Час новгородской славы - Посняков Андрей - Страница 34

• Предыдущая
• 34/53
• Следующая

Цела, цела.

Олег Иваныч недавно передал достопамятную аркебузу Панфилу Селивантову. Тот весьма заинтересовался и теперь налаживал производство по образцу подсмотренных в Швеции мануфактур. Мануфактуры пооткрывали многие купцы, не только Панфил. Да и некоторые бояре вкладывали денежки – выгодно. Одним из первых был недавний тысяцкий – ушлый боярин Симеон Яковлевич. Начал вдруг производить паруса и канаты. Ну, Бог ему в помощь.

– А не выпить ли нам? За встречу?

– Дык!

Исходили лаем на бывшей усадьбе Ставра злющие цепные псы, еще прежнего хозяина помнящие. Видно, кто-то под вечер прохаживался вдоль по Пробойной, к мостику через Федоровский ручей.

А чего не прохаживаться? Место бойкое. Кому на Плотницкий конец надо – уж никак мостика не минует. Хоть и смеркалось уже. Да темнота многим не указ! Находились «питухи», тащились через полгорода в корчму Явдохи, где подавали самое крепкое в Новгородской земле пойло – перевар-«зелье», что на Москве водочкой прозывался.

Вот ради этакого питья и шли к Явдохе на Загородцкую – черт-те куда, к городской стене, перлись на ночь глядя. Раньше, года три назад, была у Явдохи еще одна корчма – на улице Буяна, что почти у самого Торга. Выгодное местечко! Да съели конкуренты, выдали налоговой службе. К тому же специальным указом Совет Господ запретил торговать переваром в людных местах – только лишь на дальних окраинах. Пришлось срочно убираться с Буяна на Загородцкую, благо, там торговлишка процветала.

Вспомнив про Явдоху – давненько не было вестей, дня четыре уже – козлобородый Митря вышел из нужника, аккуратно прикрыв дверь. Вдохнул морозный воздух, постоял, прислушиваясь. И что там собаки разлаялись? Может, шильник какой через ограду пролезть хочет? Нет. Вона, уже и стучится кто-то. А Решет – пес агромаднейший – вместо того чтоб лаять и рычать пуще прежнего, вдруг хвостом завилял-запрыгал. Знать, из своих кто-то вернулся. Максюте бы пора, косоротому, что две недели назад к Аттамиру-мирзе на встречу уехал.

Аттамир-мирза – доверенное лицо самого Аксай-бека. С ним, с Аттамиром, Митря еще в Орде сошелся. Купец знатный! Один из главных поставщиков девочек в татарские гаремы. Столковались быстро. И вот уже третий год вели совместный обоюдовыгодный бизнес.

– Эй, робяты! – крикнул Митря стражникам. – Что, пооглохли все?!

Стражники бросились открывать.

На усталой, прядающей ушами кобыле во двор въехал Максюта. Осклабился, поклонился Митре:

– Аттамир-мирза сказал, не нужны ему парни. Только девку возьмет.

Девку так девку. Однако сговорены-то они оба! Значит…

– Максюта! Михалицкий монастырь знаешь?

– Знамо дело.

– Завтра поедете с Фролом. Заберете обоих, парня и девку. Девку – к Аттамиру. Парня по дороге порешите. Смотрите только, не перепутайте!

– Да что ты, дядечка Митрий! Нешто можно?!

– Сполняйте.

С утра затянуло весь Новгород густым туманом. Таким, что и солнце почти не разглядеть. Олег Иваныч уже думал: весь день простоит туманище. Ан нет, распогодилось. Посветлело, заголубело. Перекликаясь, звонили колокола – рядом, на Торгу, в церкви Иоанна на Опоках, в церкви Успения, в храме Параскевы Пятницы, в Никольском соборе. С другой стороны Волхова с ними басовито перекликались колокола Софийского собора и – чуть пожиже – звонили в церкви Бориса и Глеба.

Олег Иваныч пустил коня рысью. Торопился на встречу с владыкой Феофилом.

Проезжая Волховский мост, невольно залюбовался городом, проявляющимся из тающей туманной дымки. Серебром и золотом сверкали купола, стены сияли сахарной белизной. А вдоль стен, на вымолах у замерзшего Волхова, разноцветной полосой тянулись шатры торговцев.

Великий Город. Шум, толчея, неизбывное многолюдство. Казалось, не так и давно, после Шелонской битвы, что умер, притих Новгород. Ан нет! Возродился. Будто и не было страшного поражения на Шелони, будто и не было унижений в Коростыне, будто и не платил Москве… Ха! Уже не платил! За два года все выплатили! Ну, одной головной болью меньше.

Олег Иваныч рассеянно отвечал на поклоны торговцев – тех, кто торговал здесь же, на мосту, в лавках. Личная стража отгоняла не в меру ретивых челобитчиков. Личная стража – четыре рослых молодца в стальных немецких латах и глухих, с опущенными забралами, шлемах. Страха ради забрала были умело выкованы под ужасные зубастые рожи.

К охране, положенной ему по чину, Олег Иваныч привык быстро. Никак вот только не мог привыкнуть пользоваться закрытой повозкой (местным аналогом лимузина) – больно там, внутри, его мутило. Лучше уж так, верхом на белом коне проехаться! Хотя небезопасно. Не ровен час – стрела. Правда, Олег Иваныч надевал панцирь – легкую «бригантину», английскую, из лучшей шеффилдской стали, с изображением серебряного единорога – символом непобедимости и благородства. Шлем на голову не надевал, но в шапке тонкие стальные пластины были. Это только дураки покушений не боятся, а Олег Иваныч себя таковым не считал. Да и хорошо знал, сколько у него врагов.

Оп!

Пущенный из пращи камень со звоном ударил Олега Иваныча в грудь. Несколько бы дюймов выше и… Нехилая была бы травма! Да и так…

Олег Иваныч резко пригнулся к самой гриве и пустил коня вскачь – к открытым воротам Детинца. Двое закованных в сталь охранников понеслись за ним, прикрывая от возможных ударов с флангов. Двое других уже бросились к Софийскому вымолу – низкой, устланной белым утоптанным снегом пристани. Именно там, в толпе богомольцев, и мог оказаться пращник. Хотя… Мог быть и на воротах Детинца. Впрочем, кто бы его туда пустил? Правда, это мог быть и кто-либо из Софийской стражи.

Уже у владычных палат, в начале Бискуплей улицы, Олег Иваныч остановился, подождал стражей.

– Ну?

Те молча покачали головами. На вымоле бы, так или иначе, словили. Значит, с башни. Кто-то из стражи.

Что ж, будем искать.

– Вот только…

Один из охранников протянул Олегу Иванычу круглое металлическое ядрышко диаметром в полдюйма.

Улика. Улика уже имеется.

Архиепископ Феофил в строгой черной рясе, с золотым крестом на изящной цепочке, перекрестил вошедшего.

Поговорили сначала о внешней политике. О том, что надо бы отправить тайно людей в Рязань, Ярославль, Тверь. Надумает московский князь повторить Шелонь – чтоб все вокруг него загорелось. Вот людей толковых мало… Нет, люди-то есть, да отдавать их жаль. И здесь они не меньше нужны, в городе. Да и не только людей в княжества отправлять надо. Хорошо, кабы со всех русских земель в Новгород стремились.

– Да ведь и так стремятся. К Тихвинской, к Софье, – Феофил развел руками. – Богомольцев-то – сонмища!

– Так-то богомольцев. А вот назови-ка мне, владыко, лучших новгородских лекарей!

– А зачем тебе лекари? Али захворал? Или с невестой что, не дай Бог, приключилося?

– Да хорошо все. Спаси Господь. Так ты, владыко, лекарей хорошо ли помнишь?

Феофил задумался, сжав в руках золоченый посох – символ архиепископской власти:

– Ну, Антоха-немчин был когда-то… Кажись, умер… А! Герозиус из Выборга, недавно к нам приехал. Немец, кажется, или швед, но православный.

– Вот и сам видишь. Раз, два – и обчелся! А стряпчих толковых много ли? А дьяков, в законах разбирающихся, да не только в наших новгородских, а и в иных каких? А со стригольниками, прости, владыко, много ль иноков в красноречии состязаться могут?

– Говори кратко – к чему клонишь?

– Университет Новгороду надобно, отче! Пока три факультета: богословский, юридический, медицинский. А дальше видно будет. И народ русский к нам потянется! Из Твери, Ярославля, Углича. Да и с той же Москвы. Пять—десять лет – и вся талантливая молодежь наша!

– Вон ты куда гнешь, Олег Иваныч… Что ж, и я так же мыслю. Однако на университет деньги нужны. И немалые. Где возьмем?

– Мало ли доброхотов в Новгороде! Ивановские купцы денег дадут, бояре некоторые. Мы за это их в числе основателей на золоченой доске вывесим – на всю Европу прославятся, пускай остальные завидуют, кто пожадней оказался. А с тех, кто деньги даст, можно и налогов брать поменьше. Ну, хотя бы год.

• Предыдущая
• 34/53
• Следующая