Лунариум - Тудэв Лодонгийн - Страница 31

— Дурак!.. Совсем дурак!.. Несомненно дурак…

 Обращаясь к прошедшим эпохам, мы найдем, что по мере нашего удаления в глубь времен и сутки и месяц укорачиваются, но сутки меняются быстрее, чем месяц. Земля могла совершать большее число оборотов в течение месяца, чем теперь, хотя месяц сам по себе был короче, чем наш современный, так мы возвращаемся к той эпохе, когда месяц заключал в себе 29 вращений Земли вокруг ее же оси вместо 27¹/₃ современных.

Эта эпоха является своего рода критической в истории системы Земля — Луна, так как можно показать, что месяц не заключал в себе никогда более 29 суток. И раньше той эпохи в месяце было меньше 29 суток, и после той эпохи тоже. Хотя эта эпоха в истории Земли весьма удалена от нас, но в общей последовательности всех изменений она должна рассматриваться как сравнительно недавняя.

В известном смысле, таким образом, мы можем говорить, что лишь недавно пережили срединную стадию нашей истории.

Затем, прослеживая последовательность изменения от той эпохи, которая характеризуется наибольшим числом суток в месяце, мы увидим, что Земля вращается все быстрее и быстрее, что Луна подходит все ближе и ближе к Земле и обращается вокруг нее в промежутки все более и более короткие. Но тут наступает резкая перемена: месяц сокращается быстрее, чем сутки. Поэтому Луна снова, так сказать, нагоняет Землю, которая не может вращаться с таким же числом оборотов в месяц, как прежде. Другими словами, число суток в месяце уменьшается от своего максимального значения (29) и окончательно сводится к одним суткам. Когда это было так, Земля и Луна вращались с одной и той же самой скоростью, и Луна всегда была против одной и той же стороны поверхности Земли; поскольку это касается взаимного движения, Луна и Земля как бы соединялись твердым стержнем.

Итак, мы пришли к тому заключению, которое мы предвидели и для далекого будущего; но оба случая глубоко различны: в будущем период совместного обращения будет заключать 55 наших суток, а в давно прошедшие времена оба небесных тела вращались одно около другого в период, равный от 3 до 5 наших часов. Спутник, обращающийся вокруг Земли в такой короткий промежуток времени, должен почти касаться земной поверхности. Таким образом, мы проследили состояние системы до той эпохи, когда Земля и Луна почти соприкасались и вращались как одно тело.

Дж. Дарвин, Приливы и родственные им явления в солнечной системе

Тихо Браге и его квадрант.

Жюль Верн — Вокруг Луны[19]

В половине третьего утра снаряд находился уже на тридцатой параллели северной широты, на расстоянии всего тысячи километров от Луны, а оптические приборы сводили это расстояние менее чем к десяти километрам. По-прежнему было ясно, что ядро не сможет соприкоснуться ни с одной точкой лунного диска. Барбикен недоумевал, почему снаряд летит с такой незначительной скоростью. Чтобы сопротивляться лунному притяжению на таком небольшом расстоянии от Луны, снаряд должен был бы обладать гораздо большей скоростью. Причина этого явления оставалась пока невыясненной. Да и времени для каких бы то ни было изысканий у Барбикена не хватало. Перед глазами путешественников развертывалась панорама лунных ландшафтов, и они боялись упустить из виду хоть малейшую подробность.

Итак, в зрительную трубу Лупа казалась всего на расстоянии двух с половиной лье. Что мог бы различить на поверхности Земли воздухоплаватель, поднявшийся на такую высоту над земным шаром? Ответить на этот вопрос трудно, потому что аэростаты поднимались до сих пор самое большее на восемь тысяч метров.

Вот точное описание всего того, что видели Барбикен и его друзья с указанной высоты.

Лунный диск, казалось, был усеян обширными пятнами самой разнообразной окраски. Исследователи Луны и астрономы по-разному объясняют окраску этих пятен. Юлиус Шмидт утверждает, что если бы высушить все земные океаны, то лунный наблюдатель не различил бы в окраске океанов и морей тех резко выраженных оттенков, какие представляются на Луне земному наблюдателю. По мнению Шмидта, цвет обширных равнин, носящих название «морей», темно-серый, с примесью зеленого и коричневого оттенков. Некоторые крупные кратеры имеют ту же окраску.

Это мнение немецкого селенографа, разделяемое Бэром и Мэдлером, было известно Барбикену. Его собственные наблюдения подтверждали это мнение в противовес другим астрономам, считавшим, что поверхность Луны имеет однообразную серую окраску. Некоторые лунные пространства отливали довольно ярким зеленым цветом, которым, по исследованиям того же Юлиуса Шмидта, окрашены и Море Ясности и Море Влажности. Барбикен различил широкие кратеры, не имеющие внутренних конусов; эти кратеры обладали синеватым оттенком, похожим на цвет только что отшлифованной стальной пластинки. Подобные оттенки действительно свойственны лунному диску, а вовсе не зависят от несовершенства объективов телескопов или от влияния земной атмосферы, как утверждали некоторые астрономы. У Барбикена не оставалось в этом никаких сомнений. Он производил наблюдения в безвоздушном пространстве, и никакой оптической ошибки тут быть не могло. Различие в оттенках он считал теперь научно установленной истиной. Но обусловливались ли зеленые оттенки тропической растительностью, которой благоприятствовала плотная и низкая атмосфера, Барбикен утверждать еще не решался.

Далее он обнаружил довольно ясно выделяющийся красноватый оттенок. Эту окраску он уже наблюдал в глубине одиноко стоящего цирка, известного под именем цирка Лихтенберга, расположенного у Герцинских гор на краю лунного полушария. Причину такой окраски Барбикен опять-таки установить не мог.

Столь же необъяснимой казалась ему и другая особенность лунной поверхности. Вот в чем она заключалась.

Мишель Ардан, стоявший во время наблюдений рядом с Барбикеном, заметил длинные белые линии, ярко освещенные отвесными солнечными лучами. Это были ряды светящихся борозд, совершенно не похожих на недавние сияющие полосы Коперника. Борозды тянулись Параллельно одна другой.

Мишель с обычным апломбом не замедлил высказать свое мнение по этому поводу.

— Смотри-ка! Да это обработанные поля!

— Обработанные поля? — повторил Николь недоверчиво.

— Во всяком случае, вспаханные, — продолжал Мишель. — Какие же, однако, отличные пахари эти селениты! Да и в плуги свои они, по-видимому, впрягли каких-то гигантских быков, иначе таких колоссальных борозд не проведешь!

— Ты ошибаешься, — возразил Барбикен. — Это не борозды, а трещины.

— Ну трещины так трещины, — кротко согласился Мишель. — А все-таки, что же понимают ученые под этими трещинами?

Барбикен тотчас же сообщил товарищу все, что ему самому было известно о лунных трещинах. Он знал, что они замечены во всех равнинных областях лунного диска; что они имеют от четырех до пятидесяти лье в длину и что ширина их достигает от тысячи до тысячи пятисот метров; что края их всегда строго параллельны. Но об их происхождении и природе он не знал решительно ничего.

Вооруженный зрительной трубой, Барбикен пристально рассматривал любопытные трещины. Он заметил, что их боковые грани имеют очень крутые скаты. Это было нечто вроде параллельных валов, и при некоторой фантазии их можно было принять за длинные ряды укреплений, сооруженных лунными инженерами.

Одни из трещин были совершенно прямые, словно вытянуты по шнуру, другие слегка изгибались, причем боковые их грани неизменно оставались параллельными; одни перекрещивались между собой, другие прорезали кратеры; там они бороздили кольцеобразные впадины Посейдона или Петавия, здесь испещряли гладь Моря Ясности.