Золото Серебряной горы - Озорнина Алла Георгиевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/46
• Следующая

— Куда ж я денусь? Конечно, смогу!

— Ну тогда подползай. А то у нас с Дарьей животы к спинам поприлипали.

Петька вышел на кухню и оторопел. Чего только не было на столе: и маринованные огурчики, и соленые грузди, и деревенский творог со сметаной. А посреди всего этого великолепия дымилось огромное блюдо с пельменями. Рядом возвышалась бутылка водки.

— Хряпнешь? — спросил дядя Миша, показывая на нее взглядом.

— Нет, — ответил Петька. Он, кроме шампанского, пока еще ничего из спиртного не пил.

— Я тоже не пью, — сказал дядя Миша, — но ради такого случая. Одно слово — гость в доме! Гость — он из любого места — гость. Что из Москвы, что из чабанской стоянки. Ну, бывай!

Он быстро опрокинул в себя стопочку, закусил соленым огурцом. Когда все наелись, как говорится, от пуза и Даша налила чай, дядя Миша вдруг стал очень серьезным:

— Ну а теперь, мой друг, поведай-ка нам о том, каким ветром тебя сюда принесло? Ведь не просто же в гости ты тащился в такую даль!

Петька в двух словах рассказал о журнале «Просторы», но об истинной цели визита решил пока умолчать. Ему не захотелось говорить о ботаническом саде и тем самым ставить дядю Мишу в неловкое положение. Понятно же, что никакого сада здесь нет и быть не может! При таком-то морозе разве может хоть что-нибудь вырасти? Пусть даже в теплице. Да и потом, куда денешь страсть дяди Миши приукрашивать все в своих письмах? Петька только сообщил, что прилетел вместо отца, который якобы заболел в самый последний момент, чтобы собрать для журнала кое-какой материал.

— Ну наконец-то и о глубинке вспомнили! — воскликнул дядя Миша. — А то я пишу, пишу Константину: приезжай сюда, посмотришь, как мы здесь, а в ответ на это — молчанье. Оно и понятно, вас, москвичей, куда только не зовут и везде вы желанные гости. А потом Константин же теперь большой человек стал. Главный редактор!

Петька попытался незаметно перевести разговор на другие рельсы, чтобы не пришлось показывать журнал, но не тут-то было! Дядя Миша сказал:

— Слышь, Петьк! Журнальчик-то небось у тебя с собой! Давай-ка его сюды. Хоть краем глаза взглянуть. А то все в письмах «любимое детище, любимое детище»! Вот и посмотрим, что это за детище!

Петька полез в сумку и прикинулся, что усиленно ищет «Просторы». Он уже хотел сделать расстроенное лицо и сказать, что забыл, как дядя Миша, заглядывающий через его плечо, закричал:

— Да вот же он! На самом дне! Ну вот же, вот, я даже вижу, как морды толстые с обложки блестят! Давай, давай сюда, журнальчик-то!

Петька нехотя вытащил «детище» и протянул его дяде Мише. Тот повертел журнал в руках.

— А что, красиво, ярко! Я таких сроду не видывал. Бумага хорошая. Хм… Ну-ка, хоть че там пишут-то? Та-а-к… «Московские школьники занимаются в обсерватории…» Хм… Звезды, стало быть, изучают. Хорошо. А это? Че тут написано, не разберу… А-а-а… Элитная поликлиника… А это что за морды-то на обложке? А, вот они. Московские финансисты, стало быть. Ну, тогда понятно, почему они такие толстые. Жрут, поди, день и ночь. Икру на масло намазывают. Денег-то много. Та-ак… «Состоятельны ли вы?» Тесты… Ну это ко мне и безо всяких тестов не относится. Подожди, так это все, что ли? А кажется, что толстый. — Дядя Миша растерянно повертел журнал в руках. — И в самом деле толстый… А читать-то нечего. Где здесь просторыто? Я-то думал, что это для людей журнал, а это…

— Дайте мне, дядя Миша, — Даша протянула руку к журналу, — пожалуйста!

Дядя Миша протянул ей «Просторы». Петька весь напрягся. Ему не хотелось, чтобы Даша его смотрела. Он боялся, что после этого он безнадежно упадет в ее глазах.

Чем дольше Даша листала журнал, тем больше хмурилась. Хмурился и Петька. «Вот бестолочь! — костерил он себя. — Надо было этот дурацкий журнал на вокзале оставить, в Чите или Приаргунске, и дело с концом». Но в следующий момент он сердился уже не на себя, а на папика. Ведь в конце концов он главный редактор. И стоило ему полжизни мотаться по командировкам, чтобы потом выпускать такого урода.

— Петька, я что-то не понимаю, — сказала Даша, возвращая ему «Просторы». — Тут сверху, смотри, написано: «Журнал о российском благополучии».

— Так вот благополучие тут и показано, — пытаясь хоть таким образом оправдаться в ее глазах, и глазах дяди Миши, ответил Петька.

— Словом, фигня все это, — резюмировал дядя Миша, — Россия так не живет. Москва — может быть. Но чтобы все…

Петька молчал. Все блаженство, которое он испытал, парясь в бане, валяясь на кровати и уплетая пельмени, исчезло. Он чувствовал себя учеником, с позором провалившим экзамен.

— Да не переживай ты! — успокоил его дядя Миша. — Ты, что ли, эту галиматью выпускаешь? Не ты! Вот и живи спокойно! О, времечко-то — одиннадцать уже. Теленовости пора смотреть.

Дядя Миша подошел к телевизору, щелкнул выключателем, и на экране появилась заставка: «Время».

Признаться, Петька не очень-то любил смотреть телевизор. А если и смотрел, то, как и отец, преимущественно московский канал. В столице, как правило, дела обстояли неплохо, и Петьке, как, наверное, и многим другим москвичам, даже в голову не приходило, что есть места, где люди живут не просто хуже, а в сто раз хуже. И вот теперь из общероссийской информационной программы он, чуть ли не впервые, узнал, что на Сахалине отсутствует электричество, Владивосток замерзает, а учителя Кемеровской области объявили забастовку.

— Вот так же и у нас, — вздохнув, произнес дядя и выключил телевизор. — Все разваливается… — Он остановился, поймав недоуменный взгляд Петьки. — Знаю, знаю, что ты хочешь сказать… Для чего же, в таком случае, старый хрыч писал всякую ерунду? Что, мол, все работают. Получают зарплату, что освещение, как в Лос-Анджелесе, даже лучше, но ведь лет десять назад так и было! И стыдно за нас, и обидно… И чего бы я нюни в письмах распускал? Пусть, думаю, хоть в них все хорошо будет. А потом, Петьк, я еще одну вещь преследовал. Ты, наверное, заметил, что в последнее время я только и писал: «Приезжай, Константин, посмотришь, как у нас». Надеялся, что приедет. Потому что, если честно, Петьк, у нас тут в последнее время такое творится!..

— А что творится-то? — с нетерпением спросил Петька. Ему вспомнилась дорога через лес, странные, непонятные звуки. Геннадий Борисович, правда, подробно разъяснил, что к чему, но хотелось послушать по этому поводу версию дяди Миши. Может, ему еще что-то известно?

— Ты куда, Даш?

Тут только Петька заметил, что Даша в тулупчике и валенках стоит у дверей.

— К Вальке сбегаю. Предупрежу, что в школу не приду. Гость же у нас.

— Ладно, только быстро. Ночь на дворе.

Хлопнула дверь.

— Даша-то кем вам приходится? — наконец-то задал Петька вопрос, который давно уже вертелся у него на языке.

— Друзья у меня были, — вздохнул дядя Миша, — прошлой весной утонули в полынье. Вот я и взял Дашу к себе. Она мне теперь как родная. Ну ладно, я тебе еще кое-что расскажу, пока она ходит. При ней бы не стал: зачем пугать ребенка?

При этих словах Петька, несмотря на то что, как оказалось, был ее ровесником, а ростом — на голову ниже, сразу же почувствовал себя взрослым и значительным. И как бы сами по себе расправились плечи, выдвинулась вперед грудь.

Он не спеша снял очки, протер их носовым платком, надвинул на переносицу. Разговор, вероятно, предстоял серьезный, а потому надо хорошо подготовиться, чтобы ни слова не упустить.

Дядя Миша громко откашлялся и начал:

— Речь пойдет о новом начальнике рудника, Саянском хм… Понимаешь, мне, как человеку с атеистическим воспитанием, даже неловко говорить-то на эту тему…

— Ничего, ничего, говорите! — откинувшись на спинку стула, великодушно позволил Бумажкин.

— Так вот, — дядя Миша перешел почти на шепот, — в народе-то говорят, будто он с нечистой силой связан…

Петька кивком головы подбодрил дядю Мишу:

— Ну и дальше…

• Предыдущая
• 22/46
• Следующая