Преступления и призраки (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 52

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая

– Хорошо, Джон, – ответила бедная женщина, радостно улыбнувшись. Уже много лет муж не просил ее побыть с ним.

– Он наверху?

– Кто? А, мистер Гудолл? Да, я проводила его до гостевой комнаты.

– Как ты думаешь, он уже спит?

– Наверно, спит, Джон. Ведь уже полтора часа прошло, как он лег.

– А дверь закрыта на ключ?

– Нет, дорогой. Но к чему все эти твои вопросы?

Джон Рэнтер немного помолчал, взялся за кочергу, повертел ее, отставил и наконец проговорил:

– Лиззи, ни единая душа не знает, что этот человек побывал у нас сегодня. И если он тут и останется навсегда, никто не узнает, что с ним приключилось, никто не позаботится поискать его!

Жена не сказала ничего в ответ, только лицо ее побелело и губы задрожали.

– У него восемьсот долларов в сумке, Лиззи, на наши деньги – это больше полутораста фунтов. Но и это еще не все. В этом его сером пальто, в подкладке, зашито золото. В слитках. Вот почему он не захотел его снимать. Я заметил, как оно топорщится, и мне удалось их нащупать, вот как. Этих денежек, милая моя, хватит, чтобы нам с тобой вдвоем добраться до той страны, где он накопал все это.

– Ради всего святого, Джон, – вскричала жена, бросившись к его ногам, и обхватила руками его колени, – ради меня, ради нашего мальчика – ведь ему теперь должно быть столько же лет, сколько этому парню – брось думать об этом! Мы уже стары, Джон, богатые ли, бедные ли, все равно через несколько коротких лет нам пора будет перебираться в вечную обитель. Зачем тебе входить туда запятнанным кровью? Пощади, пощади его, пожалуйста! Мы дурные люди, но до такого никогда не опускались!

Однако Джон Рэнтер по-прежнему упорно глядел в огонь поверх головы Лиззи, и выражение жесткой решимости не исчезало с его лица. Жена посмотрела ему в глаза, и ей показалось, что перед ней совершенно другой человек – такого злобного, угрожающего взгляда не приходилось ей прежде видеть. Это был взгляд хищника, преследующего добычу.

– Судьба посылает нам шанс, – сказал муж, – другого такого больше не будет. Немало людишек с радостью ухватилось бы за него! Пойми, Лиззи, какое тут дело: жизнь этого человека против моей. Помнишь, что говорил мне доктор Казенс, когда мы побывали в Портси?[58] У меня склонность к апоплексии, вот что он сказал, и всякое разочарование, или заботы, или горе могут довести меня до удара. В нашей проклятущей жизни здесь достаточно и того, и другого, и третьего. А вот если бы у нас появились деньги, мы могли бы начать все сначала, и все пойдет как по маслу. Новая жизнь! Ясно тебе, жена? Я это сделаю!

С этими словами он крепко стиснул кочергу в своем загорелом волосатом кулаке.

– Ты не можешь и не должен это делать, Джон!

– Я так хочу, и так будет. Отцепись от меня!

Он хотел оттолкнуть жену, но обнаружил, что она в обмороке. Джон подхватил ее, отнес к стене кухни и там уложил на пол. Потом вернулся к камину, взял кочергу, взвесил на руке. Видимо, это орудие показалось ему слишком легким, поэтому он полез в кладовку, долго рылся там в потемках и вытащил наконец небольшой топор. Примериваясь, он принялся размахивать топором, но тут взгляд его упал на нож, которым его жена перед ужином отрезала ломти от окорока. Он провел пальцем по лезвию. Оно было острое, как бритва. «Так и сподручнее, и надежнее!» – пробормотал он; затем, подойдя к буфету, налил себе полный стакан неразбавленного виски, выпил его залпом, сбросил сапоги и стал крадучись подниматься по старинной лестнице.

Первый ее пролет, из двенадцати ступенек, вел из кухни на площадку, а оттуда оставалось еще восемь ступенек до комнаты, где уложили гостя. Джону Рэнтеру понадобилось без малого полчаса, чтобы преодолеть первые двенадцать. Доски давным-давно подгнили, опоры расшатались, и на каждое движение грузного мужчины вся конструкция отзывалась отчаянным скрипом. Ему приходилось сперва осторожно ставить правую ногу, медленно усиливая нажим, пока не перенесет весь свой вес на нее. Затем он бесшумно приподнимал левую ногу, замирал, сдерживая дыхание, и повторял процедуру, только убедившись, что наверху все по-прежнему тихо. Однако ничто не нарушало молчания ночи, кроме глухого постукивания ходиков на кухне у Рэнтера за спиной да меланхоличного уханья совы в кустарнике. В скудном и неверном свете догорающего очага ужасом веяло от этой темной фигуры, которая медленно всползала по узкой лестнице – сгибаясь, замирая, но неуклонно приближаясь к цели.

Добравшись до площадки, Джон Рэнтер посмотрел на дверь, за которой спал молодой золотоискатель, и застыл, словно громом пораженный. Дверь была приоткрыта, и сквозь узкую щель пробивался тоненький золотистый лучик. Лампа не была погашена. Означало ли это, что путешественник бодрствует? Джон старательно прислушался, но из комнаты не доносилось ни звука, ни шороха. Долго простоял он так, напрягая слух, но тишина оставалась нетронутой.

«Если бы он не спал, – подумал Джон, – то ворочался бы в кровати, или еще как-нибудь пошевелился за это время».

Придя к этому выводу, он с еще большей осторожностью преодолел оставшиеся восемь ступенек и наконец приблизился вплотную к двери спальни. Там было все так же тихо. Приезжий, без сомнения, просто последовал какому-то чужестранному обычаю, оставив лампу гореть на ночь. Ведь он сам в разговоре упомянул, что спит крепко… Теперь Рэнтера встревожило другое: если не разделаться с парнем как можно скорее, жена может прийти в себя и поднять шум. Стиснув нож в правой руке, он тихонько приоткрыл дверь левой и просунул внутрь голову. В тот же момент что-то холодное ткнулось ему в висок. Это было дуло револьвера.

– Заходите, Джон Рэнтер, – сказал гость невозмутимо. – Но сперва бросьте ваше оружие, иначе я вынужден буду выстрелить. Ваша жизнь в моих руках.

И в самом деле, голова бывшего бармена оказалась зажата между дверью и косяком так, что ему одинаково трудно было и отступить, и проскочить вперед. Он глухо зарычал от ярости и разочарования, и кухонный нож со стуком выпал из его руки на пол.

– Я не хотел ничего такого, – угрюмо сказал он, войдя в комнату.

– Я жду вас тут уже часа два, – отозвался человек в сером плаще. Он держал пистолет навскидку в правой руке, готовый выстрелить в любую минуту, если понадобится. Поднявшись в спальню, он и не подумал раздеться, а злополучная сумка лежала на несмятой постели. – Я знал, что вы придете.

– К-как… как это? – заикаясь, проговорил Джон.

– Очень просто. Знал, потому что знаю вас, потому что убийство уже читалось на вашем лице, когда вы говорили со мной у калитки, потому что вы ухитрились пощупать мой плащ, проверяя, есть ли там слитки. Всего этого хватило, чтобы я приготовился к встрече и подождал вас.

– У тебя ничего не выйдет, – угрюмо буркнул Джон Рэнтер. – Доказательств не соберешь.

– А они мне без надобности. Я мог бы застрелить вас на месте, и закон меня оправдает. Взгляните-ка на эту сумку, что лежит на кровати, где вы собирались зарезать меня. Я говорил, что в ней лежат деньги. Зачем, как вы думаете, я привез их в Англию? Они предназначались для вас. Да-да, для вас. А вот это серое пальто на мне стоит пятьсот фунтов – вместе с содержимым карманов, понятно. Они также предназначались вам. А, вы, кажется, начали понимать! Теперь до вас дошло, как вы ошиблись?

Джон Рэнтер пошатнулся, прислонился к стене, и лицо его дико перекосилось.

– Джек! – выдохнул он. – Ты – Джек!..

– Именно так. Я – Джек Рэнтер, ваш сын. – Молодой человек поддернул рукав и показал синюю татуировку на своем запястье. – Вы помните, как Волосатый Пит наколол мне эти буквы, Д.Р., когда я был еще мальчишкой? Трудненько вам будет не признать меня. Я добыл себе богатство и вернулся, от чистого сердца надеясь, что вы поможете мне потратить его. Я побывал в «Битве при Деттингене», и мне рассказали, где вас найти. А когда я увидел вас у калитки, мне захотелось испытать мамашу и вас, посмотреть, какие вы стали, изменились или нет. Я пришел, чтобы сделать вас счастливыми, а вы попытались меня убить. Наказывать вас я не стану. Я просто уйду, и вы больше не увидите ни меня, ни моих денег.

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая