Статья Пятая (ЛП) - Симмонс Кристен - Страница 4

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая

- Что вы делаете? - требовательно спросил Райан.

- Мисс Миллер будет взята под стражу по обвинению Федерального Правительства в соответствии с пятой статьей Статута о морали. Она отправляется на реабилитацию.

Внезапно я почувствовала себя очень уставшей. Мысли были затуманены. Перед глазами все расплывалось, но я не могла моргнуть. Я хватала ртом воздух, но этого было недостаточно.

- Не сопротивляйся мне, Эмбер, - тихо приказал Чейз. Мое сердце разбилось, когда он назвал мое имя.

- Зачем ты это делаешь? - звук моего голоса был далеким и слабым. Он не ответил мне. Да я и не ждала, что он ответит.

Он подвел меня к машине, что стояла позади фургона. Чейз открыл дверь и грубо усадил меня на заднее сидение. Я упала на бок, чувствуя, как обивка сидения стала влажной от слез.

А потом Чейз исчез. И хотя сердце мое успокоилось, боль в груди осталась. Она охватила меня целиком, мешая дышать, и я провалилась в темноту.

- Мам, я дома! - Я скинула туфли на пороге и направилась по коридору на кухню, откуда слышался ее смех.

- Эмбер, а вот и ты! Глянь-ка, кто вернулся! - Мама стояла у плиты, сияя, словно одарила меня новой блестящей игрушкой. Я завернула за угол и недоверчиво замерла.

Чейз Дженнингс.

Чейз Дженнингс, с которым я играла в пятнашки и гоняла на великах и в которого я влюбилась, еще не зная, что значит влюбиться.

Чейз Дженнингс, который, повзрослев, стал по-мужски красив. Он был высоким и хорошо сложенным - и гораздо более опасным, чем тот тощий четырнадцатилетний парень, которого я видела в последний раз. Он небрежно сидел в своем кресле, держа руки в карманах джинсов, из-под старой бейсболки торчали черные волосы.

Я пялилась на него. Потом быстро отвела взгляд, чувствуя, что краснею.

- Э-э... привет.

- Привет, Эмбер, - просто сказал он. - Ты выросла.

* * *

Я открыла глаза, когда патрульная машина ФБР, дернувшись, остановилась. Я медленно села и откинула волосы с лица. Голова казалась тяжелой и затуманенной.

Где я?

Наступила ночь, темнота дезориентировала меня. Я протерла глаза и мельком увидела профиль светловолосого солдата через перегородку из толстого стекла между передней и задней частями машины. Моррис. Я вспомнила его имя на значке. Я всматривалась в лобовое стекло, искаженное перегородкой. Со вспышкой паники я поняла, что высматриваю фургон. Тот, которого перед нами уже не было.

А потом я вспомнила.

Милиция нравов. Арест. Чейз.

Где мама? Мне следовало быть начеку! Я ударила по стеклянной перегородке, но Моррис с водителем даже не вздрогнули. Она была звуконепроницаемой. Испугавшись, я скрестила руки на груди и откинулась на кожаном сидении, пытаясь понять, где мы находились.

Без машины и телевидения мы были изолированы в нашем квартале. ФБР закрыло газеты из-за нехватки ресурсов, заблокировало интернет, чтобы подавить беспокойства, мы даже не могли видеть фотографий того, как изменился наш город. Мы знали, что Луисвиллу во время Войны относительно повезло. Никаких зданий, разрушенных при бомбежке. Никаких эвакуированных областей. Но он, хоть и не выглядел разрушенным, все равно казался другим.

Мы проехали мимо освещенного конференц-центра, сейчас это был распределительный центр продуктовой компании Horizons. Затем мимо аэропорта, который переделали под оружейный завод ФБР, так как коммерческие перелеты были запрещены. Здесь появилось много солдат, когда Форт Нокс и Форт Кэмпбелл превратили в базы ФБР. Сейчас на старых площадках были припаркованы ряды синих милицейских машин.

Наш автомобиль был единственным на шоссе. Осознание, что я была не дома в час, когда только МН позволялось быть на улице, что я была окружена флагами с крестами и эмблемами восхода, пробрало меня до мозга костей. Я почувствовала себя Дороти в некотором подобии "Волшебника из страны Оз".

Въездной пандус привел нас в деловой центр Луисвилла, в конце поворота мы покатились сквозь пустые блок-посты. Водитель нацелился на чудовищную кирпичную многоэтажку, чьи нижние этажи расходились в стороны подобно щупальцам осьминога. Его желтые глаза (окна, освещаемые генераторами) глядели во всех направлениях. Мы находились на территории городской больницы.

Я нигде не видела фургон. Куда они увезли маму?

Чейз Дженнингс. Я пыталась сглотнуть, но его имя разливалось по моему языку, как кипящая вода, поэтому я не могла.

Как он мог? Я доверяла ему. Я даже думала, что любила его, и не только это: думала, он искренне обо мне заботился.

Он изменился. Полностью.

Водитель припарковал машину рядом со зданием, большая часть которого находилась в тени. Через секунду Моррис открыл заднюю дверь и вытащил меня из машины, схватив за предплечье. Три красные царапины, которые я оставила ему ногтями, ярко выделялись на его белой шее.

Жужжание генераторов заполнило ночь, резко контрастируя со звуконепроницаемой изолированностью полицейской машины. Он повел меня к зданию с вывеской "Отделение неотложной помощи", в стеклянных раздвижных дверях я увидела свое отражение. Бледное лицо. Опухшие глаза. Школьная рубашка перекосилась на одну сторону, когда Бет тянула меня, пытаясь спасти; растрепавшаяся коса свисала к ребрам.

Мы не пошли внутрь.

- Я всегда представлял тебя блондинкой, - сказал Моррис. В его тоне, хотя и мягком, прозвучал намек на разочарование. Я гадала, какие же еще вещи Чейз рассказывал ему обо мне.

- Мама здесь? - спросила я.

- Закрой рот.

Значит он может говорить, а я нет? Я сердито посмотрела на него, сконцентрировавшись в том месте, где мои ногти пустили ему кровь. Осознание того, что я могу за себя постоять, позволило мне чувствовать себя немного храбрее. Он толкнул меня к дверям, откуда прожекторы освещали темно-синий школьный автобус, который отбрасывал тень на парковку. В линию выстроились несколько девушек, по обеим сторонам стояли охранники.

Чем ближе мы подходили, тем сильнее меня пробирала дрожь. Раньше солдаты использовали слово "реабилитация", но я не знала, что оно собой подразумевало и где этот центр (если это вообще было центром). Я представляла один из огромных временных воспитательных домов, построенных во время Войны, или, еще хуже, государственное исправительное учреждение. Они ведь не могли отправить меня туда; я ничего плохого не сделала. Родиться - это еще не преступление, даже если они обращались со мной, как с преступницей.

А что, если они отправят маму в тюрьму?

Я вспомнила ребят из школы, которые исчезли. Кейтлин Мидоуз и Мэри Как-то-там, а еще парень-первокурсник, которого я не знала. Их привлекли по статье о правонарушениях за такие вещи, как пропуск школы в не утвержденный религиозный праздник. Но они же никого не убили. Кейтлин так и не вернулась домой, а Мэри и парня не было уже неделю или две.

Я старалась вспомнить, что Бет говорила о Кейтлин, но меня так сильно трясло, что мой мозг, казалось, сейчас треснет. Ее телефонный номер не обслуживался. Ее не было на доске пропавших людей. Ее семья переехала после суда.

"Переехали", - подумала я. Или все они сели в автобус и исчезли.

Я встала в линию за плотной девушкой со светлыми короткими волосами. Она так сильно плакала, что начала задыхаться. Другая раскачивалась взад-вперед, обхватив руками свой живот. Все они были примерно моего возраста или младше. Одной темноволосой девочке было не больше десяти лет.

Когда мы подошли к двум охранникам, Моррис ослабил хватку на моей руке. У одного из охранников был фингал. Второй просматривал список имен на планшетке.

- Эмбер Миллер, - сообщил Моррис. - Сколько осталось до их перевозки, Джонс?

У меня подогнулись колени. Я снова задумалась, куда нас повезут. Куда-то далеко, иначе я бы слышала об этом в школе или из сплетен в бесплатной столовой. Тут меня осенило, что никто, кроме этих солдат, не знал нашего места назначения. Даже мама. Бет будет искать нас, но если она будет задавать слишком много вопросов Милиции нравов, то получит штрафную квитанцию или того хуже.

• Предыдущая
• 4/68
• Следующая