Черный престол - Посняков Андрей - Страница 31

• Предыдущая
• 31/67
• Следующая

Марине захотелось сказать что-то утешительное маленькому, похожему на мокрого воробья, доктору, но никакие слова не приходили на ум, да и что тут было говорить? Лишь по русскому обычаю одно слово:

— Налейте.

— А? — Доктор оторвался от скорбных мыслей, торопливо налил. Переплеснувшись через край рюмки, бренди растекся по столу пахучей коричневой лужицей.

Марина выпила. Доктор налил себе...

— А, вот вы где, доктор Арендт. — В кабинет заглянул полицейский. Лейтенант или сержант — Левкина не очень разбиралась.

— У погибших есть, кажется, сын? — спросил полицейский.

— Да. Ханс. Ханс Йохансен. По-моему, тринадцати лет.

Полицейский кивнул:

— Он сейчас дома. Не проедете с нами туда? Вы ведь, так сказать, единственный друг семьи.

— Да, да, конечно. — Доктор засобирался. — Марина, приберетесь здесь?

— Не беспокойтесь.

— Спасибо вам.

Они ушли, лейтенант полиции и доктор, на ступеньках загремели быстро стихнувшие шаги, на улице послышался шум заведенного мотора.

Марина посмотрела в окно и вздохнула. Она всегда считала доктора обычным бабником и занудой и не могла даже представить, что тот способен хоть на какие-то чувства. Оказывается, способен. Хотя бы — на сострадание, что само по себе многое значит.

Гроза между тем кончилась, но дождь всё лил, барабанил по подоконнику и крыше, журчал в водосточных трубах, противный и промозглый ноябрьский дождь.

Хоронили через три дня на старом кладбище — оказывается, оно вовсе не было заброшенным, по крайней мере западная его часть, та, что ближе к Снольди-Хольму.

Священник из местной кирхи — Йохансены были лютеранами — прочел молитву, подойдя ближе, положил руку на плечо Хансу. Тот стоял, опустив заплаканное лицо, маленький, несчастный, непонятно кому теперь нужный — ведь близких родственников у него не было, если не считать двоюродного дядьку по матери, но тот жил где-то в Канаде, да и был ли теперь жив — неизвестно. Еще была бабка... но тоже где-то далеко, и не Ханса бабка, а его матери, Юдит. Ханс ее так никогда и не видел. Тоже маловероятно, что жива.

— Мальчика надо временно определить в приют. — Пастор наклонился к доктору Арендту. Тот рассеянно кивнул. Ну конечно же, он сделает для юного Йохансена всё, что возможно.

С моря дул ветер, холодный, пронизывающий до самых костей, и похороны завершились быстро. Доктор Арендт сказал пару слов, его поддержали еще несколько человек — соседи, — покойные Йохансены вели уединенный образ жизни и не имели широкого круга друзей.

На обратном пути Ханс Йохансен тронул доктора за рукав пальто:

— Можно я пока останусь в нашем доме?

Доктор обернулся:

— Конечно, можно. Ведь это твой дом...

«Потом всё равно придется куда-то определять парня, — подумал он. — Ну, это потом. А пока... Пусть побудет у себя, хотя бы пару дней... Кто только кормить его будет? Ладно, скажу Ханне».

Дом — родной дом, прежде такой ласковый и добрый — встретил Ханса угрюмым молчанием. Он казался сумрачным, хотя Ханс и включил везде свет. Вот с этой лестницы, ведущей на второй этаж, обычно спускалась мать, когда он возвращался из школы, молодая, веселая, напевая что-то из «АББЫ». А тут, в углу, у шкафа, стояло кресло отца — оно и сейчас стоит, и даже бутылка пива рядом, на подоконнике, которую он вытащил из холодильника, перед тем как раздался тот страшный телефонный звонок...

Ханс не плакал ни на кладбище, ни тогда, когда узнал о трагедии. Словно бы сжался в комок под холодным ветром. А теперь дома, в одиночестве, этот комок растаял. Стало так плохо, как не было, наверное, до того никогда, — да ведь и не было! — едко защипало глаза, а в горле сделалось вдруг жестковато и горько...

Кто-то позвонил как раз в этот момент. Не дожидаясь ответа, вошли — дверь была оставлена нараспашку. Черные джинсы, черная, с заклепками, куртка-косуха, темная грива волос — Нильс. И с ним — девушка, видно его подружка-одногруппница. Зачем они пришли? Зачем — именно в этот момент...

— Уходите! Чего приперлись? Что вам от меня надо? — закричал на них Ханс и, закрыв лицо ладонями, метнулся в спальню...

Он повалился на кровать, лицом вниз, и заплакал навзрыд, так, что худенькие плечи его содрогались от рыданий, а подушка скоро сделалась мокрой от слез. Родителей, любящих его родителей, больше не было. И не будет — никогда! Никогда, никогда, никогда... И кому он теперь нужен? Далеким родственникам? Которые еще есть ли на свете? Нет у него никого...

Когда слезы кончились, Ханс сел на кровати. Как это — нет никого? А друзья? Тот же Нильс... Так ведь он сам его только что выгнал. Может, Нильс теперь обидится и никогда больше не придет? А может, они не успели далеко уйти и еще можно догнать? Нужно, нужно догнать! Ханс выскочил из спальни...

— Мы тут хотим пожарить вашего палтуса, — обернулся к нему Нильс. А его девчонка, на вид вполне симпатичная и добрая, вопросительно вскинула ресницы:

— Можно?

Ханс ничего не сказал, лишь робко улыбнулся, не ощущая, как по мокрым щекам его катятся слезы.

Все сатанисты, в лице Толстяка и Торольва, с восторгом восприняли идею Вольфа отыскать сумасшедшую Магн и отобрать у нее какой-то там камень, то ли драгоценный, то ли черт-те какой. В общем, какой-то камень, до зарезу нужный темным, потусторонним силам и, как скупо объяснил Вольф, может быть, даже самому Князю Тьмы.

Сумасшедшую Магн в городе многие знали, особенно молодежь, и троица Вольфа отнюдь не была исключением. Несмотря на помешательство, а может быть, и благодаря ему, Магн была красива и слыла легко доступной, хотя, сказать по правде, ни один парень, ни из Гронга, ни из соседнего Намсуса, не смог бы сказать, что хоть раз переспал с ней. Тем не менее слухи такого рода ходили, вызывая нездоровое томление среди местных подростков, лишенных маленьких радостей больших городов, где каждый чувствует себя анонимным и безнаказанным. Хорошо им там, в столице, — ходи, встречайся с девчонками, никто тебе слова не скажет, да и не узнает никто — всем на тебя наплевать.

Совсем другое дело здесь, в маленьком Гронме, или в том же Намсусе. Родители, знакомые, родственники вычислят враз. Могут и морду набить, бывали случаи. Так что сумасшедшая Магн считалась среди местных подростков вполне подходящей кандидатурой для быстрого и необременительного секса. Хотя вроде и поводов не давала. Ну, не давала, так, может, даст. Лишь бы вот отыскать ее.

— А чего ее искать? — лениво поковырял в носу Торольв. — Позвонить в психушку, делов-то!

Он вытащил мобильник, поискал в справочнике нужный номер. Позвонив, поговорил пару минут и озадаченно обернулся к приятелям:

— В психушке ее нет!

— Это мы уже поняли, — хмуро кивнул Вольф. — Какие еще будут предложения?

Никаких осмысленных предложений от Торольва и Толстяка, конечно же, не последовало. Впрочем, Вольф не очень-то и рассчитывал на их мозги. Допив пиво, сам принялся перебирать варианты. Ну где в округе найти прибежище умалишенной? Причем не буйной, а обычной тихо помешанной. К тому же временами она вполне сходила за нормальную, только вот почему-то боялась автомобилей, телевизоров и больших городов, — ну, сумасшедшая, она сумасшедшая и есть. Но где же ее отыскать? Если в психушке нет, то, скорее всего, — на дальнем хуторе, репетирует с какой-нибудь группой, она же певица. Значит, надо смотреть афиши да порасспросить кого-нибудь из поклонников тяжелой музыки.

— Есть у меня один такой знакомый, — вспомнил Толстяк. — Его зовут Нильс, он раньше в нашей школе учился. Увижу — спрошу про Магн.

— Увидишь? — разъярился Вольф. — И долго нам ждать, когда ты соизволишь его увидеть? Быстро, прямо сейчас — побежал искать. Ну, что сидишь?

— Дай хоть пиво допить, — испуганно пролепетал Толстяк.

— Допивай, — смилостивился Вольф. — И проваливай. Тор, что у тебя? Никаких знакомых нет?

— Могу смотаться в клуб, — пригладив сальную шевелюру, лениво бросил Торольв. — Тот, что в Черном лесу. Только это ближе к ночи надо.

• Предыдущая
• 31/67
• Следующая