Час новгородской славы - Посняков Андрей - Страница 46
- Предыдущая
- 46/53
- Следующая
Было жарко. В палевом небе медленно проплывали серовато-белые облака, подсвеченные снизу золотистыми солнечными лучами. Налетавший лишь иногда ветер лениво играл листьями ив, склонявшихся над самой рекою. В тени круглых крепостных башен, сложенных из больших валунов, паслись козы. А чуть подальше, за пристанью, варили на костре нехитрую снедь перевозчики. Один из них – молодой рыжебородый мужик, грудь колесом – громко рассказывал что-то веселое. Собравшиеся вокруг люди – грузчики, лоцманы, рыбаки и уличные торговцы – то и дело прерывали рассказчика взрывами хохота.
Олег Иваныч подошел ближе. В обычном, черном с зеленым, кафтане (специально такой надел), с простым поясом из свиной кожи, в скромном плаще. Вовсе не посадник, а скорее какой-нибудь шкипер или средней руки купец.
– И вот зверь Китоврас спрятался у той бабы за печкой. И входит муж, старый боярин: «Зенуська, сто зе ты не спись?» – заткнув левую ноздрю, мужик изобразил боярина.
Народишко зашелся хохотом. Олег Иваныч – тоже. Он, правда, слышал уже эту историю от Гришани, но уж больно уморительно ее пересказывал лодочник.
– И вот, заснул старый, – продолжал рассказчик. – А жена-то – р-раз ему по плеши! Спит ли? «Сто тебе, зенуська?» Спи, спи, милай!.. А зверь Китоврас ей уж груди щиплет! Верещит баба, довольна. А печь-то худенька. И ка-ак развалится по кирпичику – уж больно решительно миловались. Проснулся старый, увидал на бабе своей зверя. «Это хто?» – спрашивает. А жена: «Да то тебе снится, милай!»
Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Хе-хе-хе!
После лодочника кто-то рассказал другую историю, тоже смешную. Потом его сосед начал. И пошло-поехало.
Оглянулся по сторонам Олег Иваныч. Увидел охранников, кивнул – здесь, мол. Те сидели на пристани, притворялись, что чинили сеть. Молодцы, зря глаза не мозолили, работали вполне профессионально. Интересно, где они сеть сперли? Наверное, подобрали за вымолом какую-нибудь рвань.
Вообще, народ потихонечку расходился – поздновато уже. Но, чувствовалось, неохотно уходили люди. Ежели б не семья да работа, до утра бы тут просидели с веселыми лодочниками. Тем более Олег Иваныч с лоцманом одним скинулись ребятам на пироги. Послали мальчишку – тот хвастал: у него мать пекла. Он и притащил огромный рыбник, с форелью да луком. Ну и мелких пирожков бессчетно.
Олег Иваныч переглянулись с лоцманом – стремным таким, пожилым уже дядькой – кинули пацану серебришка: неси, мол, мамке за пироги. Протянули пироги перевозчикам:
– Налетайте, ребята, не побрезгуйте! Сейчас и за вином пошлем.
– Благодарствуйте! – лодочники кивнули разом. Их уже мало осталось – человек семь. Подвинулись у костра, места уступили.
Олег Иваныч охранникам еще кивнул – идите, мол, сюда, нечего на вымоле-то торчать, глаза мозолить. Долго их звать не пришлось. Уселись, по пирогу получили, зачавкали. К кому б за вином…
– А не надо за вином, у нас свое есть! – махнул рукой рыжебородый лодочник Трофим, рубаха-парень. – Кудесника одного сегодня отвозили – аж на Шурягский Нос. Тот и расщедрился, выдал винишка. Сам, сказал, такого не пьет – кисло. Денег не дал, зато вина – изрядно. Наливай-ко, Микола!
И Олегу Иванычу протянули сплетенный из бересты туес… Неплохое вино. Да кисловато изрядно. Видно, прошлогоднее, осеннее. А в общем, Жоакину должно понравиться. Спросит потом у купцов – где есть такое.
– Эй, мужики! Фляжку нальете? – Олег Иваныч отстегнул от пояса серебряную флягу.
Один вид ее вызвал у лодочников смущение:
– Да ты, видно, купчина изрядный, батюшка! Али, бери выше, боярин?
– Где-то так…
Не стал вдаваться в подробности Олег Иваныч. Поблагодарил за вино. Да и перевозчики уже стали подниматься.
Значит, Шурягский Нос… Кудесник из Шурягского Носа…
Во фляге – вина с достатком. Жоакин?
Выпили с Жоакином.
Тот поцокал языком:
– Давно забытый вкус!
– Что, плохое?
– Да нет. Скорее, весьма необычное. Такое редко привозят на продажу. Это домашнее вино. Обычно такое берет с собой в плаванье средней руки шкипер. Немецкий шкипер.
– Почему именно немецкий шкипер? Не англичанин, не испанец, не португалец?
Жоакин пояснил. Англичанин лучше возьмет с собой эль. Испанец или португалец такую кислятину и пить не станут. А для немца – вполне. То, что надо.
Ну-ну. Кудесник. Мыс Шурягский Нос. Немецкое вино, не поступающее на рынок. Откуда у кудесника такое вино? От немцев, вестимо. От немцев…
Вернулся Олексаха – засиделся с охотниками. Поговорил с утра с местными парнями, что работали на верфи. Вычислил нужных людей – из тех, кого хлебом не корми, дай побродить с рогатиной на крупного зверя. Да и мелким, как оказалось, не брезговали – силки ставили, капканы, самострелы настороженные на среднюю дичь. Бывалыми оказались охотники. Про зайцев так сказали: есть, но мало. Кто б их скупал, да еще живыми – не знают. А вот про кудесника слыхали, есть такой, верстах в тридцати живет, на заимке али в скиту. Может ли дичь приманивать? А пес его…
Олег Иваныч намотал на ус полученную информацию. Отправился было спать – не спалось. Вышел на крыльцо.
На ступеньках сидел Жоакин, смотрел на бледное небо и вздыхал, прихлебывая из кувшина обыкновенную брагу – вино-то давно выпили.
Олег Иваныч сел рядом. Жоакин молча протянул ему кувшин… Хорошая брага, ядреная!
Олег Иваныч вытер губы рукавом, оглянулся…
Олексаха!
– Что, не спится, али чего задумали?
– На звезды смотрим. А ты что не спишь?
– Да комары, заразы. Бражки плесните.
– Пей. Правда, они и тут, комары-то.
– Так, может, костер? Да подымнее.
– Ну, жги.
Затрещал костер, задымил еловым лапником, выбрасывая в синее ночное небо малиновые горячие искры. Совсем как в пионерском лагере где-нибудь под Зеленогорском или Тихвином.
Костер, бражка… Жаль, девочек нет – девочки в Новгороде остались.
После третьей кружки Олег Иваныч напевать начал:
– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…
Олексаха и Жоакин тоже подпевали. Каждый свое. Олексаха – «Сказание о доброй жене». Португалец – «Балладу о славном рыцаре Густаво Перейроше и его возлюбленной благородной деве Эльмире из Коимбры». Вместе получалось славно. Где-то далеко в лесу выли волки, а за стенами острога, совсем рядом, истошно хохотала гиена.
– Сам ты гиена, Жоакин! – пьяно возразил Олексаха. – Это ж наши, с верфи, ржут, байки травят. Вон, в той избе.
– Ну вот, испортил все ностальжи своими гиенами! – вставая, усмехнулся Олег Иваныч. – Есть у меня предчувствие, Олександр, что эта последняя здесь наша с тобою ночка.
– Так что, завтра…
– Завтра.
Верстах в тридцати к северо-востоку от впадения Волхова в озеро Нево, недалеко от того места, где несут свои воды Свирь и Паша, есть узкий, выступающий в озеро мыс, загибающийся круто к северу, подобно носу зазнайки-отличника. Шурягский Нос – так мыс зовется. Болотистый, кое-где поросший кустами боярышника, малиной и вербою, открыт всем ветрам, если бы не сосны, тянувшиеся вдоль песчаного берега длинной ровною полосою.
Вдоль берега, в виду отражающихся в воде сосен, приспустив паруса, осторожно пробиралось четыре лодьи под новгородскими флагами с изображением серебристых медведей. Лодьи дал ладожский наместник Петр Геронтьевич по личной просьбе посадника Великого Новгорода. Попробовал бы не дать! Лодьи, людей, снаряжение. Даже пушки дал. Снял с крепости.
На передней лодье – «Николай-угодник» – у самого бушприта, изготовленного по-древнему, в виде головы сказочной птицы, стояли двое. Олег Иваныч в темной кольчуге. И лоцман, давешний рыжебородый Трофим-лодочник. Он и сейчас не переставал шутить. Уж такой зубоскал уродился. Перед ним, на специальном дубовом ложе, покоилась тяжелая, заряжавшаяся с дула пушка. Пушка тоже имела свое название – «Огненосное Копье». Была снята с Ладожской башни под личную ответственность пушкаря – дядьки Микиты, который весь путь глаз не спускал с эдакого-то сокровища, а как подошли к мысу, полез в трюм за запасными ядрами, коих и без того, по мнению Олега Иваныча, с избытком.
- Предыдущая
- 46/53
- Следующая