365 лучших сказок мира - Одоевский Владимир Федорович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/518
- Следующая
читал Ден.
Рука рыцаря опустилась на эфес его большого меча.
– Это правда, – произнес он, – то же было и со мной, – и, слушая стихи, он отбивал такт.
«Я плыл все к югу и попал в безымянное море», —
читал Ден.
– В безымянное море, – повторил сэр Ричард. – Так было со мной… Так было с Гугом и со мной.
– А куда вы плыли? Расскажите, – попросила рыцаря Уна.
– Погоди. Дай мне дослушать.
И Ден дочитал поэму до самого конца.
– Отлично, – сказал рыцарь. – Это рассказ о древнем капитане Отере, я слыхивал, как матросы на датских кораблях пели эту песню. Правда, там были немного другие слова, но смысл был тот же самый.
– Вы когда-нибудь изучали север? – спросил Ден и закрыл книгу.
– Нет, я бывал на юге. Мы с Гугом, а также с Виттой и его язычниками, побывали так далеко на юге, как никто другой.
Рыцарь поставил свой меч перед собой и оперся на него обеими руками; его взгляд был устремлен вдаль.
– А я думала, что вы всегда жили здесь, – робко заметила Уна.
– Да, пока была жива моя леди Элива. Но она умерла. Она умерла. Видя, что мой старший сын уже взрослый, я попросил Жильбера де Аквила позволить мне отдать под его охрану замок, а самому отправиться путешествовать или совершить паломничество… чтобы забыть свое горе. Де Аквила, которого второй Вильям сделал стражем Певнсея вместо графа Мортона, в то время был очень стар, но все еще ездил на своих высоких чалых конях и, сидя в седле, походил на маленького белого сокола. Когда Гуг, живший вот там, в замке Даллингтон, услышал, что я задумал, он послал за моим вторым сыном, которого он, как человек неженатый, сделал своим наследником. С позволения Жильбера Орлиного Гуг поручил моему второму сыну охранять его дом и земли на время своего отсутствия, сам же поехал со мной.
– В какое время это было? – спросил Ден.
– На твой вопрос я могу ответить с большой точностью, потому что, когда мы с Гугом и с де Аквила оставили позади себя Певнсей (не помню, говорил ли я вам, что Орлиный был лордом Певнсея), направляясь к бордоскому кораблю, который ежегодно доставлял ему вина из Франции, к нам подбежал человек с долин, крича, что он видел огромного черного козла, несшего на своей спине тело короля, и что этот козел разговаривал с ним. В этот же самый день Вильям Красный, или, как его звали бургундцы, – Вильгельм, сын нашего короля Завоевателя, умер от тайно пущенной в него во время охоты стрелы.
– Скверно, – сказал де Аквила, – когда такие вещи слышишь в самом начале путешествия. Если Красный Вильгельм умер, мне, может быть, придется мечом охранять мои земли. Погодите немного.
Леди Элива умерла, а потому меня нисколько не пугали знамения и предвестия; равнодушно относился к ним и Гуг. Мы сели на палубу винного корабля, собираясь отплыть на нем в Бордо, но, когда еще был виден Певнсей, ветер стих; нас окутал густой туман, и морское течение понесло наше судно к западу. На палубе больше всего было купцов, возвращавшихся во Францию; груз состоял из шерсти, к перилам были привязаны три пары крупных охотничьих собак. Они принадлежали рыцарю из Артуа. Я не знал его имени, но на его щите были золотые полосы по красному полю, и он хромал так же сильно, как я теперь, от раны, полученной им в юности при осаде Манта. Он служил герцогу Бургундскому, бился под его командой с испанскими маврами и теперь, взяв своих собак, снова возвращался на эту войну. В первую же ночь он спел нам несколько странных мавританских песен и чуть не уговорил нас отправиться с ним. Я хотел ехать на поклонение святыням, чтобы забыться… но паломничество не приносит забвения. Я думаю, я отправился бы с ним, но…
Посмотрите, до чего меняется жизнь, до чего неожиданно поворачивается судьба человека! К утру датский корабль, который шел тихо, почти беззвучно на веслах, в тумане столкнулся с нами; наше судно сильно качало, и Гуг, наклонившийся через перила, упал за борт. Я прыгнул за ним, и мы оба попали на датскую палубу; раньше, чем мы могли подняться, нас схватили и связали. Наше судно поглотил туман. Я полагаю, рыцарь с золотыми полосами накинул на морды своих собак плащ, чтобы они не залаяли и не выдали купцов; действительно, я слышал, как лай псов внезапно прекратился.
Мы, связанные, пролежали до утра между скамьями; утром же датчане вытащили нас на верхнюю палубу, бросили близ руля, и их капитан, по имени Витта, ногой перевернул нас обоих. Его руки, от локтей до подмышек, украшали браслеты; его рыжие волосы были длинны, как у женщин, и, заплетенные в косы, падали на его плечи. Этот толстый, длиннорукий человек стоял на кривых ногах. Он отнял у нас все, что мы имели, но едва взяв меч Гуга и увидев руны на его лезвии, быстро отбросил это чудесное оружие. Тем не менее жадность пересилила его, он два раза пробовал взять меч, в третий же меч запел так громко и гневно, что даже гребцы легли и стали слушать. Потом все заговорили сразу, вскрикивая, как чайки; на палубу вышел желтый человек, такой, каких я никогда прежде не видывал, и перерезал наши веревки. Он был совсем желтый, не от болезни; это у него было природное: желтый, как медь, и глаза его сидели косо.
– То есть как? – спросила Уна, опустив свой подбородок.
– Вот так, – сказал сэр Ричард. Он приложил по пальцу к внешнему углу каждого глаза, потянул кожу вверх, и его глаза превратились в узкие щелочки.
– Вы совсем похожи на китайца, – заметил Ден. – Этот человек был китаец?
– Я не знаю, что такое китаец. Витта нашел его, полумертвого, на одном из ледяных берегов Московии. Мы с Гугом считали его дьяволом. Он низко присел перед нами и подал нам пищу на серебряном блюде, которое эти морские волки, конечно, украли из какого-нибудь богатого аббатства; Витта же собственноручно напоил нас вином. Он немного говорил по-французски, немного на южносаксонском наречии и довольно хорошо на языке норманнов. Мы попросили его выпустить нас на берег, обещая ему большой выкуп и уверяя, что таких денег он не получит, продав нас маврам… как это однажды случилось со знакомым мне рыцарем.
– Нет, клянусь головой моего отца, Гутрума, – сказал он, – боги послали вас на мой корабль для жертвоприношения.
Услышав это, я задрожал, зная, что датчане все еще приносили пленников в жертву своим богам, чтобы те даровали мореплавателям хорошую погоду.
– Чума пади на твои четыре длинные кости, – сказал Гуг. – Какой тебе прок от бедных старых пилигримов, которые не могут ни работать, ни сражаться?
– Боги сохранят меня от того, чтобы я стал биться с тобой, бедный пилигрим, обладающий поющим мечом, – ответил он. – Останься с нами и не будь больше беден. Твои зубы редки, а это верный признак, что тебе суждено много путешествовать и разбогатеть.
– А что, если мы не захотим остаться с вами? – спросил Гуг.
– Плывите по морю к Англии или к Франции, – произнес Витта. – Мы как раз между двумя странами. Но знайте, если вы сами не захотите утопиться, ни один волос не упадет с ваших голов на нашей палубе. Мы считаем, что вы приносите нам счастье, и я знаю, что на этом мече хорошие руны.
Он повернулся и приказал своим людям поднять паруса.
С этой минуты, когда мы расхаживали по кораблю и осматривали его, все расступались перед нами. А судно это стоило внимания: его наполняли чудеса.
– Что это был за корабль? – спросил Ден.
– Длинный, низкий, узкий. На нем стояла одна мачта с красным парусом; пятнадцать весел с каждой стороны двигали его, – ответил рыцарь. – На его носу находилась одна палуба, под которой могли лежать люди, на корме другая, и раскрашенная дверь отделяла эту часть судна от скамей гребцов. Под кормовой палубой спали мы с Гугом, Витта и желтый человек; постелями нам служили мягкие ковры. Я помню, – рыцарь засмеялся про себя, – как мы вошли туда в первый раз и услышали громкие восклицания: «Мечи наголо! Мечи наголо! Смерть, смерть, смерть!» Мы вздрогнули; заметив это, Витта засмеялся и показал нам говорящую серую птицу, с сильным клювом и с красным хвостом. Он посадил ее себе на плечо, и она хриплым голосом попросила у него хлеба и вина, потом сказала, чтобы он поцеловал ее. А все-таки это была просто глупая птица. Но вы, кажется, знаете, в чем дело?
- Предыдущая
- 41/518
- Следующая
