Черный принц - Демина Карина - Страница 3

• Предыдущая
• 3/143
• Следующая

Чужак ведь.

И опасный… а она как к родному.

Ближе, чем к родному… родного презирала, этого же приняла.

Клубок выскальзывает, катится к креслу и замирает, остановленный его ногой.

— Давным-давно, когда в мире не было ни псов, ни альвов, он принадлежал людям. — Ульне рассказывала эту историю десятки раз, и Освальд наверняка выучил каждое слово, но он вновь слушает. Улыбается. Веки смежил, голову запрокинул, пристроив на колени Ульне.

И снова она нацепила тряпье.

Некогда платье было нарядным — стеганый шелк, расшитый мелким речным жемчугом и золотой нитью. Но прошедшие годы истончили ткань, жемчуг срезали, пытаясь продлить жизнь Шеффолк-холла, а золото потускнело. И ныне платье гляделось древним, истлевшим саваном.

…подходящее одеяние для мертвеца, пусть бы мертвец и дышит, ходит, разговаривает. Голос у Ульне сиплый, шелестящий и порой столь тих, что слова приходится угадывать.

Марта вытащила другой клубок, зеленый.

Зеленый и лиловый не сочетались, но… какая разница? Кому нужны ее шарфы, которые Марта, довязав, складывает в старый шкаф. На полках его уже скопились десятки, если не сотни вязаных змей расцветок самых удивительных. И если подумать, то и в этом есть свое безумие, несколько иное, чем у Ульне, но все ж…

— …и стал он первым среди равных, сильнейшим среди сильных, приняв имя Освальда Первого. На голову его возложили корону о семи зубцах по числу земель, отошедших под руку его. Ее украсили шесть алмазов, совершенных по чистоте и огранке, но седьмой, прозванный Черным принцем, появился позже. И принес с собой беду, — завершила рассказ Ульне. Пальцы ее перебирали светлые пряди, и Освальд будто бы дремал.

Ложь.

Марта ощущала на себе пристальный взгляд.

Оценивает. Не доверяет… и держит лишь потому, что Ульне привыкла к Марте, другую компаньонку она не примет. А Ульне он, кажется, любит.

— Расскажи, — не открывая глаз, вновь просит Освальд.

И улыбается.

— О чем?

— О Черном принце… что с ним стало?

— Исчез вместе с короной. — Ульне убирает руку, и Освальд нехотя открывает глаза. Он ещё не сердится, не на Ульне, но Марта поспешно берется за спицы. Ей со спицами спокойней. Иногда она представляет, как убивает чужака.

Спицей.

— Псы появились с Севера. — Ульне рассказывает, любуясь тем, кого приняла за сына. О нет, она вовсе не так безумна, каковой хочет казаться. Марта изучила ее распрекрасно, и эти истории, рассказанные осипшим, будто сорванным голосом, — часть маски.

…и розы, которые умирают без воды, медленно теряя зелень листвы. Лепестки становятся хрупкими, пергаментными.

…и затянутое пылью зеркало.

…и свадебное платье, так и оставшееся на манекене.

— Их согнал с места холод. Говорят, что наступала Великая зима. И море, кормившее псов, оскудело. Ушла рыба и черные киты, а по следам волн появился лед. Он ложился на воду, сковывая ее непробиваемым панцирем, стлал дорогу вьюгам и морозу. Говорят, что дыхание Великой зимы замораживало птиц на лету. И огненная жила, сердце их мира, почти погасла.

Ульне рассказывала эти сказки Освальду, еще тому. Марта помнит его. Болезненный, по-девичьи изящный ребенок. Он вечно простывал, и кутался в связанные ею шарфы, в дряхлые шубы Ульне, и мерз, садился вплотную к камину, прося сказку.

Ульне знала множество историй.

Некоторые сошли бы и за сказку.

Кого она видит сейчас? Уж не того ли мальчика, который часто засыпал, не дослушав до конца. И ночью просыпался с плачем, с воем, жалуясь, что снятся ему черные корабли псов.

Марта жалела.

Брала в постель, благо, та была огромна. А Ульне, узнав, отхлестала по щекам, не Марту — мальчишку. Он должен быть сильным, так сказала она…

…последний король.

Не король — принц. И всего-навсего — герцог.

— Говорят, Вилгрим спустился к гаснущей жиле, и та подарила искру. Он вез ее на груди, и если бы искра погасла…

Ульне замолкала. Почему-то она всегда оставляла эту фразу оборванной, словно опасаясь, что даже здесь, в ее собственном доме, найдется кто-то, кто подслушает.

Донесет.

Даст повод оборвать старую гнилую ветвь.

Марта накидывала петлю за петлей, позволяя работе увлечь себя. История, что история… не перепишешь.

— Бергард Третий позволил псам подняться по реке. И Вилгрим говорил с королем, обещая вечный мир и дружбу, он же поднес в подарок алмаз невиданной чистоты. Камень квадратной огранки имел удивительный окрас, темно-лиловый, дымчатый, вовсе не свойственный алмазам. Он был огромен, с кулак младенца, и прекрасен. И говорят, именно этот камень очаровал Короля, заставив слушать псов. Бергард Добрый подарил им Каменный дол, рассчитывая, что псы будут служить Королю и людям.

Голос все-таки дрогнул, выдавая гнев, вновь не понятный Марте. Сколько лет прошло? Сотни, а Ульне все еще сердится на предка за ошибку.

И втайне мечтает исправить ее.

Пустое.

Нет, Марта давненько не выглядывала за пределы Шеффолк-холла, но она не столь глупа, чтобы надеяться, что псы однажды исчезнут, вернув людям город… она, Марта, не слышит голоса крови, она, Марта, склонна считать, что этот самый голос, на который ссылается Ульне, вовсе выдумка, напрочь смысла лишенная.

— Каменный дол был пустошью, — Ульне нежно улыбалась чужаку, и тот сидел, взяв ее за руку, прижав эту руку к щеке, — скалы, и ничего кроме скал, но Вилгрим сам попросил эти земли. Он знал, что делал. Спустившись в расщелину, Вилгрим разбил сосуд. Говорят, что новорожденная жила была слаба, что хватило бы малости, чтобы убить ее…

Тонкие губы дрогнули.

— Псы поили ее собственной кровью…

— И выпоили, — слово слетело с языка Марты прежде, чем она успела язык прикусить. Но вольность эта осталась незамеченной.

— Так возник Каменный лог, а Вилгрим остался при нем… говорят, он до сих пор жив, но псы позабыли его имя. Зовут Привратником.

Псы забыли.

Люди помнят. И эта память здорово мешает им жить. Не будь ее, иначе сложилась бы судьба Ульне, и собственная Марты жизнь, глядишь, не была бы столь пустой.

Одинокой.

И спицы в руках не навевали бы мыслей об убийстве.

А он учуял, повернулся к Марте и оскалился, предупреждая. Ничего, она не боится. И взглядом отвечает на взгляд, только нитка шерстяная колет пальцы, и спицы вяжут, вывязывают узор.

Всегда один и тот же.

— Бергарду псы еще служили. И сыну его. И внуку… Но наступил миг, когда они поняли, что силой превосходят людей. И Гуннар из дома Синей Стали объявил войну. Она была короткой.

Металл касается металла, нить дрожит, клубки вздрагивают, спеша скрыться в складках юбки. Платье роскошное, чужак подарил. Он часто делает подарки. И Марта берет. Платья, веера, расписные шали, платки и печенье, вазы с которым стоят по всему дому. Ей стыдно за свою слабость, но она — не правнучка последнего Короля.

Компаньонка.

И дочь мясника, который когда-то, быть может, и был благородных кровей, но давным-давно позабыл об этом. Ей непонятна беззубая эта гордость.

— Освальд Четвертый собрал огромное войско. Сотни рыцарей откликнулись на его призыв. И солнце сияло на доспехах. Гордо шли шейвудские стрелки, несли на плечах длинные луки из тиса, и колчаны их были полны стрел. Вздымались к небесам острия копий, и копейщики украшали шляпы белыми гусиными перьями. Волокли баллисты и онагры, черненые тараны с коваными бараньими головами… никто не сомневался, что Каменный лог падет. Псов ведь было немного.

Пламя метнулось, расплескав по экрану тени, и Ульне замолчала.

— Продолжай, мама. — Освальд провел пальцами по сухой ее ладони, стирая прах иссохших лепестков.

— Они позволили людям войти, — Ульне поворачивается к Марте, и в пустых глазах вспыхивает гнев, — и спустили с привязи жилу. Говорят, что она прорвалась кольцом, отрезая путь к бегству. И камень расплавился под ногами, а сталь закипела. Люди горели заживо, смертью своей питая жилу. Чем больше она брала, тем сильней становилась…

• Предыдущая
• 3/143
• Следующая