Договор с дьяволом - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 38

• Предыдущая
• 38/70
• Следующая

Академик захлебнулся, а Лина перешла в наступление. Ну хорошо, завтра же она пойдет к этим следователям и во всем им признается. В том, что торпеда уже продана, что деньги получены, что препятствия в лице Махмуда Мамедова убраны... Все честно расскажет. Ее за это не расстреляют, даже и срок, в связи с явкой с повинной, как показывают по телевидению, постараются дать минимальный, а с ее-то достоинствами она ни в какой тюрьме не пропадет, еще и отдохнет за счет государства. Зато академика ждет в этом случае полнейшее разочарование. Это – мягко говоря. Устраивает?

Самарина подобный поворот дела никак не мог устроить. И, как-то посторонне вслушиваясь в слова, произносимые Линой, он все больше понимал, что она права, хоть и сволочь порядочная. Ну а что, разве дело, которое он вместе с ней, кстати, и затеял, не сволочное? По большому-то счету? То-то и оно. Однако, несмотря на все больше убеждающую ее правоту, несмотря на то что «точка возврата», как говорят в авиации, уже пройдена, что ситуация стала, другими словами, необратимой, академика не оставляло побочное ощущение быстро надвигающейся опасности, от которой теперь ни он и никто другой не гарантирован.

Подавив в себе это тревожное чувство, Самарин жестом остановил поток обвинений и оправданий.

– Ладно, допустим, что согласиться с произведенными действиями я не могу. Предположим также, что дело сделано во спасение коммерческой сделки... черт знает что! Пусть. Но что же дальше? Мне сегодня сообщили, что наши представители вместе с изделиями должны в ближайшие день-два прибыть в распоряжение командования Северного флота. Учения начинаются завтра. Ну пока они там будут решать свои стратегические и тактические задачи, время у нас имеется. Но испытания нам предложено провести с атомной подводной лодки. Сроки ее выхода в море тоже четко определены. И срыва испытаний «Шторма» нам никто не простит. Это хоть вам понятно?

– Кому – нам? – вскинулась Лина. – Называй конкретно! Я, что ли, полечу в Североморск? Или, может, ты возглавишь испытания? Так вот, милый мой академик, слушай меня внимательно. Мы с Ваней уже обсудили этот горький вопрос. И тот вариант, который ты предложил однажды, Козлов, что называется, уже обсосал со всех сторон. И даже то обстоятельство, что Мамедова нет, то есть не окажется на испытаниях, не усложняет, а облегчает нашу задачу. Пошли вместо Мамедова любого конструктора из его отдела, для которого в принципе один черт – что «шестьдесят восьмая», что «шестьдесят четвертая», скажем. Козлов, как военпред и основное ответственное лицо, найдет возможность произвести подмену. А в воде все твои легендарные торпеды одинаковые, за некоторым исключением, известным лишь узкому кругу высоких специалистов. Это не мои слова, поверь. Да у нас и нет другого выхода, мы не должны запустить «шестьдесят восьмую», но ее может постигнуть неудача, ведь верно? А обломки со дна Баренцева моря никто доставать не будет. Что ж поделаешь, ты хоть и гений, но и у тебя возможны редкие неудачи. Придется покраснеть перед руководством ВМС, куда денешься, и с еще большим жаром затем приняться за доработку. А Эрику, как я поняла, ничего другого и не надо.

– Складно говоришь... Ну, что касается «краснеть», так это нам не впервой, на грешной земле живем, того-другого не хватает. От стыда не сгорим. Но ведь начнутся проверки, комиссии...

– А вот об этом ты сейчас и думай. Дави их своим авторитетом. Вон и у Туполева тоже не все самолеты с первого раза взлетали. Я уж не говорю о Королеве.

– Гляди, успела подковаться!.. – уже совсем мирно усмехнулся Самарин.

– С вами поведешься... – вздохнула Лина. – Слушай, прохладно становится. У тебя там, в бардачке, ничего нет?

– Я ж за рулем!

– А тебе и не надо, я о себе говорю. Согреть тебя у меня есть добрый десяток способов...

– Ох, неуемная...

– А ты на меня больше не кричи. Я разве виновата, что у тебя такие кадры? Кстати, тот Игорек, которого ты со мной однажды на дачу посылал, он как, что за человек?

– Почему он вдруг тебя заинтересовал? – насторожился Самарин.

– Ты ответь, я объясню.

– Сотрудник одного моего... ну, коллеги, достаточно?

– А чем занимается твой коллега?

– Разным, долго объяснять. Системами. Он говорил как-то, что у них есть – новое слово такое – «крыша». И очень серьезная. Я думаю, что исследования связаны с нуждами службы безопасности.

– И ты его пригласил к себе? Соображаешь, кого позвал-то?

– Не волнуйся, коллега мне однажды признался, что ему довольно часто приходится выполнять заказы и частных организаций. Поэтому он прекрасно знает, кого и куда надо посылать. Так зачем тебе понадобился этот парнишка? Или ты уже... а? – Он подозрительно посмотрел на Лину.

– Нет, просто я намекнула ему, что мне надоел один человек, от которого я хотела бы избавиться. Он засмеялся и предложил наиболее радикальный способ. Ты уже понял, милый?

– Что-о-о?!

– Ни-че-го. Ровным счетом. Просто мне придется отстегнуть ему десять тысяч долларов. Плюс мелкие услуги личного плана. Как ты считаешь, я должна произвести расчет только из своей части гонорара? Если учитывать к тому же, что любой твой конструктор под руководством Козлова готов будет взорвать что угодно не за сто пятьдесят тысяч, а за десятую часть этой суммы. И остальное мы имеем все основания перераспределить по-новому. Ну так как?

– А ты все продумала...

– Приходится. Когда другим некогда. Или они делают вид, что безумно заняты. Надоело, Сева, знаешь, как чертовски надоело!

А вот теперь почему-то сник Самарин. Голову опустил, превратился в одинокого и глубоко несчастного человека, которого так захотелось пожалеть... Он размышлял. Но о чем, то Лине было неведомо. Она видела одно: мысли у академика Самарина были очень тяжелыми, они словно пригибали его голову к земле, давили на него.

Ничего, думала между тем она, это полезно. Конечно, проще перекинуть вину на всех остальных, на кого угодно, лишь бы не думать о своем участии, однако в жизни так не бывает. И каждый несет собственный крест – частичку от общего, случается, почти неподъемного.

Наконец он поднялся, кивнул ей, мол, идем в машину. А когда подошли к «вольво», он сказал, открыв заднюю дверь:

– Сделаем так. Две сотни надо будет положить на мой валютный счет, а про оставшиеся пятьдесят – решите с Иваном. И теперь вот что. Ну-ка забирайся сюда, – он показал на заднее сиденье, – и стань на колени. Похоже, настроение исправилось. Или погода так действует?..

Когда они возвращались в Москву, Самарин, как послышалось Лине, даже стал насвистывать что-то веселенькое. Ну естественно, почти взахлеб выместив на ней все свою злость и растерянность, академик вновь обрел свое независимое лицо. И еще это свидетельствовало о том, что примирение состоялось, а следовательно, Самарин принял ее условия.

Подвезя ее к дому на Кутузовском проспекте, Всеволод Мстиславович вдруг вернулся к давно законченному разговору:

– А ты уверена, что он... – Самарин не назвал Игоря, но Лина без труда поняла. – Что он не станет шантажировать?

– Скажи, а ты сам можешь быть хоть в чем-нибудь уверен до конца?

– Вопрос...

– Вот и я думаю, что в крайнем случае придется отстегнуть еще какую-то сумму. Плюс, как я говорила, определенные услуги.

– Хорошо, положишь на мой счет только сто пятьдесят, а еще полсотни держи в резерве. У нас же теперь бесплатно ничего не делается...

Совершив сей благородный поступок, академик Самарин проводил Ангелину Васильевну до дверей подъезда, подождал, пока она войдет в лифт, и вернулся к машине, чтобы ехать домой.

Чувствовал он себя нормально. Ну а встряски – куда ж без них! Это еще судьбу надо благодарить, что в критические моменты, в стрессовых ситуациях имеется возможность безболезненно и без опаски снять перегрузки. Самарин вспомнил Лину, ее вызывающе эротическую позу на заднем сиденье «вольво» и усмехнулся. Хороша, чертовка! А после пятидесяти, когда поневоле начинаешь подумывать за быстротечностью жизни, что каждый раз может оказаться последним, это особенно ценно...

• Предыдущая
• 38/70
• Следующая