Преступления и призраки (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 87

• Предыдущая
• 87/90
• Следующая

– У-у!

– Сначала все думали, что он упадет далеко за пределами площадки. Но скоро увидали, что силы великана потрачены были на то, чтобы выбить мяч очень высоко, и что есть шанс ему упасть внутри канатов. Отбивающий три пробежки сделал, а мяч все еще был в воздухе. Потом увидели, что на самом краю площадки, опершись спиной о канат, стоит английский полевой игрок – белая фигура на фоне черной линии зрителей. Он стоял, смотрел, как мяч описывает огромную кривую, и, пока смотрел, дважды поднимал сложенные вместе руки над головой. Потом он поднял руки над головой в третий раз – и в них был мяч, а Боннер получил аут.

– Зачем он дважды поднимал руки?

– Не знаю. Поднимал – и все.

– А кто был тот полевой игрок, папа?

– Тот игрок был Г. Ф. Грейс, младший брат В. Г. Он всего через несколько месяцев умер. Но по крайней мере, одна была великая минута в его жизни – двадцать тысяч человек все до одного попросту сошли с ума от волнения. Бедняга Г. Ф.! Слишком рано он умер.

– Ты когда-нибудь ловил такой мяч, папа?

– Нет, мальчуган. Я никогда не был особенно хорошим полевым игроком.

– Ты ни разу хорошего мяча не поймал?

– Ну, этого я не сказал бы. Видите ли, лучшие поимки – это часто простые случайности, а я помню одну поразительно счастливую случайность такого рода.

– Пожалуйста, расскажи, папа!

– Хорошо, голубчик. Я играл на срезке. Это, чтоб вы знали, очень близко к воротцам. Подавал Вудкок, а он тогда славился как самый быстрый подающий в Англии. Матч только начался, и мяч был еще совсем красный. Я вдруг увидел что-то вроде красной вспышки, и оказалось, что мяч у меня в левой руке. У меня и времени не было пошевелить ею. Он просто взял да и оказался там.

– У-у!!!

– Я еще одну такую поимку видел. Это сделал Ульетт, неплохой игрок из Йоркшира – этакий большой крепкий парень. Он подавал, а отбивающий – это был австралиец в отборочном матче – ударил со всей силы. Ульетт мяча видеть не мог, но он просто выбросил руку вперед – и вот он мяч, в ней.

– А если бы мяч в него самого попал?

– Ну, тогда бы ушиб крепко.

– Он бы заплакал? – это Щекастик.

– Нет, сын. Для того и игры, чтобы научить ушибаться и не показывать этого. Представь, что…

Из коридора послышались шаги.

– Боже мой, дети, это мама. Сию секунду закройте глаза. Все в порядке, дорогая. Я поговорил с ними очень строго, и, думаю, они уже почти спят.

– О чем вы говорили? – спросила Госпожа.

– Квикет! – закричал Щекастик.

– Вполне естественно, – сказал Папа, – конечно, когда двое мальчишек…

– Трое, – сказала Госпожа и начала поправлять маленькие постели.

Трое детей сидели кучкой на ковре в сумерках. Говорила Малютка, так что Папа за своей газетой насторожил уши – ведь юная дама, как правило, бывала молчаливой, и любой проблеск ее детского ума представлял интерес. Она нянчила потрепанное пуховое одеяльце, которое называла Скрутень и предпочитала любой из своих кукол.

– Хотела бы я знать, пустят ли Скрутня на Небо, – сказала она.

Мальчишки засмеялись. Они обыкновенно смеялись тому, что говорила Малютка.

– Если не пустят, я тоже туда не пойду, – добавила она.

– И я не пойду, если не пустят моего плюшевого медведя, – сказал Щекастик.

– Я скажу им, что он – хороший, чистый, синий Скрутень, – продолжала Малютка. – Я люблю своего Скрутня.

Она заворковала над ним и обняла его.

– Как насчет этого, папа? – спросил, как всегда горячо, Паренек. – Ты думаешь, есть игрушки на Небе?

– Конечно, есть. Все, что может сделать детей счастливыми.

– Много игрушек, как в лавке Хэмли? – спросил Щекастик.

– Больше, – твердо произнес Папа.

– У-у! – все трое.

– Папочка, – сказал Паренек, – я вот думал о потопе.

– Да, голубчик. Что же с потопом?

– Ну, история о Ковчеге. Все эти животные в Ковчеге, каждого по паре, сорок дней. Ведь так?

– Так рассказывают.

– Ну, тогда что ели хишники?

С детьми надо быть серьезным, их нельзя отталкивать глупыми объяснениями. Детские вопросы на подобные темы, как правило, куда толковее родительских ответов.

– Вот что, голубчик, – заговорил Папа, взвешивая слова, – эти истории очень, очень старые. В Библию они попали от древних евреев, но те переняли все это у вавилонян, а вавилоняне, скорее всего, переняли у кого-то еще, совсем уж давно, в начале времен. Если история вот так передается, то немножко добавляет один, немножко добавляет другой, и потому ты никогда не узнаешь все в точности так, как было дело. Евреи поместили это в Библию точно так, как услышали, но все происходило за тысячи лет до того.

– Так это неправда?

– Нет, я думаю, правда. Я думаю, был великий потоп, и я думаю, что некоторые люди спаслись, и что они спасли своих животных, точно так же, как мы постарались бы спасти Ниггера и монкстонских петухов с курами, если бы нас затопило. Потом они могли начать все сначала, когда спала вода, и, естественно, они были очень благодарны Богу за свое спасение.

– А что думали те люди, которые не спаслись?

– Ну, этого мы сказать не можем.

– Они не могли быть очень благодарны, правда?

– Настал их час, – сказал Папа, который был немного фаталистом. – Думаю, так было лучше.

– Здорово же не повезло Ною, что его после всех этих забот проглотила рыба, – сказал Щекастик.

– Глупый осел! Это Иону. Кит, да, папа?

– Кит! Да кит и селедку не проглотит!

– Тогда акула?

– Ну, тут опять старая история, перекрученная так и сяк. Без сомнения, он был святой человек, который спасся от большой беды на море, а потом матросы или еще кто-нибудь, кто им восхищался, придумали такое чудо.

– Папа, – сказал вдруг Щекастик, – мы ведь должны поступать точно так, как поступал Иисус?

– Да, голубчик. Он был самый благородный человек, который жил когда-нибудь на земле.

– А Иисус спал каждый день с двенадцати до часу?

– Я никогда не слыхал, чтобы Он это делал.

– Ну тогда и я не буду спать с двенадцати до часу.

– Если бы Иисус был мальчиком, который растет, и Ему велели бы спать его мама и доктор, я уверен, Он бы так и сделал.

– А солодковый сироп Он пил?

– Он делал, что Ему говорят, сын, я уверен в этом. Он был хороший человек, а потому должен был быть хорошим мальчиком – совершенным во всем, что Он делал.

– Малютка вчера видела Бога, – заметил Паренек между прочим.

Папа уронил газету.

– Да, мы решили лежать на спине и смотреть в небо до тех пор, пока не увидим Бога. Так что мы постелили на лужайке большое одеяло, а потом все легли рядышком и смотрели, и смотрели. Я ничего не увидел, и Щекастик ничего не увидел, но Малютка сказала, что она Бога видела.

Малютка кивнула с обычным для нее мудрым видом.

– Я видела Его, – сказала она.

– Как же Он выглядел?

– О-о, просто Богом, да и все.

И ничего больше не хотела сказать, а только обнимала своего Скрутня.

Вошла Госпожа, прислушалась, чуть ли не с трепетом, к неприкрытой дерзости детских понятий. И, однако, в этой дерзости состояла самая сущность веры. Все это было так неоспоримо реально!

– Кто сильнее, папа, Бог или Дьявол? – теперь рассуждал Паренек.

– Ну, Бог ведь правит всем.

– Тогда почему Он не убьет Дьявола?

– И не снимет скальп? – добавил Щекастик.

– Тогда бы все беды прекратились, правда, папа?

Бедняга Папа оказался в основательном нокауте. Госпожа пришла на помощь.

– Если бы все было хорошо и просто в этом мире, не было бы против чего сражаться, а тогда, Паренек, наши характеры никогда бы не закалились.

– Было бы, как футбольный матч со всеми игроками на одной стороне, – сказал Папа.

– Если бы ничего не было плохого, так ничего бы не было хорошего, потому что не с чем было бы сравнивать, – добавила Госпожа.

– Ну, тогда, – сказал Паренек с бессовестной логикой детства, – если так, то Дьявол очень полезный, так что он слишком уж плохим не может быть, в конце концов.

• Предыдущая
• 87/90
• Следующая