Путь разума в поисках истины - Осипов Алексей Ильич - Страница 38

Представленные концепции «безземельного неба» и «бездуховной земли» обрели разные судьбы. Первая, рассматривающая тело, как нечто презренное, и заботу о его нуждах чуть ли не как греховную, отошла в прошлое. Вторая же, для которой материальные потребности не только первичны, но, в конечном счете, и единственны в этом мире, бурно развивается и в настоящее время совершает свое, можно сказать, победное шествие по христианскому миру. Слова Христовы: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 33); сие надлежало делать, и того не оставлять (Мф. 23, 23), – все более предаются забвению.

С богословской точки зрения эти позиции, если говорить о них в христологических терминах, можно охарактеризовать как монофизитскую и несторианскую, в то время как православную – халкидонской. Как известно, оросом IV Вселенского Собора 451 года в Халкидоне было определено, что во Христе Божественная и человеческая природы соединены «неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно». Тем самым осуждались идеи, как поглощенности во Христе человеческой природы Божественной (монофизитство), так и их разделенности и автономности (несторианство). В контексте рассматриваемого вопроса это означает осуждение, как одностороннего спиритуализма средневековья, так и фактического материализма Реформации. С этой стороны, халкидонский догмат служит основой для православного понимания характера социальной деятельности Церкви.

Но что представляет собой Церковь как субъект социальной деятельности?

Прежде всего, обращает на себя внимание парадоксальность нераздельного и неслитного пребывания в ней, с одной стороны, святости и истинности Божественного, с другой – греховности и ошибочности человеческого. Это требует уяснения.

Церковь, по существу, есть единство в Духе Святомвсех разумных творений, следующих воле Божией и таким образом входящих в Богочеловеческий Организм Христов – Тело Его(Еф. 1, 23). Поэтому пребывание человека в Церкви обусловлено не просто фактом принятия им Крещения и других Таинств, но и особой причастностью христианина Духу Святому. На этом настаивают все святые отцы.

В Крещении верующий получает только семявозрожденной Христом человеческой природы, только возможность и основу для началадуховного роста, но не само спасение, не «пропуск» в Царство Божие. « Крещение, – пишет прп. Ефрем Сирин, – есть только предначатие воскресения из ада»[203]. Преподобный Симеон Новый Богослов изъясняет: « Уверовавший в Сына Божия... кается... в прежних своих грехах и очищается от них в таинстве Крещения. Тогда Бог Слово входит в крещеного, как в утробу Приснодевы, и пребывает в нем как семя»[204].

То есть каждый крещеный лишь в той степени приобщается Духу Божию и пребывает в Теле Христовом, в какой он исполнением заповедей и покаянием очищает свою душу и смиряется. И сама Церковь пребывает в христианине лишь постольку, поскольку он жизнью своей дает в себе место Духу Святому. Так что степень причастности верующего Церкви, характер его членства в ней постоянно меняется, и амплитуда колебаний может быть очень широкой. Об этом свидетельствует и разрешительная молитва, читаемая в таинстве Покаяния над членом Церкви: « Примири и соедини его святей Твоей Церкви».

Смысл этой молитвы понятен. Член Церкви своими грехами закрывает двери своего сердца Духу Божию и тем самым ослабляет свои связи с Церковью, но покаянием вновь приобщается Духу Святому и Церкви. Мера этого возвращения в лоно Церкви всегда относительна, она прямо зависит от искренности и глубины покаяния и всей духовной жизни христианина.

Однако Церковью называется и видимое общество( организация) людей, имеющее единство веры, принципов духовной жизни, таинств, управления и епископского возглавления. Членами ее являются все принявшие видимое крещение, которыми могут оказаться и скрытые враги Церкви, и канонически не исключенные из нее. Поэтому любая Поместная, видимая церковь всегда лишь отчасти соответствует Своему Первообразу. Но пока видимая Церковь хранит неповрежденным догматическое и нравственное учение, каноническое устройство и ревность своих членов к жизни по Евангелию, в ней и при наличии естественных человеческих недостатков, пребывает, как душа в теле, Святой Дух Пятидесятницы, и она продолжает процесс рождения, становления и спасения христианина. Понимание этого имеет большое значение в рассмотрении социальной деятельности Церкви.

Степень ее спасительности полностью проистекает из понимания двух основополагающих истин христианской жизни: наибольшей и второй, подобной ей, заповеди о любви (Мф. 22, 37–39). Однако Христианское понимание любви далеко не всегда совпадает с общепринятым. По христианским критериям не любое внешне доброе дело является свидетельством любви, оказывается добром. То есть сама по себе благотворительная и другая социальная деятельность может и не быть выражением христианскойлюбви. Иначе сказать, не все то, что по мирским стандартам есть добро, является добром с христианской точки зрения. Что же может не позволить внешне доброму делу быть истинным добром?

Господь смотрит на сердце человека (1 Цар. 16, 7), а не на его дела. Спаситель осуждает тех, которые дела свои делают с тем, чтобы видели их люди(Мф. 23, 5) и произносит в их адрес гневные слова: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников (Мф. 23, 29); горе вам, фарисеям, что даете десятину с мяты, руты и всяких овощей, и нерадите о суде и любви Божией: сие надлежало делать, и того не оставлять (Лк. 11, 42).

Главнейшим свойством христианской любви святые отцы называют смирение, которое является основанием и ее чистой жертвенности, и действительного ее бескорыстия. По открытому отцами духовному закону, вообще не может быть ни одной истинной добродетели там, где нет смирения. И это, прежде всего, относится к вершине добродетелей – любви. « Если высшая из добродетелей, любовь, – пишет свт. Тихон Воронежский, – по слову апостола, долготерпит, не завидует, не превозносится, не раздражается, николиже отпадает, то это потому, что ее поддерживает и ей споспешествует смирение»[205]. Потому сподвижник прп. Варсануфия Великого прп. Иоанн Пророк говорил: « Истинный труд не может быть без смирения, ибо сам по себе труд суетен и вменяется ни во что»[206].

Учение святых отцов говорит вполне однозначно: добрым делом является только такое, которое совершается с христианскойлюбовью, то есть со смирением. В противном случае оно утрачивает свою пользу, и превращается даже во зло, поскольку не может, по Апостолу, течь из одного источника сладкая и горькая вода (Иак. 3, 11). Об этом говорит и духовный закон, открытый нам Самим Спасителем в следующих словах: Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит [его] незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом (Мф. 12, 43–45).

По изъяснению Отцов, здесь говорится о том, что душа, очистившаяся в Крещении, но живущая не по христиански, не занятая духом любви, оказывается вместилищем злейших, чем до Крещения, духов. Потому и верующие могут быть хуже язычников. Причиной этого являются развивающиеся с особой силой в христианине от сознания своей значимости тщеславие, гордость, лицемерие и прочие страсти, обезображивающие его душу и превращающие его т.н. добро в мерзость пред Богом. Иисус сказал им: вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом (Лк. 16, 15).

Святитель Игнатий изъясняет это даже так: « Несчастен тот, кто удовлетворен собственною человеческою правдою: ему не нужен Христос»[207]. « Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения... ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград земных и небесных»[208].