Рассвет - Майер Стефани Морган - Страница 15
- Предыдущая
- 15/123
- Следующая
Кожа перестала пылать огнем, пламя затихло, стало ровным и глубоким, испепелив мою неловкость и робость. Я решительно сбросила полотенце и повесила на дерево рядом с одеждой Эдварда. А потом шагнула в лунное сияние. Пусть и у меня кожа будет белая, как песок.
Не слыша собственных шагов, я подошла к кромке воды. Эдвард наверняка слышал. Но не обернулся. Ласковые волны заплескались у ступней. Эдвард был прав — теплые, как в ванне. Я стала заходить глубже, осторожно нащупывая невидимое дно, однако опасения оказались напрасными — под ногами, постепенно понижаясь, расстилался все тот же идеально ровный песок. Почти не ощущая сопротивления воды, я подошла вплотную к Эдварду и накрыла его прохладную ладонь своей.
— Как красиво! — По его примеру я тоже посмотрела на луну.
— Вполне, — подтвердил он будничным тоном и медленно повернулся. Между нами заплясали крошечные волны. Глаза на его ледяном лице отливали серебром. Эдвард развернул ладонь под водой, и наши пальцы переплелись. Я даже не почувствовала привычных мурашек от его прикосновения — так было тепло.
— Для меня не существует другой красоты, — наконец проговорил он, — кроме твоей.
Улыбнувшись, я приложила руку, переставшую наконец дрожать, к его груди, там где сердце. Белое на белом. В кои-то веки я с ним совпала. Эдвард слегка вздрогнул от моего теплого прикосновения. Дыхание стало чуть прерывистее.
— Я обещал, что мы попробуем, — напомнил он с неожиданной сдержанностью в голосе. — И если я сделаю что-нибудь не то, если тебе будет больно, сразу же дай мне знать.
Я с серьезным видом кивнула, не переставая смотреть Эдварду в глаза, а потом шагнула ближе и прижалась к его груди.
— Не бойся, — шепнула я. — Мы созданы друг для друга.
И тут же сама осознала всю истинность своих слов. В такой момент, когда все вокруг идеально, в них не могло быть и тени сомнения.
Руки Эдварда сомкнулись у меня за спиной, он подтянул меня поближе, и мы застыли, обнявшись, — зима и лето. По моим нервам как будто ток пропустили.
— Навсегда, — подтвердил он и осторожно потянул меня за собой в океан.
Разбудили меня лучи жаркого солнца на обнаженной спине. Было позднее утро. А может, уже день. Все остальное, впрочем, казалось ясным и понятным, я прекрасно помнила, где мы — в белоснежной комнате с огромной кроватью, ослепительное солнце струится через распахнутые стеклянные двери. Москитный полог защищает от яркого света.
Я не торопилась открывать глаза. Пусть все остается таким же идеальным, не хочу ничего менять, даже такой пустяк. Слышен только шелест волн, наше дыхание и стук моего сердца…
Даже обжигающее солнце не нарушало идиллии. Прохладная кожа Эдварда спасает от любой жары. Лежать в его объятиях, на его зимне-снежной груди — нет ничего проще и естественнее… С какой стати, спрашивается, я вчера такую панику развела? Теперь все ночные страхи выглядели глупыми и никчемными.
Эдвард медленно провел пальцами вдоль моего позвоночника, и я поняла: он уже знает, что я не сплю. Не открывая глаз, я прижалась к нему покрепче.
Он молчал. Пальцы рассеянно, едва касаясь, чертили узоры на моей спине.
Я могла бы лежать так вечно, чтобы счастье не кончалось, но организм требовал свое. Нетерпеливый у меня желудок, однако. Я тихонько рассмеялась. После нашей необыкновенной ночи голод казался слишком банальным желанием. Как будто меня резко опустили с небес на землю.
— Что смешного? — не переставая поглаживать мою спину, поинтересовался Эдвард. Его серьезный хрипловатый голос пробудил поток воспоминаний, от которых меня тут же бросило в жар.
В желудке заурчало — вот и ответ на вопрос. Я снова рассмеялась.
— Никуда не денешься от человеческой природы.
Я ждала, что Эдвард посмеется вместе со мной, но он молчал. Сквозь клубившийся в голове туман безграничного счастья пробилось тревожное ощущение, что снаружи все не так радужно.
Пришлось открыть глаза. И первое что я увидела — бледную, почти серебристую кожу его шеи и изгиб скулы прямо перед собой. Сведенной от напряжения скулы. Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо.
Эдвард лежал, подняв глаза к воздушному противомоскитному пологу, и даже не посмотрел на меня, когда я попыталась понять причину неожиданной суровости.
Меня будто током дернуло, когда я увидела его глаза.
— Эдвард? — позвала я внезапно севшим голосом. — Что случилось?
— Ты еще спрашиваешь? — резко и с издевкой отозвался он.
Как человек всю жизнь считавший себя хуже других, я попыталась вспомнить, что же сделала не так. Но, прокрутив в голове всю симфонию прошлой ночи, я не услышала там ни одной фальшивой ноты. Все оказалось куда проще, чем я предполагала, мы с Эдвардом подошли друг другу, как две половинки одного целого. Еще один повод для моей тайной радости — раз мы идеально совместимы физически, значит, во всем остальном тем более. Огонь и лед, не уничтожающие друг друга, а причудливым образом соединяющиеся. Мы созданы, чтобы быть вместе, какие еще нужны доказательства?
Так почему лицо Эдварда вдруг стало суровым и мрачным? Я чего-то не знаю?
Эдвард разгладил собравшиеся на моем лбу морщинки.
— О чем ты думаешь?
— Тебя что-то тревожит. А я не понимаю. Я что, что-то не так…
Он сузил глаза.
— Ты сильно пострадала? Только правду, Белла, пожалуйста, не надо ничего преуменьшать.
— Пострадала? — От удивления даже голос повысился.
Эдвард пристально смотрел на меня.
Я машинально вытянулась, проверяя, все ли со мной в порядке, подвигала руками, ногами. Нуда, чувствуется некоторая тяжесть, мышцы слегка ноют, но в основном такое чувство, что кости исчезли, и я растекаюсь, как медуза. Ощущение не сказать чтобы неприятное.
И тогда я разозлилась. Что это такое — портить лучшее в мире утро какими-то мрачными подозрениями!
— С чего ты решил? В жизни себя лучше не чувствовала.
Глаза тут же закрылись.
— Перестань!
— Что перестать?
— Перестань меня выгораживать. Я чудовище, у которого хватило ума согласиться…
— Эдвард! — прошептала я, уже по-настоящему выбитая из колеи. Зачем он втаптывает в грязь мои светлые воспоминания? — Не говори так!
Глаза не открывались. Будто он не в силах меня видеть.
— Посмотри на себя, Белла. А потом уже убеждай, что я не чудовище.
Оскорбленная в лучших чувствах и расстроенная, я окинула себя взглядом — и ахнула.
Что такое? Почему я вся в снегу? Я потрясла головой, рассыпая каскад снежных хлопьев.
Поймав одну «снежинку», я поднесла ее к глазам. Птичий пух.
— Откуда эти перья? — озадаченно поинтересовалась я.
Эдвард нетерпеливо втянул воздух.
— Я разорвал зубами подушку. Может, две. Но я не об этом.
— Подушку? Зубами? Но почему?
— Белла, да посмотри же ты! — почти рявкнул он, резко хватая меня за руку и вытягивая ее вперед. — Вот, гляди!
И тут я поняла, о чем он.
Под слоем налипшего пуха на бледной коже расцветали багровые синяки. Они поднимались до плеча и переходили дальше, на грудную клетку. Высвободив руку, я ткнула пальцем гематому на левом предплечье — синяк на мгновение пропал и тут же проявился снова. Чуть-чуть побаливает.
Едва касаясь, Эдвард приложил ладонь к синяку на плече. Очертания точно совпали с контуром его длинных пальцев.
Я попыталась восстановить в памяти момент, когда мне стало больно — и ничего не вспомнила. Не было такого, чтобы он сжал или сдавил меня слишком сильно. Наоборот, мне хотелось, чтобы объятия стали крепче, и было так хорошо, когда он прижимал меня к себе…
— Прости, Белла… — прошептал Эдвард, глядя, как я уставилась на синяки. — Мне следовало… Нельзя… — Из его груди вырвался возглас отвращения. — Передать не могу, как я перед тобой виноват.
Он замер, уткнувшись лицом в ладони.
Я тоже замерла — от изумления, — пытаясь осознать его горе, которому я теперь хотя бы знала причину. Но осознание давалось нелегко — сама-то я чувствовала совершенно противоположное.
- Предыдущая
- 15/123
- Следующая