Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Дик Филип Киндред - Страница 20

• Предыдущая
• 20/285
• Следующая

— Спасибо, — сказал Кармайкл, и рабочие разошлись. — Эй, — обратился он к Фергессону. — Ну вы и грохнулись!

Фергессон кивнул. Боль в груди лишала его дара речи. Он коснулся ее своими оцепеневшими пальцами, но не почувствовал ровным счетом ничего. Говорить он тоже не мог. Теперь он испугался.

— Пойдемте в офис, — сказал Кармайкл. Придерживая Фергессона за плечо, он привел его к лачуге с крышей, покрытой толем. — Чашку кофе?

— Нет, — сказал Фергессон. Его голос звучал разлаженно и словно бы доносился издалека. Он как будто слышал его по телефону. — Мне надо возвращаться.

— Хотите сесть в свою машину?

Фергессон кивнул, и Кармайкл подвел его к припаркованному «Понтиаку». Кармайкл открыл дверцу, и старик забрался за руль. Он откинулся на мягкое сиденье и большими глотками всасывал воздух. От воздуха у него саднило в горле, как будто его он тоже ободрал при падении. Подняв руку к грудной клетке, он надавил на нее.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Кармайкл.

Он кивнул.

— Надо было смотреть на эту мокрую землю, с ней шутки плохи.

— Да, — сказал Фергессон.

В голове у него начало проясняться, и он стал осознавать, что к чему. Но боль в груди свидетельствовала, что внутри у него что–то повреждено; он дрожал от испуга и хотел, чтобы Кармайкл оставил его в покое. Ему не терпелось вернуться в Окленд.

Кармайкл, опершись на дверцу машину, долго говорил, продолжая свои рассуждения как ни в чем не бывало. Его бесконечное спокойствие нарушено не было: старик упал, а Кармайкл организовал, чтобы его подняли на ноги. Старик обливался потом, откинувшись на сиденье своего автомобиля, и думал, как доехать обратно. Он был уверен, что справится; сможет, если понадобится, съехать с дороги. Решив ехать прямо сейчас, он открыл глаза и перебил агента по продажам:

— Спасибо, мистер Кармайкл. Увидимся.

Правой рукой он включил зажигание, ногой надавил на газ. Мотор завелся.

— Погодите, — сказал Кармайкл. — Я дам вам свою карточку.

Фергессон принял карточку и сунул ее себе в карман. Он отъехал на ярд, а Кармайкл шагал рядом. Глядя через ветровое стекло, Фергессон моргал, когда пот просачивался сквозь брови и затекал в глаза. Боль стала интенсивнее, не такой приглушенной, как прежде; он почувствовал, что она локализуется в сердце, и внезапно понял, что у него был сердечный приступ: не сильный, легкий, случившийся из–за ходьбы в гору и волнения.

— До свидания, — сказал он и кивнул; автомобиль тронулся с места и покатил по дороге.

— Увидимся, Джим, — сказал Кармайкл.

Он исчез из поля зрения Фергессона. Звук его голоса растаял. Фергессон вел машину, вцепившись в руль обеими руками. Проехав около мили, он приостановился и снова откинулся на сиденье, стараясь устроиться поудобнее. Боль, казалось, ослабевала. Это его радовало.

К тому времени, когда он снова отыскал шоссе, ему уже вполне удавалось сидеть прямо. Спазм ослабел — или боль утихла. Трясущейся рукой он впервые переключился на высокую скорость. Рев двигателя стал тише.

Он все еще был испуган и, ведя машину, напевал самому себе: «Бом–бом, бом–бом». Это ничего не означало, и он никогда прежде не издавал подобных звуков, не было случая, чтобы его губы снова и снова повторяли такие звуки, как будто они были чем–то важным. «Бом–бом». Он испытал облегчение, когда по обе стороны увидел Сан–Рафаэль, потому что это означало, что вскоре он окажется на мосту и поедет обратно к Ист–Бэю. «Бом–бом», — сказал он себе, вслушиваясь в собственный голос. Силы его восстановились, и он повторил это громче. Полуденное солнце припекало, из–за чего пот стекал у него по щекам и заливался под воротник. Куртка сковывала его движения, а когда он пошевелился, то почувствовал подергивание ткани. Возможно, подумал он, стальные балки рассекли ему грудь.

Мастерская не открывалась весь день; ее деревянные двери были заперты. Старик припарковал «Понтиак» у входа и неуклюже выбрался, чтобы отпереть амбарный замок, удерживавший двери вместе. Когда он потянул их кверху, его окатило хлынувшим потоком влажного затхлого воздуха.

Загнав «Понтиак» внутрь, он прошел в свой офис и расстегнул куртку. Сунув руку под рубашку и майку, чтобы добраться до тела, он обнаружил, что ткань пропитана кровью. Ребра пересекала глубокая зарубка, которая все еще кровоточила. Он тут же отправился в умывальню, где смыл кровь с помощью бруска мыла «Лава». Зарубка стала белой, а плоть, оказалось, была не столько рассечена, сколько вмята.

Значит, думал он, вернувшись за письменный стол в офисе, боль была вызвана столкновением, ударом; это сталь ударила его по груди, и нет причин предполагать что–то более серьезное. Болеть перестало. Он чувствовал слабость и тошноту. Наклонившись, он выдвинул нижний ящик и достал полупинту бренди «Братья во Христе». Единственным стаканом, который он смог найти, был бумажный стаканчик со скрепками. Высыпав их и выпив немного бренди, он стал щелкать по скрепкам, запуская их по поверхности стола. Потом, наконец, нашел номер Хармана и набрал его.

— Алло, — сказал он. — Харман? Мистер Харман?

— Один момент, — отозвалась телефонистка. — Соединяю вас с мистером Харманом.

Послышался ряд щелчков, он ждал. Потом раздался мужской голос.

— Харман слушает.

— Это Фергессон, — сказал он. — Меня заинтересовала эта площадка, но я не могу найти мистера Бредфорда.

— Ах да, — сказал Харман, и в его голосе прозвучала мимолетная озадаченность.

— Я ездил туда, но его там не было.

После паузы голос Хармана сказал:

— Друг мой, я все думаю о вас и о вашем бизнесе. Думаю, как вам лучше поступить… у вас есть адвокат?

— Нет, — сказал Фергессон.

— Ну а кто занимался документами по вашей автомастерской?

— Мэтт Пестевридес. Брокер по недвижимости.

— Мне кажется, — сказал Харман, — что если вы собираетесь иметь дело с Бредфордом, вам следует действовать через кого–то другого. Говорю это, не подразумевая ничего обидного. Но я, Джим, полагаю, что вы действительно управились бы гораздо лучше, если бы смогли вести дела через какого–нибудь представителя, который привык общаться с такими предпринимателями, как Бредфорд. Который может — понимаете, что я имею в виду? — говорить с ними на одном языке.

— Я хочу это заведение, — сказал Фергессон.

— Автосервис?

— Хочу его купить! — громко сказал он прямо в ухо Хармана. Рокот его голоса отозвался в трубке нестройными звуками.

— Хорошо, послушайте, — сказал Харман. — Наймите адвоката. Пусть он найдет подход к Бредфорду. Пусть скажет им, что у него есть интересный клиент, который хочет узнать о них больше. Он разберется, как с ними обращаться. Может, у Бредфорда и его компаньонов уже имеется проспект — ну, вы знаете, что это такое, это финансовый проект, в котором излагаются все подробности. Пускай вага адвокат его просмотрит и скажет, что он думает. Или свяжитесь с брокером по инвестициям. С кем–то, у кого есть опыт в такого рода вещах. Или, если хотите, предоставьте это мне.

— Я поручу это Царнасу. — Это был болгарин, поверенный, занимавшийся делами собственности, который готовил документы на его хозяйство, когда он его только покупал. — Спасибо.

— Если хотите, я сообщу вам имя своего собственного поверенного, — сказал Харман. — Он отличный специалист.

— Нет. — У него снова начала болеть грудь. — Спасибо.

Он положил трубку.

Почему, думал он, мне нельзя повидаться с Бредфордом самому? Почему я должен действовать через кого–то еще? Бредфорд, подобно богу, был невидим, находился где–то высоко в небе; его знали только по его делам. Большим людям, финансистам, полагалось узнавать о Джиме Фергессоне не напрямую и не сразу; знание о Фергессоне должно подползать к ним постепенно, если только ему вообще суждено доползти. И в какой мере оно будет им важно? Насколько ценно? Но он принял решение двигаться дальше.

Он позвонил в офис Царнаса. Ответила его дочь.

• Предыдущая
• 20/285
• Следующая