз. Егерь увидел, как человек, которого он настигал, остановился, вскинул что-то. Не отворачивая коня, Яков резко согнулся ниже гривы, и в это мгновение оглушительно грохнуло и сверкнуло впереди. Мерин, не то ослепленный близким выстрелом, не то задетый зарядом, круто вздыбился, и Яков слетел с него, роняя ракетницу. Чудом увернувшись от задних копыт, он несуразно перевернулся раза два, бороздя коленями и локтями влажную землю, и тут же вскочил, оглушенный, горячий, не чувствуя боли. В последних отблесках догорающей ракеты Яков увидел метнувшегося в сторону человека и кинулся за ним, резво, с невесть откуда взявшейся силой. В несколько невероятных прыжков он достал темную фигуру и свалился, теряя равновесие. Яков сразу почувствовал мощь и ярость сопротивлявшегося человека, но и у него силы удвоились, и егерь очутился наверху. В этот же миг кто-то рванул его за руку, заламывая ее грубо и жестоко. Яков напрягся, сопротивляясь, и та боль, терпимая и привычная, которую он носил с войны, вдруг вспыхнула искрами в глазах, резанула ножом под лопаткой. «Это второй!» – почти теряя сознание, понял егерь и тут же почувствовал, что боль ослабла.
– Не дрыгайся, гад! – услышал он знакомый голос. – Задушу!..
От лопатки по всему телу пошел жар, слабость захлестнула Якова. Он здоровой, не потерявшей чувствительность рукой достал из бокового кармана фонарик и включил. Из-за башлыка штормовки скалился в злобе поверженный. Рядом, на коленях, стоял другой браконьер, закинув высоко голову. Сзади него согнулся Вагин, натянув веревку, перехлестнувшую шею задержанного. Скуластое лицо с бородкой Яков сразу узнал и сразу почувствовал, как уходят из тела дрожь, слабость и жар.
– Бородач-ягнятник! – Он встал, бросая своего противника. – Мало, значит, я тебя наказывал. А это кто? – Он посветил на другого браконьера.
Бородатый молчал, кривясь и отряхиваясь.
– Отпусти и этого. – Яков было вновь насторожился, когда поднялся с земли его соперник, но тут же понял, что возиться больше не придется. – Пусть теперь чешут! – со смешком сказал он Алешке. – Дальше своего дома все равно не убегут.
– Вот гады! – Вагин сдернул веревку с шеи браконьера. – Судить таких надо. Ты сам-то цел?
– Сам-то цел. Мерин – не знаю.
– Я вверх стрелял, – вдруг глухо отозвался худощавый, – над лошадью.
– И на том спасибо! – Яков вновь усмехнулся. – Ну что, нарезвились? Как говорят: выпивали – веселились, подсчитали – прослезились. Дело-то судом пахнет.
– А может, договоримся? – По разговору, по той несколько развязной манере в движениях егерь понял, что во всей этой недоброй затее верховодил этот неизвестный человек. – Ну, попались, помяли друг друга, мы же тут свои.
И боль, и злоба, и чувство опасности прошли, и Яков был спокоен и тверд.
– Ишь ты, родственничек! – Он светил под ноги, на землю. – Чей будешь-то?
– Какая разница?
– Вообще-то точно. Для меня хватит одного знакомого – бородача. Сейчас узнаем, что у вас в лодке, и оформим, как положено.
– Давай все же договоримся. Мужик ты или нет? – не отступал худощавый.
Яков выхватил пистолет, заметив, что бородач сделал несколько шагов в сторону. Он его прятал в специально пришитом кармане кителя за пазухой – так было удобнее.
– Побежишь к лодке – по ногам садану! – качнул пистолетом егерь. – Так что не трепыхайся. Следов своих не заметешь. Я вообще мог не догонять твоего напарника, а обезножить, как зайца, за выстрел.
– Я вверх стрелял, – снова затвердил незнакомец.
– Посмотрим. – Яков держал в одной руке пистолет, в другой фонарик. – Вот поймаю коня – увижу.
– Глядеть нечего, пугал я.
– А мы не из пугливых. Возьми, Алешка, фонарь, и пошли. Сейчас и ружье найдем брошенное, и мою ракетницу. – Когда все закончилось, все прошло, егерь не опасался повторного нападения. Узнанный браконьер при свидетелях на это вряд ли решится. – Шагайте-ка, ребята, назад. Вы не ждали, не гадали со мной встретиться, ничего не спрятали. Всё у вас в лодке. Бумаги я сейчас писать не буду. Завтра на свежую голову сделаю как надо. Дня через два можете подъехать, почитать и расписаться. А не подъедете – в суд передам. – Яков повернулся и пошел, чувствуя сбоку и чуть сзади Алешку, который светил фонариком под ноги. – Все ваше я пока конфискую, так что свободны.
- Предыдущая
- 17/47
- Следующая
