Движущиеся картинки - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 32

• Предыдущая
• 32/103
• Следующая

– Он только что ушел! – громыхнул Утес. – Я хочу послушать песню, можно?

– …ОоуооугрххффрпроооООо…[7]

Себя-Режу Достабль тщетно пихал в бок Детрита, который вдруг бессильно опустил кулаки, завороженно внимая пению.

До сих пор жизнь старого тролля была проста и неказиста: одни люди тебе платят, другим ты бьешь лица.

Теперь эта жизнь начала осложняться. Детриту подмигнула Рубина.

Странные, непривычные чувства бушевали в изношенном сердце Детрита.

– …ГроооОООооохоофооООоо…[8]

– Пошли, – приказал Достабль.

Детрит тяжело поднялся на ноги и в последний раз с тоской и восторгом посмотрел на сцену.

– …ОооОООгооООмоо. Оохххоооо[9] .

Рубина послала ему воздушный поцелуй. Детрит вспыхнул, как свежеотшлифованный гранат.

Гаспод вывел Виктора из закоулка и повел по мрачным, поросшим чахлым кустарником и осокой пустырям взморья, что простирались за окраиной города.

– Что-то в этом месте неладно, – бурчал он.

– Оно не похоже на другие, – сказал Виктор. – А что, по-твоему, в нем неладно?

Гаспод взглянул на него с таким видом, точно намеревался презрительно сплюнуть.

– Вот, к примеру, я, – продолжал он, словно не услышал вопроса. – Пес. В жизни ничего во сне не видел, ну, иногда, может, за кем-то там гонялся. Ну, еще секс, понятно. И вдруг – я начинаю видеть клятые сны. Причем цветные! Перепугался до чертиков. Раньше-то я вообще не знал, что такое цвет. Собаки все видят в черно-белом – да ты это и сам, небось, знаешь, ты же у нас грамотный, читать умеешь. А красный цвет, доложу тебе, это вообще беда. Ты себе считаешь, что с первых зубов грыз белую косточку с какими-нибудь серыми разводами, и вдруг получается, что годами жрал что-то жуткое и красно-бордовое.

– А что у тебя за сны? – спросил Виктор.

– Такие, что язык не повернется рассказать, – сказал Гаспод. – Однажды приснилось, как клятый мост водой смывает, а я должен бежать и лаять – предупреждать. То вдруг горит дом, а я вытаскиваю оттуда детей. А то еще про каких-то пацанов – они заблудились в пещерах, а я, значит, нахожу их, потом привожу к ним спасателей… А ведь я детей терпеть не могу. В общем, стоит мне положить голову на лапы, как я тут же начинаю людей выручать, выносить, спасать, вытаскивать, грабителей за хвост хватать и вообще черт-те что. Ты пойми, мне ведь уже семь лет, у меня хромота, лишаем я болею, блохи меня загрызли, кому не лень пинают меня – оно мне нужно, каждую ночь героем становиться?

– Да, занимательная штука – жизнь, когда видишь ее глазами своего ближнего, – заметил Виктор.

Пес закатил к небу желтые зрачки, так что остались видны только воспаленные веки.

– А куда, э-э-э… мы идем? – спросил Виктор.

– Идем повидать кое-кого из местных, – сказал Гаспод. – Потому что там тоже какие-то чудеса.

– Значит, мы идем на холм? А я и не знал, что на холме живут люди.

– Никакие это не люди, – ответил Гаспод.

Маленький костерок из прутьев горел на склоне Голывудского холма. Виктор разжег его потому… ну, потому, что так приятнее и спокойнее. Потому, что так принято среди людей.

Ибо ему следовало напоминать себе, что он человек – и даже, может быть, вполне вменяем.

Дело заключалось не в том, что он беседовал с собакой. Люди частенько говорят с собаками. То же самое касается и кошек. И даже в конце концов кроликов. Но вот беседу с мышью и утенком могут расценить неоднозначно.

– Думаешь, мы хотели разговаривать? – сердито спросил кролик. – Был я кролик как кролик и очень тем счастлив, как вдруг в один миг – бац! – и я уже, видишь ли, мыслю. С кроликом, который счастлив как кролик, это немножко несовместимо. Тебе нужна обычная травка, обычный секс, а какое тут счастье, когда на ум всякие мысли лезут, типа: «А если задуматься, в чем же все-таки смысл жизни?»

– Ты, по крайней мере, можешь перебиваться травкой, – отозвался Гаспод. – Трава, по крайней мере, не вступает с тобой в пререкания. Последнее дело – ты жрать хочешь, а твоя еда начинает обсуждать с тобой всякие этические проблемы.

– Не ты один вляпался, – сказал кот Виктору, словно читая его мысли. – Мне вообще пришлешь перейти на рыбу! Наложишь лапу на швой обед, а он вопит: «Караул!» – вот это бедштвие.

Наступило молчание. Собравшиеся ждали, что скажет им Виктор. И мышь тоже смотрела. И утенок. Утенок имел вид особенно воинственный.

Должно быть, он уже слыхал о том, что обычно делают с яблоками и утками.

– А взять, к примеру, нас, – молвила мышь. – Бегаю я себе по кухне, удираю от этого. – Она указала на кота, возвышающегося над ней. – Царап-царап, писк, паника. Но вдруг в голове у меня раздается какой-то треск. И я вижу сковородку – понимаешь? Секунду назад я и не знала, что такое сковородка, а тут хватаю ее за ручку, этот выскакивает из-за угла и… хрясть! Он, бедолага, пошатнулся и говорит: «Кто это так меня?» А я отвечаю: «Я, кто ж еще?» И тут мы оба соображаем, что случилось. Мы заговорили.

– Коншептуализация… – процедил кот. То было крупное черное животное с белыми лапами и ушами, что ружейные мишени. Морда, иссеченная рубцами и шрамами, ясно указывала на то, что восемь из девяти своих жизней кот уже прожил.

– Давай-ка, выдай ему, – повернулась к нему мышь.

– Расскажи лучше, что вы сделали потом, – велел Гаспод.

– Отправились сюда, – сообщил кот.

– Из Анк-Морпорка? – удивился Виктор.

– Да.

– Это ведь миль тридцать!

– Да, – подтвердил кот. – И можешь мне поверить – возницы редко останавливают телеги для котов, голосующих на дороге.

– Понял? – сказал Гаспод. – Вот такие дела творятся. Все и вся намылились в Голывуд. Никто не знает, зачем сюда явился, знает только, что нужно было оказаться здесь. И ведут они себя так, как никогда себя не вели. Я тут последил чуть-чуть. Что-то очень странное происходит.

Утенок закрякал. Вероятно, его речь состояла из слов, но они были так изуродованы неслаженными действиями клюва и гортани, что Виктор ничего не разобрал.

Тогда как животные слушали с сочувственным вниманием.

• Предыдущая
• 32/103
• Следующая