Мор, ученик Смерти - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 18

• Предыдущая
• 18/62
• Следующая

Он поднял часы к свету. Ему бросилось в глаза, что в одних часах песок уже совсем на исходе. Через горловину просачивались последние песчинки.

— Значит, я теперь за все отвечаю? — позвал он, но безответно.

Смерть уже скрылся за углом.

Бинки приветствовала его приглушенным сердечным ржанием. Мор взгромоздился в седло. От тревоги и сознания ответственности сердце у него бухало, словно молот. Пальцы действовали автоматически. Он вытащил из ножен косу, приладил и закрепил лезвие (в ночи оно заполыхало синим пламенем, отсекая от звездного света тончайшие ломтики, точно от салями). Садясь верхом, он проявлял особую осторожность, кривясь и передергиваясь, когда задевал натертые седлом места. Но потом он почувствовал, как мягко ступает Бинки. Ехать на ней было все равно что сидеть на подушке. Уже пустившись в путь, он вспомнил еще кое о чем. Опьяневший от врученной ему власти, Мор вытащил из седельного мешка дорожный плащ Смерти, завернулся в него и закрепил на шее серебряной брошью.

Еще раз взглянув на первые часы, он слегка ударил коленями в бока Бинки. Лошадь втянула ноздрями холодный ночной воздух и пошла рысью.

У них за спиной из дома вырвался ополоумевший Кувыркс и, набирая скорость, помчался по морозной улице. Он несся, не разбирая дороги, а полы его плаща развевались по ветру, точно два крыла.

Лошадь перешла в легкий галоп, постепенно увеличивая расстояние между своими копытами и булыжниками мостовой. Свистящими взмахами хвоста она задела несколько крыш. Вот лошадь и ее всадник плавно взмыли в ледяной простор ночного неба.

Все это прошло мимо сознания Кувыркса. Его заботили более злободневные проблемы. Совершив прыжок, которому позавидовали бы прыгуны как в длину, так и в высоту, он приземлился прямо в лошадиную кормушку-поилку с начавшей подмерзать водой и тут же благодарно вылетел обратно, окруженный, точно планета — астероидами, мелкими осколками льда. Через некоторое время от воды повалил пар.

Мор держался на небольшой высоте, опьяненный и охваченный восторгом от скорости полета. Под ним с беззвучным ревом проносились спящие окрестности.

Бинки шла легким галопом, скольжение ее мощных мышц под лоснящейся шкурой видимым отсутствием усилий напоминало соскальзывание аллигаторов с песчаного берега в воду. Грива лошади хлестала Мора по лицу. Ночь, точно воды перед носом летящего на всех парусах корабля, вспенивалась и, закрученная водоворотом, уносилась прочь, когда стремительное лезвие косы рассекало ее на две сворачивающиеся половинки.

Так они неслись — озаренные лунным сиянием, молчаливые, точно тени, видимые только кошкам да тем из людей, которые вечно суют носы в дела, о которых смертным задумываться не положено.

Впоследствии Мору так и не удалось вспомнить точно, но весьма вероятно, что он смеялся.

Вскоре заиндевевшие равнины сменились растрескавшейся почвой предгорий.

А вот уже и горные цепи самих Овцепиков, точно армия в стремительном марш-броске, летят им навстречу. Бинки пригнула голову и понеслась большими скачками, держа курс на расселину между двумя горами. Горы были такими же острыми, как зубы гоблина. Где-то завыл волк.

Мор еще раз посмотрел на часы. Резьба оправы изображала дубовые листья и корни мандрагоры, а песок внутри, несмотря на сумрачный лунный свет, отливал бледным золотом. Поворачивая часы туда и сюда, он сумел разобрать выгравированное тончайшими линиями имя: «Амелина Хэмстринг».

Бинки замедлила ход, перейдя на легкий галоп. Мор посмотрел вниз, на верхушки леса, припорошенного снегом — или ранним, или очень, очень поздним.

Могло быть и то и другое, поскольку Овцепики имели привычку запасаться погодой, а затем выдавать ее на-гора, вопреки всяким временам года.

Под ними разверзлось широкое ущелье. Бинки пошла еще медленнее, затем развернулась и принялась снижаться на белую от нанесенного снега площадку.

На площадке, точно посередине, стояла крохотная хижина. Не будь земля вокруг припорошена снегом, Мор непременно заметил бы, что здесь не видно ни единого пенька. Деревья не вырубили: им просто не хотелось тут расти. Или они переехали.

Из одного из окошек нижнего этажа лился свет свечи, образуя оранжевую лужицу на снегу.

Бинки неощутимо коснулась земли и пошла рысью по затвердевающей от мороза корке, не оставляя ни единого следа.

Спешившись, Мор зашагал к двери, бормоча что-то себе под нос и делая пробные взмахи косой.

Крыша домика была снабжена широкими водостоками-навесами для отвода снега и защиты поленниц. Ни одному обитателю Овцепиков даже в страшном сне не привидится начать зиму, не запасшись предварительно как минимум тремя поленницами. Но здесь дровами даже не пахло, несмотря на то, что до весны еще было ждать и ждать.

Зато рядом с входом висела охапка сена в сетке. К охапке была приложена записка. Чувствовалось, что эти крупные буквы вывела чуть дрожащая рука.

Записка гласила:

«ЭТО ТИБЕ, ЛОШАТЬ».

Если бы Мор допустил в свой разум хоть каплю сомнения, то обязательно встревожился бы. Записка означала, что его ждут. Однако в ходе недавних приключений он усвоил, что, чем погружаться в темные воды неуверенности, лучше сразу вынырнуть на поверхность и оказаться на озаренной светом глади.

Так или иначе, Бинки, не обремененная моральными вопросами и не страдающая приступами чрезмерной щепетильности, без обиняков погрузила морду в сено и принялась с хрустом жевать.

Впрочем, это не решило проблему, стучать или нет. Почему-то казалось, что стук в данном случае неуместен. Что если никто не ответит? Или того хуже — пошлет куда подальше? В итоге Мор повернул защелку и толкнул дверь. Она легко, без скрипа, распахнулась.

За дверью оказалась кухня с низким потолком. Для Мора с его ростом балки располагались так низко, что на какое-то мгновение он почувствовал себя в западне. Свет одной-единственной свечки отбрасывал бледные дрожащие блики на посуду на длинном кухонном столе и на надраенные и отполированные до радужного сияния кафельные плитки. Огонь, горящий в похожем на пещеру камине, не сильно добавлял к освещению, поскольку от поленьев осталось лишь кучка белой золы. Откуда-то Мор знал, хотя никто ему об этом не говорил, что недавно в камин было брошено последнее полено.

За кухонным столом сидела пожилая дама. Низко склонившись над бумагой, едва не скребя по листу крючковатым носом, она что-то остервенело писала.

Серая кошка, свернувшаяся клубком на столе рядом с ней, спокойно моргнула при виде Мора.

Коса ударилась о притолоку и пружинно отскочила от нее. Женщина подняла глаза.

— Сейчас, еще минутку, — произнесла она и нахмурилась, глядя на бумагу.

— Я не успела написать о здравом уме и твердой памяти. Хотя это все равно идиотизм, человек в здравом уме и твердой памяти не может быть мертвым.

Выпить хочешь?

— Прости? — сказал Мор. Тут он вспомнил, в качестве кого сейчас выступает, и повторил:

— ПРОСТИ?

— Я предложила выпить, если ты вообще пьешь, только и всего. У меня есть малиновый портвейн. Бутылка на столе с посудой. Если хочешь, можешь допить ее.

Мор с подозрением оглядел посудный стол. Он чувствовал, что на каком-то этапе бесповоротно утратил инициативу. Вытащив часы, он пристально всмотрелся в них. В верхней колбе оставалась лишь крохотная кучка песка.

— Несколько минут у меня еще есть, — произнесла ведьма, не поднимая глаз.

— Как, я имею в виду, ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ?

Не удостоив его ответом, она высушила написанный чернилами документ над пламенем свечи, положила в конверт, который запечатала каплей воска и засунула под подсвечник. Затем взяла на руки кошку.

— Матушка Бидль явится завтра, чтобы навести здесь порядок, и ты должен отправиться с ней, понятно? И проследи, чтобы она отдала Гаммер Натли умывальник из розового мрамора, та давно положила на него глаз.

Кошка всезнающе зевнула.

— Я что, кхе-кхе, Я ЧТО, ЦЕЛУЮ НОЧЬ НА ТЕБЯ ТРАТИТЬ ДОЛЖЕН? — произнес Мор укоризненно.

• Предыдущая
• 18/62
• Следующая