Шпион - Скотт Джастин - Страница 36

Динамит выпал из его протянутой руки. Исаак Белл уже нырнул к нему. Перехватил обеими руками, прежде чем ударный капсюль коснулся земли, и осторожно прижал к груди. А длинный красный корпус полз мимо него.

Земля содрогнулась. Загремели, натягиваясь, цепи. От стапеля пошел дым. «Мичиган», ускоривший движение, сошел с рельсов в освещенную солнцем воду; он тянул за собой острый запах горящей мази, которую воспламенило трение, и поднял на реке тучу брызг, в которых заиграла радуга.

Пока все не отрываясь смотрели на плывущий корабль, Исаак Белл поднял тело немца и бросил в тачку. К нему бежали детективы, проверявшие пропуск немца. Белл сказал:

— Отнесите этого человека в морг через черный ход, пока его никто не увидел. Кораблестроители суеверны. Мы не хотим испортить им праздник.

Пока тело закрывали обломками досок, Белл отыскал свой пистолет и надел на голову шляпу. Детектив протянул ему нож, и Белл сунул его за голенище.

— Я должен отвести свою девушку обедать. Как я выгляжу?

— Словно кто-то выгладил ваш костюм лопатой.

Они достали платки и отряхнули ему пиджак и брюки.

— Никогда не думали в такие дни надевать что-нибудь потемней?

Марион бросила на вошедшего в павильон Белла взгляд и тихо спросила:

— Ты в порядке?

— В полном.

— Ты пропустил спуск.

— Не совсем, — ответил Белл. — Как твои отношения с мистером Ямамото Кента?

— Мистер Ямамото, — сказала Марион Морган, — поддельный.

— Я расставила ловушку, и он угодил прямо в нее, Исаак! Он не знает о существовании «Свитков изгнания» Ашиюки Утамаро.

— Ты поставила меня в тупик. Что такое «Свитки изгнания» Ашиюки Утамаро?

— Ашиюки Утамаро был знаменитым гравером конца эпохи Эдо. Граверы руководили большими мастерскими, где основную часть работы выполняли наемные служащие и ученики: проводили линии, вырезали и покрывали чернилами после того, как мастер наносил рисунок. Граверы не делали каллиграфических свитков.

— А почему так важно, что мистер Ямамото не знает о том, чего не существовало?

— Потому что «Свитки изгнания» Ашиюки Утамаро существуют. Но делались они тайно, и знают о них только подлинные ученые.

— И ты! Неудивительно, что ты получила первый выданный женщине диплом юриста в Стэнфордском университете.

— И я бы не знала, если бы отец не купил однажды такой свиток. Я помню необычную историю, которую он мне рассказал. Я отправила ему в Сан-Франциско телеграмму с просьбой о подробностях. Он прислал в ответ очень дорогую телеграмму.

Ашиюки Утамаро был на вершине своей карьеры гравера, когда у него возникли трения с императором: по-видимому, он строил глазки любимой гейше императора. Жизнь ему спасло только то, что императору нравились его гравюры.

Вместо того чтобы отрубить ему голову или что еще они там делали с повесами, император сослал его на самый северный из островов — Хоккайдо. Для художника, которому нужны мастерская и ученики, это хуже тюрьмы. Потом любовница тайком прислала ему бумагу, чернила и кисти. И пока он не умер, он писал каллиграфические свитки, один в крошечной деревянной лачуге. Но никто не мог признать, что они существуют. И его любовницу, и тех, кто помогал ей навещать его, ждала бы казнь. Свитки нельзя было выставлять. Их нельзя было продать. Каким-то образом они оказались у скупщика в Сан-Франциско, и тот один из них продал отцу.

— Прости мне мой скептицизм, но очень похоже на выдумку продавца произведений искусства.

— Только это правда. Ямамото Кента не знает о «Свитках изгнания». Следовательно, он не ученый и не куратор отдела японского искусства.

— А значит, шпион, — мрачно сказал Белл. — И убийца. Прекрасно, дорогая. На этом мы его поймаем.

Речи, сопровождавшие тосты по случаю спуска дредноута на воду, оказались милосердно короткими, а тост, который произнес капитан Лоуэлл Фальконер, главный флотский инспектор по стрельбе в цель, по словам Теда Уитмарка, — «первоклассной штукой».

Выразительным языком, с красноречивыми жестами герой Сантьяго превознес современную камденскую верфь, прославил кораблестроителей, поблагодарил конгресс, поздравил главного конструктора и остальных создателей корабля.

Во время одной из оваций Белл прошептал Марион:

— Единственное, что он не похвалил, это сам «Мичиган».

Марион ответила тоже шепотом:

— Ты бы слышал, что он неофициально говорит о «Мичигане». Сравнивает его с китом. Не думаю, что это комплимент.

— Он упомянул, что «Мичиган» чуть ли не вдвое короче Корпуса 44.

С коротким поклоном в сторону Дороти Фальконер поднял тост за Артура Ленгнера.

— За героя, который создал орудия «Мичигана». Лучшие двенадцатидюймовые орудия в мире. И предвестник будущего. Всему флоту будет не хватать его.

Белл посмотрел на Дороти. Лицо ее было освещено радостью: такой образцовый офицер, как Фальконер, при всех назвал ее отца героем.

— Пусть Артур Ленгнер покоится с миром, — закончил капитан Фальконер, — зная, что эта страна спокойно спит под охраной его пушек.

В заключение председатель совета Нью-йоркской военно-морской верфи подарил драгоценный кулон дочери министра флота, той самой, что разбила бутылку шампанского о борт «Мичигана», выпуская корабль в жизнь. Направляясь на помост, промышленник тепло пожал руку передавшему ему кулон человеку в элегантном европейском сюртуке. И прежде чем застегнуть подвеску на шее девушки, воспользовался случаем, чтобы похвалить ювелирную промышленность Ньюарка, соседа Камдена.

Предвидя давку на пути в Нью-Йорк, Белл заплатил камденскому детективу Барни Джорджу, чтобы добыл полицейский катер; тот перевез их через реку в Филадельфию, а там патрульная полицейская машина довезла их до станции Бродвей. Они сели в нью-йоркский экспресс и прошли в вагон-гостиную, где заказали бутылку шампанского, чтобы отпраздновать благополучный спуск, срыв планов саботажника и неизбежную поимку японского шпиона.

Белл знал, что сегодня он был слишком заметен, чтобы пытаться проследить за возвращением Ямамото в Вашингтон. Напротив, он поручил Ямамото лучшим филерам Ван Дорна, каких смог быстро отыскать, а они были поистине очень хороши в своем деле.

— Что скажешь о Фальконере? — спросил Белл у Марион.

— Лоуэлл — очаровательный человек, — ответила она и загадочно добавила: — Он разрывается между тем, чего хочет, что видит и чего боится.

— Загадочно. Что это значит?

— Дредноуты.

— Очевидно. Чего же он боится?

— Японцев.

— Неудивительно. А что он видит?

— Будущее. Торпеды и подводные лодки, которые сделают ненужными его дредноуты.

— Для человека, которого терзают разные опасения, он выглядит чрезвычайно уверенным в себе.

— Это вовсе не так. Он без умолку говорил о своих дредноутах. Потом лицо его неожиданно изменилось, и он сказал: «Во времена рыцарства наступило время, когда доспехи рыцаря стали такими тяжелыми, что его приходилось сажать на лошадь с помощью подъемного крана. Именно в это время появились самострелы, стрела из которых пробивала доспехи. Невежественного крестьянина за один день можно было научить убивать рыцаря. А в наши дни, — сказал он, для выразительности похлопав меня по колену, — то же самое делают торпеды и подводные лодки».

— Он не упоминал о полетах аэропланов в Китти Хок?[28]

— О да. Он внимательно следил за ними. Флот видит в них потенциал для разведки. Я спросила, а что если вместо пассажира аэроплан понесет торпеду? Лоуэлл побледнел.

— В его речи ничего бледного не было. Ты заметила, как улыбались сенаторы?

— Я встретила твою мисс Ленгнер.

Белл ответил на ее неожиданно пристальный взгляд.

— Что ты о ней думаешь?

— Она положила на тебя глаз.

— Поздравляю ее — у нее хороший вкус. Что еще ты о ней думаешь?